Алексей Югов. - Безумные затеи Ферапонта Ивановича
— Если вы не скажете, кто вы такой, я сейчас же уйду, — оборвала его Елена.
— Ну, вот... — недовольно проворчал невидимый. — Ну, что вам, если я скажу вам свое имя и фамилию? Я-то вас знаю хорошо и давно. Даже больше того, мое чувство к вам...
— Всего хорошего! — сказала Елена вставая. — Я не имею желания слушать ваши объяснения в любви.
— Постойте! — удержал ее невидимый. — Если уж вы так настаиваете, то извольте — я — Ферапонт Иванович Капустин.
2 Исповедь Ферапонта ИвановичаКогда прошли первые минуты растерянности, Елена забросала Капустина беспорядочными вопросами. Она прямо-таки не знала, что ей спросить наперед.
— Слушайте, так, значит, это вы приходили в кафе «Зон» с Яхонтовым?
— Да. Если вы не забыли, то я ходил туда и раньше. И ходил ради вас.
— Вы опять!
— Что ж! — вздохнул Ферапонт Иванович. — Оставлю, если вы не доверяете мне: невидимому верить трудно.
— Слушайте, мне просто кажется, что я с ума сошла. Неужели передо мной настоящий невидимый человек! Я даже боюсь, что это галлюцинация.
— Что ж! Это и правда. В известном смысле я — ваша галлюцинация, — сказал рассмеявшись Ферапонт Иванович.
— То есть как? — спросила Елена и таким встревоженным голосом, что невидимый ] расхохотался.
— Ага! — сказал он. — Привыкли уж настолько ко мне, что теперь страшно и подумать, что я — ваша галлюцинация.
Елена промолчала.
— Могу вас успокоить, — продолжал Ферапонт Иванович. — Хотя вы, действительно, имеете дело с явлением так называемой «отрицательной галлюцинации», но все-таки я-то существую вполне реально, как существовал и тогда — в кафе «Зон».
— Но в то время вы не были еще невидимкой?
— Нет, не был.
— Слушайте, Ферапонт Иванович, разрешите мне потрогать ваше лицо, — сказала Елена.
— Пожалуйста, очень рад, что ваши ручки...
— Опять! — прикрикнула на него Елена.
— Ну-ну, не буду больше. Извините. Физиономия моя к вашим услугам.
Елена пробежала пальцами по его лицу.
— Да вы бреетесь! — воскликнула она с удивлением.
— А вы как думали? — рассмеялся Ферапонт Иванович. — Если невидимка, так, по-вашему, запустить должен себя?
— Но как же вы не порежетесь, не видя своего лица?
— Да кто же вам сказал, что я его не вижу? Меня другие не видят, а сам-то себя я вижу, как и прежде.
— Ничего не понимаю, у меня голова кругом идет , — сказала Елена. — Но как же? — я вот помню читала Уэльса, у него невидимка не видел сам себя.
— Ну! — презрительно сказал Ферапонт Иванович. — Уэльсовский невидимка никого-то не видел. Он совершенно слепой был.
— Ну, уж это вы врете! — возмутилась Елена. — Я великолепно помню роман: Гриффит вовсе не был слепым.
— Только в угоду автору и вопреки рассудку, — возразил Капустин. — Но разве это резон?!.. Автор, конечно, может заставить своего героя пятками щи хлебать, и герой это сделает. Только в жизни-то этого не бывает и никогда не будет!
— Так, по-вашему...
— По-моему, господин Уэльс — невежда, а невидимка его — слепой, да и читатели тоже.
— Ну, уж, знаете ли, вы через край хватили, — возмутилась Елена.
— Скажите, вы с устройством глаза знакомы? — бросая препирательства, спросил ее Ферапонт Иванович.
— Ну, да, немного...
— Много и не нужно. Значит, вы знаете, как человек видит предметы?
— Как будто знаю.
— Хорошо. Теперь вспомните, как Гриффит — уэльсовский невидимка — стал невидимым.
— Он там наелся какого-то вещества. От этого тело его сделалось бесцветным и прозрачным, как воздух, — припомнила Елена.
— Вот-вот! — с затаенным торжеством воскликнул Ферапонт Иванович. — Бесцветным и прозрачным! Все тело! А, стало быть? А, стало быть, и весь глаз. Тьфу, черт возьми, как вспомню, что сам когда-то читал эту невежественную стряпню, так и захочется, чтобы сейчас этого господина Уэльса сюда представили. Уж я бы ему показал!.. «Великий фантаст»! Да какой ты черт фантаст, если ты не понял, что ежели весь глаз, и склера, и роговица, и радужка, и хрусталик, и стекловидное тело, и все дно глаза, и все стенки его, — если все это будет прозрачно, как воздух, то никакое зрение здесь невозможно! Ведь это же любой профан поймет... Эх, ты, фантаст! — закончил презрительно Ферапонт Иванович, как будто господин Уэльс уже стоял перед ним и выслушивал нагоняй.
Елена долго молчала, видимо, обдумывая.
— Да, — наконец, сказала она, — а я вот ни разу об этом не подумала.
— Вот это-то и плохо, — назидательно сказал Ферапонт Иванович, — а еще предполагали, что я стал невидимкой по рецепту Уэльса.
Хорош бы я был: невидимый да еще слепой! Да меня бы любой извозчик раздавил. По Уэльсу выходит, что невидимка у него был зрячий, да и то сколько неприятностей натерпелся. А на самом деле его должны были на первых же шагах раздавить. Куда к черту — невидимый да еще слепой! А потом, если бы я по его рецепту действовал, то мне пришлось бы голым разгуливать.
— А я что-то не помню, чтобы невидимка голым бегал.
— А как же! Ведь только тело его приобретало невидимость, а брюки, пиджак, шуба с организмом ведь не связаны. Нет, это, по-моему, удивительное зверство со стороны господина Уэльса заставить бегать человека голым при тамошнем сыром климате. Да и с едой у него плохо обстояло: скушает Гриффит колбасу, скажем, и до тех нор, пока эта колбаса не пропитается соками тела, торчит, проклятая, в воздухе! Это уж, извините, тоже не по-людски. Нет, я не дурак, чтобы по Уэльсу работать! — самодовольно закончил он.
— А как же вы сделались невидимкой? — спросила Елена.
— Так, вот я уже говорил вам: на основе отрицательной галлюцинации.
— Этого я не знаю, — сказала Елена. — Объясните, пожалуйста.
— С удовольствием. Для вас, Елена, — сказал невидимка, расшаркавшись, и она почувствовала, что он придвинулся слишком близко. Она молча отодвинулась.
Ферапонт Иванович несколько минут смущенно молчал.
— Ну, так вот, — начал он, наконец, прокашлявшись, —отрицательная галлюцинация... Вам известно, конечно, что внушением в гипнозе можно вызвать у человека какие угодно ложные восприятия. Можно заставить загипнотизированного видеть и слышать что угодно и чего нет на самом деле. Это будет называться положительной галлюцинацией. Но можно и наоборот: заставить его сознание не воспринимать тех предметов или людей, которые стоят у него в поле зрения. Стойте хоть перед самым его носом — загипнотизированный вас не увидит. Вот это будет — отрицательная галлюцинация.
— А как же окружающие предметы? Ведь их-то он видит, — спросила Елена.
— Конечно, — ответил Ферапонт Иванович. — Гипнотик не видит только того, что ему запрещено видеть. То, относительно чего ему внушена отрицательная галлюцинация.
— Ну, а как же? — продолжала допытываться Елена. — У него, стало быть, на месте этого предмета должен быть пробел, пустое место?
— Нет. При отрицательной галлюцинации фантазия гипнотика дополняет выпавшее из его сознания.
— Ах вот как, значит, он может налететь не видя, удариться об этот предмет?
— Да нет, этого обычно не бывает. Я же сказал, что предмет этот выпадает из сознания, а бессознательно гипнотик продолжает его воспринимать.
— Это здорово! — воскликнула Елена.
— Еще бы! — самодовольно отозвался Капустин. — Пользуясь этим, я спокойно перехожу улицы. Извозчик меня не стопчет, он меня объезжает. Его подсознательное я воспринимает мой образ, а сознание не видит.
— Так, погодите, ведь вы говорили о загипнотизированном?
— Ну, да. Извозчик этот и есть загипнотизированный, т.-е. правильнее будет сказать, — спохватился Ферапонт Иванович, — что ему внушена отрицательная галлюцинация.
— Да кто же внушил ему?
—— Я, конечно. Кто же больше?
— Фу! Ничего не понимаю! — сказала недовольно Едена.
— Чего вы не понимаете? — спросил Капустин.
— Да как же — извозчик едет?
— Едет.
— Не спит?
— Не спит.
— С козел не падает?
— Нет.
— Так, откуда же тут внушение?
— У вас наивное представление о нем.
— Может быть. Объясните, — обиделась Елена.
— Видите ли, в чем дело. Нельзя связывать гипнотический сон с внушением. Можно внушить субъекту идею, представление какой угодно силы, вовсе не усыпляя его. Можно внушить и отрицательные галлюцинации без всякого усыпления. Я мог бы вас забросать фактами и научными доказательствами, но думаю, что вы мне и так поверите, тем более, что я сам перед вами в качестве живого доказательства.
— Хорошо, оставим это, — сказала Елена. — Но во всем этом имеются другие обстоятельства, совершенно невероятные.
— Какие?
— Вы говорите, что вас никто не видит, потому что вы внушаете всем отрицательную галлюцинацию. Я допускаю, что вы сейчас внушили ее мне, потому что сидите рядом и давно здесь находитесь, но внушить каждому встречному, да еще на расстоянии, это уж, извините, похоже на вымысел.
