Александра Матвеева - Геополитическая концепция истории России П. Н. Савицкого
Опасность агрессии со стороны Германии в 30-е гг., объяснялась не столько приходом к власти фашистов, сколько теми же геополитическими причинами: в силу ее центрального расположения в Европе и наличием серьезной промышленной базы. Ведь «великодержавность», по верному замечанию Савицкого, должна опираться на «великодержавную базу»[613]. В этой связи, например, Италия не могла претендовать на восстановление римского имперского преемства, так как она расположена в центре Средиземного моря, тогда как «современный объект геополитических расчетов северного полушария – весь Старый свет в его совокупности»[614].
Система «континента-океана» не рассматривалась как абсолютно замкнутая. «Здесь речь идет не о великом одиночестве, – пояснял Савицкий – не о нахождении России вне мира или вне договорных отношений с ним, а о том, чтобы эти отношения были подчинены основным задачам русской государственности, а не помехой к их выполнению»[615]. Так, допускалась возможность «втягивания» во внутриконтинентальный обмен и приморских областей, примыкающих с другой стороны к Континенту[616].
В отличие от Трубецкого, Савицкий полагал, что у России-Евразии есть точки «жизненного соприкосновения» с Европой. Это геополитическая данность, поэтому враждебно отворачиваться от этой соседки по материку нельзя. Но «чтобы сблизиться с Европой, нужно стать духовно и материально независимыми от нее»[617].
В этой связи представляются необоснованными попытки ряда современных исследователей представить евразийскую геополитику как вариант «геополитического изоляционизма»[618]. Такой подход воспроизводит ошибочное мнение Н. А. Бердяева о том, что, если евразийцы утверждают идею России как особого мира, то он обязательно должен быть обособлен во всех отношениях от «мирового космоса», что они (евразийцы) «хотят, чтобы мир остался разорванным, Азия и Европа разобщенными»[619].
Петр Николаевич понимал, что континентальная автаркия без учета фактора морских коммуникаций не может быть достигнута. Для обеспечения стратегической безопасности необходимо укрепиться на Черном море. В этой же связи он считал полезным приобрести выход к Персидскому заливу.
Но если в начале 20-х гг. борьба за «океанический» выход рассматривалась как второстепенная задача: «какой бы выход в Средиземное море или к Индийскому океану ни нашла бы Россия, морской прибой не принесет своей пены к Симбирскому “Обрыву”»[620] – то через 10 лет, по мере выстраивания автаркичной социалистической системы, стратегия континента-океана была дополнена еще одним геополитически необходимым принципом – «континент-океан – на океаны».
В 30-е гг. Савицкий считал, что Россия-Евразия призвана играть выдающуюся роль также и на море: «Она должна стать в центре морской политики» и стать «перекрестком путей сообщения, на котором сойдутся магистрали, связывающие друг с другом эти три периферийные в отношении Евразии мира: Европу, Азию и Америку»[621]. Для этого необходимо было «преодолеть» те географические свойства России-Евразии, которые создают ей экономические и стратегические проблемы: неблагоприятное положение относительно моря, то есть неудобная связь по морю между черноморским и балтийским побережьями, «четвертованность русского побережья», которая ослабляет положение России в военно-морском и экономическом отношениях. Именно «четвертованность» побережий и флота, по мнению П. Н. Савицкого, являлась главной причиной военно-морских поражений в русско-японской войне[622].
Отсюда Петр Николаевич выводил следующие геостратегические задачи для России-Евразии: завоевать Ледовитый океан, установить мореходную связь между Балтикой и Дальним Востоком, тем самым «приблизить ситуацию к единству побережья»[623]. В этом вопросе Савицкий обратился к позитивному опыту Германии, США, Франции, где борьба отдельных стран за единство своих побережий и сейчас составляет одну из основных геополитических движущих сил мира»[624].
§ 3. Традиции русского великодержавия в геополитической практике СССР
Как отмечалось выше, еще в доэмигрантский период П. Н. Савицкий пришел к выводу о геополитической преемственности, обусловленной общностью «месторазвития», между Российской империей и политикой советской власти по воссозданию ее контуров. Во внешнеполитической практике СССР это следование «державной логике» продолжилось.
Так, укрепившееся на протяжении 20-30-х гг. советское влияние во Внешней Монголии и Синьцзяне Савицкий рассматривал как проявление геополитической закономерности, восходящей к традиции Российской империи: «СССР заменил здесь царскую Россию»[625]. Таким образом, советская власть позиционировалась как продолжательница дела внутренней колонизации России[626].
Савицкий отмечал, что геополитическая общность с данными территориями не нарушилась и в годы Гражданской войны, когда путь для советского влияния во Внешнюю Монголию, сам того не желая, открыл барон Р. Ф. Унгерн[627]. Для Савицкого это было исторически логично, поскольку в его представлении, геополитика надклассова. Так, он замечал, что в середине и второй половине 1920-х гг. белые и красные своеобразно сотрудничали в Синьцзяне. Первые способствовали развитию производительных сил в провинции, а вторые – укрепляли свои внешнеполитические позиции[628]. И Унгерн-Штенберг, и красные, одинаково стремились освободить эти территории от китайцев. С другой стороны, в 1924 г. Советы признали «буржуазно-демократическую» республику Монголию[629]. А это еще раз подчеркивало приоритетность геополитических императивов в политической практике.
«Традиция месторазвития» определялась как константа, рассматривалась как исторически обусловленная геополитическая закономерность, которую Савицкий выразил в своеобразной формуле, применив ее к современной ему действительности: «Только там Советскому Союзу удавалось и удается до сих пор стать определяющей силой в ходе исторической эволюции, где эта его роль вытекает из основ, заложенных уже историей дореволюционной России. Где нет этих основ, принцип «мировой революции», провозглашенный Советским Союзом, оказывался и оказывается пустым звуком»[630]. В этой связи вполне логичной и предсказуемой виделся «революционный» сдвиг в отношении политики советской власти во второй половине 30-х гг. применительно к «монгольскому ядру континента», когда как бы заново была построена китайская стена, отделявшая экономически Китай от Монголии.
Продвижение России в этом направлении рассматривалось как экономически и стратегически взаимовыгодное для нее и Монголии. Здесь Савицкий был солидарен с позицией советской власти, ссылаясь на «Известия» (8 января 1936. № 8), в которых говорилось, что в случае перехода этих территорий в руки японцев они бы превратились в скотоводческую колонию, а Советская Россия была бы отрезана от Восточной Сибири и Дальнего Востока[631]. СССР сосредоточил 90 % всей внешней торговли Синьцзяна, помогал его провинциальному правительству справиться с мусульманским восстанием.
При этом Савицкий отмечал, что с проведением КВЖД «русские сами забили китайский демографический клин» между территориями от Доуралья до Забайкалья и Приморьем[632]. Указывая на «огромность» этой потери, Савицкий с радостью констатировал, что в 30-е гг. советская власть стала находить компенсацию в обширных территориях на стыке внутреннего Китая, Монголии, СССР, Афганистана, Индии и Тибета[633].
Какие-либо попытки островной Японии в 30-е гг. на «северную степь» Азии он считал лишенными смысла, поскольку степь предполагает соответствующие виды вооружения, которых у Японии нет[634]. В этой связи система взаимоотношений Японии и СССР определялась по установленной Савицким геополитической закономерности: «Континентальной государственности никогда не удавалось нанести Японии существенного удара в пределах ее островного месторазвития и наоборот»[635].
В письме известному харбинскому «азийцу» Вс. Н. Иванову от 1932 г. Савицкий развил эту мысль, указывая на то, что «Россия (СССР) и Япония имеют в Маньчжурии, каждая свою, геополитическую сферу. Как геополитик, я предвижу, какие опасности навлечет на Японию попытка выйти во внутриконтинентальные степные области – хотя бы даже Западной Маньчжурии и Восточной Монголии. Временно, в тот момент, пока СССР занят первой, а потом, быть может и второй пятилеткой – это может удастся, как удавалось русское расширение в Южной Маньчжурии около 1900 г. Но в долгих сроках, таким расширением Япония подготовила бы себе континентальную Цусиму»[636]. И задавался вопросом: «Не произойдет ли эта Цусима в 1946 г., когда истекает срок пакта о ненападении»[637].
