Владимир Рыблов - Туркменская трагедия
Вот тогда-то руководство Безмеинской ГРЭС, которому импонировали исполнительность и безропотность Ниязова, пока еще ничем не успевшего себя проявить в качестве специалиста, с одобрения горкома и ЦК партии, избрали секретарем первичной партийной организации. Принцип подбора кадров и тогда был един — каждый руководитель подбирал работников по своему образу и подобию: чтобы не высовывался, был умным, пускай, но не умнее своего шефа. Ну, а насколько был умен новоиспеченный секретарь, одному Аллаху было ведомо. Преподанный урок Ниязов настолько хорошо усвоит, что, добравшись до президентского кресла, заявит: “Умные работники мне не нужны, с ними трудно сговориться...”
Технарь из него не получился, может, партийный функционер выйдет? Он поступил в заочную Высшую партийную школу и, проучившись пять лет, стал обладателем второго диплома о высшем образовании. Есть у туркмен циничная поговорка: “Не судите обо мне, как я овец пасу, а смотрите, какую за то плату получаю”. Неважно, как Сапармурат проучился, какие знания приобрел, главное, в кармане два вузовских диплома, которые оказались кстати, когда о человеке судили не по его деловым качествам, а по анкетным данным — не судим, за границей родственников не имеет, никто репрессиям не подвергался и т.д.
И когда из Москвы в Ашхабад пришла директива рекомендовать для работы в аппарате ЦК КПСС кого-либо из руководящих партийных работников, ЦК КПТ назвало более или менее достойную кандидатуру, прошедшую многие звенья партийной и советской системы, начиная от инструктора и председателя горисполкома и кончая заведующим отделом ЦК и столичным мэром. Человека относительно молодого, энергичного, без пяти минут доктора наук, автора многих трудов. Кандидатуру его Москва отвергла без каких-либо видимых причин, в первопрестольной на примете был другой, “свой”,— первый секретарь Ашхабадского горкома партии Ниязов. А у руководства ЦК КПТ не хватило ни принципиальности, ни решительности настоять на своей рекомендации. Так Ниязов стал инструктором отдела организационно-партийной работы ЦК КПСС. Никто не сомневался, что его готовят на смену первому секретарю ЦК КП Туркменистана. Почему-то считалось, что функционер, проработавший в высшем партийном органе, непременно обретает чуть ли не талант и мудрость человека с семи пядей во лбу, и его место в республике, рано или поздно, только в кресле первого лица.
Вскоре, в 1985 году Ниязов вернулся на родину, его назначили председателем Совета Министров Туркменской ССР. С неба звезд, конечно, не хватал, но, главное, обладал редкими качествами — не высовывался, проявлял исполнительность и чрезмерную уважительность, граничащую с подхалимажем по отношению к первому секретарю и всему аппарату ЦК. Зная, что на заседание Совета Министров прибывает первый секретарь ЦК, Ниязов загодя встречал его у парадного подъезда, открывал тяжелую дверцу “членовоза” и, как драгоценную, ношу принимал из его рук шляпу и торжественно шествовал следом, затаив дыхание. Без тени смущения он брал на себя несвойственные Предсовмину функции: лично следил, чтобы первому лицу в республике регулярно доставлялись домой свежие продукты, а в Москву, по разным высоким адресам, отгружались экологически чистая баранина, говядина, осетрина, икра, фрукты, овощи. Ведь в распоряжении Совмина был крупный пригородный совхоз “Карадамак”, финансируемый государством, покрывавший все его нерентабельные расходы.
Вероятно, Ниязов оправдал доверие Центра, и через каких-то девять месяцев его “избрали” первым секретарем ЦК Компартии Туркменистана. Он стал полновластным хозяином республики. Теперь руки у него были развязаны. Над ним возвышалась лишь Старая площадь, но там обретались свои люди, составившие ему протеже на столь высокую должность.
ВЗОРЫ ВОРОНА ВСЕГДА НА ИНЕРЕ
Еще с конца застойных брежневских лет первые секретари ЦК Компартии в ряде тюркско-азиатских республик превращались в полунезависимых владык. Правили они безраздельно, откупаясь от Центра данью — нефтью, газом, хлопком, шерстью, каракулем, шелком-сырцом. Каждый “первый” чувствовал себя на местах, как говорится, Богом, Царем и Героем.
Правда, обстановка в среднеазиатском регионе не всюду была однозначна. Туркменистан в силу национально-психологических особенностей его народа еще не был охвачен общим психозом национальной замкнутости, характерной для его соседей. Но Центр, узревший угрозу своему владычеству, этих различий особенно не признавал и ко всем республикам подходил с одной меркой. От андроповской жесткости на местах отделались легким испугом. Положение должна была исправить горбачевская перестройка, которая, по замыслу ее авторов, намеревалась разгромить “неотесанных фрондистов”, чувствовавших себя в своих вотчинах полновластными хозяевами, олицетворением закона и высшего суда. Началось с наступления на старые кадры, и в Среднюю Азию время от времени отправлялся партийно-государственный “десант”, состоявший из партийных функционеров, юристов, работников правоохранительных органов.
“Десантником” и проводником линии Центра возомнил себя и Ниязов. И напрасно кое-кто считает, что этапы перестройки и ветры социальных катаклизмов не коснулись ни его, ни республики. Они сказались на судьбах тысяч, и Ниязов, вставший во главе республики, умело использовал все кампании, не без подсказки свыше, в личных интересах, для устранения возможных соперников, для удовлетворения амбициозных притязаний. Выпестованный Центром, наделившим его безраздельной властью, он стал бедой для собственного народа. Но это были ещё цветочки.
На первых же республиканских пленумах ЦК Ниязов показал свой характер. Его участники убедились, новоявленный секретарь нетерпим к критике, к здравым суждениям и предложениям. На этих пленумах он шельмовал министра торговли Е. Г. Рыбалова, осудившего стиль руководства нового секретаря. Судьбу министра разделил и заведующий отделом ЦК Ю. Л. Киреев, вынужденный уйти со своего поста. “Персоной нон грата” были объявлены заместитель заведующего отделом ЦК Г. А. Туманов, секретарь Ашхабадского горкома партии Ж. К. Чарыева, отдельные отраслевые секретари ЦК, зампреды Совета Министров, министры и многие другие кадровые работники, к которым когда-то питал антипатии или имел какие-то претензии сам Ниязов, будучи первым секретарем столичного горкома КПТ.
Новая метла метет по-новому. Но вскоре, обламываясь, начинает мести по старому. Это к Ниязову не подходило: он “мел” усердно и без устали. Сказано же, если хочешь испытать человека, дай ему власть. Она безошибочно выверяет его ум, справедливость, человечность. И Ниязов, засучив рукава, разогнал большой отряд республиканских, областных, районных партийных, советских и комсомольских работников. Среди них первые и отраслевые секретари обкомов и райкомов, председатели исполкомов и их заместители, министры и председатели комитетов, руководители и ответственные работники ЦК и Совмина... Назову лишь некоторые имена, оказавшиеся не ко двору: Б. Атаев, О. Ходонаков, Р. Худайбердыев, Ч. Гедженов, Е. Т. Митрин, Б. Тагандурдыев, Ю. К. Могилевец, М. Г. Оразова, Т. Амангельдыева, Г. Б. Гельдыева, А. Чагылов и многие другие.
Это был поистине золотой фонд республики, профессионалы, интеллектуалы, организаторы производства, глубоко знавшие свое дело. Видимо, в том и была их “вина”, что Ниязов методично, по второму, а то и по третьему кругу менял руководителей областных и республиканских органов. Под его “метлу” попадали, как правило, толковые, самостоятельные мыслящие, инициативные и перспективные специалисты.
Ниязов не пощадил и хозяйственников. По так называемому хлопковому делу были арестованы тысячи хлопкоробов: руководители хозяйств, колхозные бригадиры, заведующие отделений совхозов, базами, работники хлопкоочистительных предприятий, простые колхозники, обвиненные в “хлопковых махинациях”. Лес рубят — щепки летят? Ведь люди для властолюбцев — это “щепки”, разлетающиеся в разные стороны, когда последним надо утвердиться у кормила власти. Любой ценой, даже неоправданной жестокостью, которая все явственнее проступала в действиях Ниязова. А жестокость, известно, признак слабости.
Через года два-три после массовых арестов объявляется амнистия. Что движет правителем: милосердие, честолюбие, популизм? Что побуждало пачками арестовывать сыновей-кормильцев, отцов и матерей семейств? А ведь “добро” на массовые аресты и указы о помиловании давала одна и та же рука — Ниязова. Где здравая логика? Или у правителей она иная?
Победителю пристало быть милосердным, великодушным. Но на подобное способен человек достойный, сильный духом. У Ниязова была возможность хотя бы ненадолго завоевать себе такой авторитет, прислушайся он к рассудку, когда оказался на коне, то есть добился вожделенной цели, став первым секретарем ЦК. Человечно ли было с его стороны преследовать своего “соперника”, рекомендованного еще в 1979 году в аппарат ЦК КПСС, вместо которого поехал Ниязов? Им был никто иной как Амантаган Бекджанов, защитивший к тому времени докторскую диссертацию, пользовавшийся среди интеллигенции деловым авторитетом. Вот такого-то на дух не переносил Ниязов. Уж куда только он ни переводил Бекджанова. Из столичных мэров — в систему народного образования, оттуда в профсоюзы... Всякий раз намекали, что ему места в столице нет. Найдет ли себе в провинции применение специалист с дипломом доктора наук? И третируемый А. Бекджанов, не вынеся гонений и шельмования, был вынужден уехать на периферию, где вскоре скончался от сердечного удара.
