Честер Старр - Флот Римской империи. Роль военно-морских сил в поддержании обороноспособности и сохранении античного государства со времен Октавиана Августа и до Константина Великого
Однако организационные методы в двух видах вооруженных сил различались. В то время как большая часть армии была разделена на формирования, занимавшие позиции вдоль границы, с незначительным числом войск в самой Италии, большая часть флота базировалась на итальянские порты, и лишь малые эскадры патрулировали пограничные реки и моря. Можно не сомневаться, что в период правления Августа роль Италии, как центра, была продиктована особыми соображениями. Италия и Рим занимали умы каждого римлянина, Рим был столицей империи. Кроме того, его снабжение продовольствием осуществлялось протяженными морскими путями, которые могли быть перерезаны и лишь совсем недавно прерывались враждебными флотами в многочисленных точках координат Тирренского моря. Вначале Август использовал Мизенум, Равенну и Форум Юлия. Потом он понял, что выбор Форума Юлия в качестве одной из основных баз флота был ошибкой, и сконцентрировал военно-морские силы в двух итальянских портах. В ранней империи они оставались главными морскими базами. Выбор Равенны указывает на особое стремление контролировать морские коммуникации с Иллирией, как с целью его завоевания, так и для защиты северной Италии от набегов. В то же время Мизенский флот господствовал в Тирренском море.
В то же время сосредоточение имперского флота у побережья Италии было целесообразным и с более широкой точки зрения. Постоянной задачей армии была охрана границ, флот же предназначался главным образом для использования в непредсказуемых чрезвычайных ситуациях. Итальянский полуостров занимал в Средиземноморье стратегическое положение, которое в последние десятилетия переосмысливалось. Выходя из своих портов на оперативный простор, мощный флот мог разделить Средиземное море (Внутреннее море римлян) надвое и наносить быстрые и эффективные удары как в восточной, так и в западной частях его акватории. Однако некоторые регионы нуждались в особых флотах. Дальний край Восточного Средиземноморья едва ли можно было контролировать из Италии, хотя левантийские воды имели большое торговое значение и вполне могли стать объектом посягательств со стороны. В связи с этим Август создал Сирийский и Александрийский флоты. Понт Эвксинский (Черное море) можно было оставить временно на попечение вассалов Рима, Аравийский залив (Красное море) после похода Галла забросили, а Британскому морю (Ла-Маншу) не придавали особого значения. Однако великие реки, Рен (Рейн) и Истр (Дунай), давали великолепную возможность для использования флота. Чтобы воспользоваться такой возможностью, были сформированы Германская, Паннонская и Мёзийская флотилии. Это случилось позднее, но Тацит мог вполне оценить империю Августа словами: «Mari Oceano aut amnibus longinquis saeptum imperium; legiones, provincias, classis, cuncta inter se conexa» («Ныне империя ограждена морем Океаном и дальними реками; легионы, провинции, флот – все между собою связано»).[519]
Совокупный ресурс каждого флота определялся в соответствии с его функциями. Подбирались удобные базы и, где было нужно, дополнительные стоянки. Строились необходимые здания и портовые мастерские. Определялись условия службы, включая призыв, сроки, подготовку, жалованье и дисциплину. Разрабатывались штатно-организационные расписания. Большая часть этой работы была завершена в первые десятилетия принципата Августа, и по крайней мере часть ее можно приписать Агриппе.[520] Местами создатели флота принимали новаторские решения, но в целом организационная работа была успешным сочетанием опыта Греции и Рима – последний извлекал наибольшую пользу из людей, материалов и уже готовых баз. В результате такая практика сформировала четко разработанную структуру военно-морских сил древнего мира. Есть какая-то справедливость в нынешней оценке, которая называет Aeneid «l’épopée de la marine nationale» (Энеиду «эпопеей флота страны»), причем «l’esprit qui anime la flotte troyenne est celui d’une grande force de mer organisée» («дух, который оживляет троянский флот, является духом великой организующей морской силы»).[521]
Однако даже в правление Августа дух военно-морской силы отнюдь не переживал триумфа. Хотя флоты были составной частью имперских вооруженных сил, Август не мог попытаться и не пытался уравнять их с армией. В конечном счете господство в Средиземноморье было столь же необходимым для жизнеспособности империи, сколь и защита границ, но это не осознавалось, а римская знать не любила море. Позднее Фронтон выразил ее чувства в простом описании приятеля, который стремился отдохнуть на берегу: «Non maris sed aurae cupidus» («Не моря он желает, но здорового воздуха»).[522] Подобное отношение переносилось прямо, хотя и неосознанно, на постоянный флот. История имперского флота в широком смысле является продуктом конфликта между этим старым предубеждением и душевным настроем Августа. Сам Август поставил флот на прочный фундамент, а Веспасиан ценил морскую силу еще больше. В его правление (69–79) флот достиг апогея развития и был завален почестями. Впоследствии флот пережил период мирных десятилетий, в течение которых застарелое равнодушие римлян к морю в конце концов убило стремление к поддержанию боеготовности на море. Традиция, однако, поддерживала жизнеспособность флота, и даже в Средиземноморье сохранялись очевидные возобновляющиеся потребности, которые он мог удовлетворять.
Что касается Августа, то для него флот был средством обеспечения того устройства мира (pax), бывшего основным принципом Августа, которое должно было объять и землю, и море. После 31 года до н. э. оставалось еще много дел, но сведения о походах Августа против пиратов отсутствуют: это дело осуществлялось последовательно, успешно и без шума. Несмотря на проведение кампании 35 года до н. э. против пиратов Далмации, видимо, требовались дальнейшие акции в Адриатике, в то время как в Киликии мир не был обеспечен и после 25 года до н. э.[523] И флоты, и легионы поддерживали мир и спокойствие, что нашло выражение в великих Одах Горация и прекрасных рельефах ara Pacis (алтаря мира). Трижды Август закрывал двери храма Януса ради символического признания мира «terra marique» («на море и на суше»), который он принес миру. Страбон радуется тому, что, «поскольку пираты повержены, те, кто ходят по морю, испытывают полную безмятежность в сегодняшнем мире». Гораций воспевает это в стихах:
Tutus bos etenim rura perambulat,
nutrit rura Ceres almaque Faustitas,
pacatum volitant per mare navitae,
culpari metuit fides.
Безопасно бредет ныне по пашне вол;
Сев Церера хранит и Изобилие;
Корабли по морям смело проносятся.[524]
Утверждалось, что итальянские флоты пришли в упадок в последние годы правления Августа, но исторические свидетельства не подкрепляют такого утверждения. λῃσταί (пираты), разорявшие Сардинию в 6 году н. э. и последующих годах, были, видимо, разбойниками, которые действовали главным образом на суше внутри острова. Побережью Адриатики в то же самое время грабители досаждали, но военно-морские силы не могли справиться с пиратством, когда внутренние районы Паннонии были объяты пламенем вспыхнувшего восстания.[525] В последние годы долгого правления Августа флот, видимо, ощущал некоторую запущенность, которая обнаружилась при армейских мятежах в Германии и Паннонии во время восшествия на престол Тиберия и которая обычно бывает в сухопутных войсках, однако мир в Средиземноморье не пострадал. Филон хвалит Тиберия за то, «что, господствуя на суше и на море в течение двадцати трех лет, он не позволял ни одному семени войны упасть в греческую и другие земли, он дарил мир и мирные плоды до конца своей жизни нескудеющей щедрой рукой и разумом».
Плиний Старший в следующем поколении воспроизводит те же самые чувства, которые хотя и становятся клише, но являются верными, несмотря на банальность.[526]
Если кто-то ищет памятник имперскому флоту, то это исчезновение пиратства в сознании людей. Со времени Августа, умершего в 14 году, до правления Септимия Севера (193–211) нет ни одной ссылки современников на средиземноморское пиратство. Римская литература еще отображает в это время опасности, грозящие морякам. Но обнаглевшие пираты уже не встречаются.[527] После Лабеона, современника Августа, не было до III столетия ни одного юриста, который не вел бы дела по этому вопросу в соответствии с духом «Родосского морского права» (свод правил, регулирующих коммерческую торговлю и навигацию в Византийской империи. – Пер.).[528] Пиратство на торговых путях Средиземноморья искоренили. Этого достижения не смогли повторить до XIX века н. э. В действительности наряду с флотом сыграли роль и другие факторы: грабежи, проистекающие из ухудшения политических, социальных или экономических условий, устранили благополучный мир. Армия надежно контролировала пиратские побережья Киликии и Далмации. Такой контроль, следует допустить, явился предпосылкой всеобъемлющего мира. Вдоль контролируемой узкой полосы западного побережья Мавретании местная флотилия могла предупредить набеги племен лишь в редких случаях.
