Умберто Матурана - Древо познания
Проведенный эксперимент показал, что Шерман и Остин смогли участвовать в проведении лингвистического различения между двумя операциональными категориями — съедобным и несъедобным (т. е. в том, что мы как наблюдатели называем обобщением, или генерализацией), тогда как Лана этого не смогла. Видимо, большие способности, обнаруженные Шерманом и Остином в этом эксперименте, обусловлены большим разнообразием их «межличностных» взаимодействий по сравнению с тем, что имела Лана.
Рис. 63. Способность к обобщению в зависимости от различных историй лингвистического обучения
Все эти исследования лингвистических способностей высших приматов — шимпанзе, горилл и орангутанов — позволяют нам понять лингвистическую историю человека. Подопытные животные принадлежат
Рис. 64. Наша родословная к наследственным линиям, проходящим параллельно нашим наследственным линиям в непосредственной близости от них. Несмотря на 98 %-ное совпадение последовательностей нуклеиновых кислот приматов и человека, поведенческие предпочтения высших приматов сильно отличаются от наших. Возможно, это различие является тем фактором, которое ограничивает расширение их лингвистической сферы. В условиях богатой лингвистической сопряженности (как у Уошо) зти животные способны в нее проникнуть, однако природа и протяженность тех лингвистических полей, в которых они участвуют, ограничены. Впрочем, это неудивительно, так как различия между эволюционной историей высших приматов и людей должны быть функцией сохранения различных предпочтений в образе жизни Детали эволюционной истории структурных трансформаций приматов, которые привели к возникновению современного человека, неизвестны. Возможно, они таковыми и останутся К сожалению, социальная и лингвистическая жизнь не оставляет после себя заметных ископаемых остатков Можно сделать немало замечаний относительно скелетных изменений, связанных с положением тела и его движениями, способностью манипулировать, издавать звуки, мимикой, величиной и формой головного мозга, но весьма затруднительно реконструировать детали образа жизни, сохранившиеся на протяжении эволюции, которые возникли в результате многократного расширения наших лингвистических областей Мы можем с уверенностью yтверждать, что те изменения у первых гоминид, которые сделали возможным возникновение языка, имеют прямое касательство к их истории как общественных животных, характеризующихся тесными межперсональными отношениями, связанными с собиранием и распределением пищи. В таком образе жизни мы усматриваем сосуществование и сохранение явно противоречащих друг другу элементов поведения, к которым можно отнести, например, локальные межперсональные взаимодействия в небольших группах тесно взаимосвязанных между собой индивидов, делящих пищу, обладающих внешне независимой подвижностью, без потери эмоциональных привязанностей, в поисках пищи или эстетического пространства на протяжении весьма длительных периодов. Такой способ жизни открывает широкие возможности для разнообразных проявлений «трофал-лаксиса», позволяющего группе сохранять единство, пока сохраняется образ жизни. Этим целям вполне удовлетворяет лингваллаксис (лингвистический тро-фаллаксис). В отличие от химического трофаллаксиса общественных насекомых, лингвистический трифал-лаксис открывает возможности неограниченных рекурсий в связывании поведенческих возможностей общественных индивидов с изменениями в порождаемой ими социальной жизни без необходимости в континуальных физических взаимодействиях. Рассмотрим эту ситуацию более подробно.
Линия гоминид, к которой мы принадлежим, существует в качестве наследственной линии болое 15 миллионов лет (рис. 64', Однако в ископаемых ocrai — ках старше примерно 3,5 миллиона лет не удается обнаружить структурные особенности, характерные для современных людей, например, скелетные особенно-
Рис. 65. Объем головного мозга у гоминид сти полного прямохождения на двух ногах, возросший объем черепа (рис. 65), отстоящий большой палец руки и зубную систему, связанную со всеядностью, при которой основу питания составляли семена и орехи. Те же палеонтологические находки свидетельствуют, что первые гоминиды жили группами, в состав которых входили мужчины, женщины и дети, которых находили вместе Вследствие анатомических особенное-тей прямохождения половая жизнь первых гоминид должна была включать лингвистические взаимодействия посредством мимики и фронтального коитуса. В то же время у женщин астральные циклы сменились постоянной (несезонной) сексуальностью, что стало мощным фактором в установлении социальных связей. Мы считаем, что вследствие сохранения такого
Мирово* pecnrw/^нме охотников-собирателей, 10000 лет до н з.
Места обитания современных охотников-собирателей
Мировое население — 3 миллиарда Доля охотников-собирателей — 0.01 %
Доля охотников-собирателей — 0.01 %
Рис. 66. В неолите люди, населявшие Землю, были собирателями и охотниками (карта в верхней части рисунка). Занятия предков на ходят отражение в образе жизни, «V». м..^> людей (карта в нижней чаиги рисунка)
1 Эскимосы — Аляска
2 Эскимосы — Северо-Западные территории
3 Эскимосы — Г. чеи/МНЛИА
4 Акури — Суринам
5 Пигмеи — Заир
6 Ариангул — Танзания Бони — Танзания Санье — Танзания
7. Корока — Ангола Банту — Ангола
8. Бушмены Калахари — Южная Африка
9. Бирхар — Центральная Индия
10. Обитатели Андаманских островов — Андаманские острова
11. Руки — Таиланд
12. Аборигены — Австралия? Неподтвержденное присутствие охотников-собирателей образа жизни, при котором ключевую роль играют лингвистические взаимодействия, язык возник как ре зультат любовного сотрудничества.
Мы представляем себе первых гоминид как существ, живших небольшими группами — расширенными семьями, постоянно перемещавшимися по саванне (рис. 66). Они добывали себе пищу, собирая семена и орехи, а время от времени охотились. Так как они ходили на двух ногах, их руки оставались свободными, и они могли разносить пищу между членами группы, поэтому у них не было необходимости делиться пищей, находящейся в пищеварительной системе, как зто делают другие общественные животные. Это способствовало интеграции их социальной жизни. Постоянная, не носящая сезонного характера половая жизнь стимулировала возникновение привязанности между мужчиной и женщиной. Сохранявшееся обыкновение делиться пищей и участие мужчины в заботе о потомстве привели к биологическому закреплению кооперации и лингвистической координации действий.
Иначе говоря, описанный выше образ жизни как процесс постоянной кооперации и лингвистической координации действий направлен на выработку вариантов поведения, идеально подходящих для развития способности проводить операцию различения в области совместного поведения, в итоге сформировалась наша современная биология кооперативных животных, способных к лингвистической рефлексии. Это отнюдь не случайно. Действительно, рекуррентное участие гоминид в пингвистических областях, создаваемых ими в процессе социализации, должно было стать определяющим измерением при любом расширении этих областей до лингвистической рекурсии, которая порождает язык, когда лингвистическое поведение становится объектом в лингвистической поведенческой координации так же, как объекты в окружающей среде являются знаками для рекуррентных лингвистических координаций. Таким образом, в тесной связи рекуррентных взаимодействий индивида, которые персонифицируют другого индивида, наделяя его лингвистическим отличием в виде имени, в процессе операции различения в лингвистическом поле могут возникнуть условия для появления понятия своего «Я».
Таковы основные направления насколько мы их мо жем реконструировать, в истории структурного дрейфа гоминидов, который привел к возникновению языка. Дальнейшие исследования могут изменить детали, но вряд ли затронут главное, так как фундаментальные биологические характеристики, сделавшие возможным структурный дрейф, по-прежнему остаются при нас, несмотря на то, что мы основательно затемнили их конкуренцией и войнами.
Экспериментальные окна в жизнь нашего разума
Уникальные особенности социальной жизни человека и присущая ей интенсивная лингвистическая сопряженность проявляются в том, что социальная жизнь человека способна порождать новый феномен, одновременно и близкий нашему жизненному опыту, и далекий от него: наш разум, наше сознание. Попробуем сформулировать некоторые вопросы, которые бы осветили зтот феномен детальнее. Допустим, мы спрашиваем у какого-нибудь примата: «Каково это — чувствовать себя обезьяной?» К сожалению, мы никогда не получим ответа, поскольку едва мы построим с приматами область сосуществования, которая допускает проведение таких операций лингвистического различения через язык, обезьяны перестанут быть обезьянами; они не смогут ответить на вопрос в терминах различений, присущих им самим. Таким образом, вопрос остается открытым.
