Джон Сили - Британская империя. Разделяй и властвуй!
Вернемся к американской революции. Чреватость последствиями этого события очевидна и всегда поражала беспристрастного наблюдателя, смотревшего на нее издали. Но газетные политики того времени не имели досуга для таких широких взглядов. Им великое событие представлялось рядом деталей, серией вопросов, относительно которых в парламенте должны последовать голосования. Вопросы эти являлись перед ними неразрывно сплетенными с другими вопросами, часто самыми ничтожными, но в тот момент казавшимися столь же значительными с точки зрения практики партийной политики. Хорошо известно, что stampt act прошел в первом чтении, не обратив на себя внимания. Парламент, посвятивший одну ночь обсуждению адреса, другую – декламации о тайных происках Бюта[88] и нападках на вдовствующую принцессу, третью – горячему спору о деле Вилькса, наконец, находит в числе текущих вопросов предложение об обложении колоний пошлиной, – он принял его без прений, как теперь принимает индийский бюджет. Это, конечно, очень прискорбно, но почти неизбежно и отнюдь не оправдывает внесения в историю подобного смешения малого и великого. Разве, слепо следуя хронологическому порядку и раболепно подчиняясь порядку дня в парламенте, историк не делает, в сущности, такой же ошибки при оценке американской революции, какая вызвала принятие stampt acta почти единогласно? Американский вопрос рассматривается в наших историях почти так же нерационально, как он был рассмотрен тогда в парламенте: без всякой подготовки, просто в хронологическом порядке, совместно с другими вопросами, не имеющими с ним ничего общего. Какая же после этого польза от истории, если, обозревая прошлое, она не ограждает нас от тех сюрпризов, которые в политике дня неизбежны уже в силу обширности и разнообразия жизни современного государства? Американская революция является для нас такой же неожиданностью, какой она явилась в действительности для наших предков. Наше внимание поглощено происками Бюта, браком короля, болезнью короля, Вильксом и генералом Варрантсом – и вдруг всплывает вопрос об обложении американских колоний пошлиной; затем мы вскоре узнаем о недовольстве колоний. И мы, как и наши предки, задаем себе вопрос: «А кстати, что это за колонии, откуда они появились, и как они управляются?» Историк, уподобляясь ежедневной газете, берется ввести нас в курс вопроса. Он приостанавливается, вводит особую главу, в которой бросает взгляд назад, и сообщает нам, что у Англии уже давно имеются колонии в Северной Америке! Он дает ровно столько сведений, сколько нам нужно, чтоб понять прения, возникшие по поводу отмены stampt acta, и далее, извинившись, что уклонился от хронологического порядка, спешит возвратиться к своему повествованию. В этом повествовании историк как будто постоянно следит за делами из галереи прессы в палате общин. Можно подумать, что революция происходит в парламенте: Америка составляет главный вопрос сначала для кабинета Рокингама (Rockingham),[89] а затем для кабинета Норта (North). Окончательная утрата Америки для нашего историка – тоже событие первой важности: оно влечет за собою падение кабинета Норта!
Повествуя о заключении договора 1783 года, историк, без сомнения, внесет торжественный параграф, в котором признает важное значение этого события. Он объяснит, что колонии всегда отпадают, как скоро почувствуют себя созревшими для независимости, и что отпадение Америки было для Англии не потерею, а приобретением. Теперь этот вопрос для него исчерпан, и впредь вы услышите об Америке так же мало, как и до начала войны. В палате общин на очереди новые вопросы, и историк занят бурными дебатами об индийском билле, борьбой Питта Младшего с коалицией, вестминстерскими выборами и прениями о регентстве. Английский историк очарован парламентом и следит во все глаза за его движениями с тем же почтительным вниманием, с каким старинные французские историки следили за душевными движениями Людовика XIV. Когда, наконец, дело доходит до войн французской революции и до великой борьбы Англии с Наполеоном, историк окончательно прощается с бесславными походами Бернгойна и Корнуэльса[90] и счастлив, что может рассказывать об истинно великих событиях и о подвигах великих мужей. А между тем я смело могу сказать, наперекор всему, что американская революция вовсе не была таким скучным, несчастным событием, которое заслуживает лишь краткого упоминания; оно не только значительно важнее других событий, но всецело стоит на высшем уровне значения, чем большинство событий в новой истории Англии; по внутреннему своему смыслу для Англии оно гораздо достопамятнее, чем война с революционной Францией, которая приближается к ней по значению только благодаря громадным косвенным последствиям, неизбежно вытекающим из всякой обширной и продолжительной борьбы. Конечно, гораздо интереснее читать о Ниле и Трафальгаре, о Пиренейском полуострове и Ватерлоо, чем о Бенкерз-Гилле, Брандивайне, Саратоге и Йорктоуне.[91] С военной точки зрения борьба с Францией гораздо грандиознее борьбы с Америкой; Наполеон, Нельсон и Веллингтон – более замечательные полководцы, чем вожди американской революции. Но исторические события классифицируются не по их занимательности, а по их чреватости последствиями.
Знаменитое «Бостонское чаепитие», когда за борт полетели присланные из Лондона ящики с чаем, несправедливо обложенным британским налогом, – эта «капля чая» в ночь с 15 на 16 декабря 1773 г.
Американская революция вызвала к жизни новое государство – государство, унаследовавшее язык и традиции Англии, но шедшее во многом своей дорогой, уклоняясь от пути не только Англии, но и всей Европы. Численность населения была невелика, территория громадна, и казалось весьма вероятным, что государство распадется и никогда не сделается могущественным. Но оно не распалось, а неуклонно шло вперед, и в настоящее время, как я уже упомянул, превосходит не только территорией, но и населением все европейские государства, кроме России. Таковы результаты американской революции, на основании которых я оцениваю ее историческое значение. Возникновение и развитие государства – вот истинный предмет для изучения истории. Я обратил ваше внимание на целый ряд событий: на испанскую Армаду, колонизацию Виргинии и Новой Англии, рост английского флота и английской торговли, нападение Кромвеля на Испанию, морские войны с Голландией, колониальное расширение Франции и падение Голландии, морское господство Англии после Утрехтского мира, поединок между Англией и Францией из-за Нового Света. Я показал, что из этих событий, взятых вместе, слагается процесс расширения Англии. Я говорил, что в семнадцатом веке этот процесс неизбежно несколько отодвигается назад домашней борьбой народа с королями Стюартами, но что в восемнадцатом веке его следует выдвинуть вперед, на первый план. Следующим членом этого ряда событий является раскол империи, американская революция; историческое значение этого события настолько же важнее самых ранних событий в истории Англии, насколько Великая Британия больше площади Англии. Его значение не зависит от того, можно ли Гау (Hove)[92] и Корнуэльса считать великими полководцами и был ли Вашингтон гением: его значение во всеобщей истории столь же велико, как и в истории Англии. Создание на новой территории государства с населением в пятьдесят миллионов, которые в непродолжительном времени превратятся в сто миллионов, уже само по себе далеко превосходит все, встречаемое в предыдущей истории. Ничего подобного не было ни в Новом, ни в Старом Свете. Его население превосходит в десять раз население Англии во время революции 1688 года и вдвое больше населения Франции во время революции 1789 года.[93] Это одно уже говорит нам, что мы вступили в эпоху больших размеров и высших цифр, чем те, с которыми история имела дело раньше. Но это еще не все. Размеры не означают необходимого величия; если не в европейской, то в азиатской истории можно встретить гораздо более крупные цифры: население Индии и Китая в пять раз превосходит население Соединенных Штатов. Особенностью нового государства является сочетание размеров с внутренними достоинствами. До возникновения Соединенных Штатов все обширные государства, быть может, за исключением малоизвестного Китая, были государствами низкой организации.
Англии принадлежала слава перенесения в современное государство страну той свободы, которая жила в городах-государствах Греции и Италии. Теперь вновь основанное в Америке государство унаследовало созданную Англией систему, снабдив ее в теории и на практике всеми теми изменениями, которые оказались необходимыми для приложения ее к еще более обширной территории. В результате американской революции создается новое обширное государство, по пространству принадлежащее к одной категории с Индией и Россией, по степени развития личной свободы им резко противоположное. Гегель изображал всемирную историю как постепенное развитие человеческой свободной воли. Согласно его представлению, существуют государства, где свободно только одно лицо, другие – где несколько лиц пользуются свободою, и третьи – где свобода – достояние многих. Распределим государства по степени развития в них духа свободы, и мы увидим, что большинство обширных государств придется поместить на нижнем конце шкалы. Что же касается Соединенных Штатов, то никто не усомнится поставить это громадное государство одним из первых: нигде в другом государстве свободная воля каждой отдельной личности не проявляется с такой силой и деятельностью, как в американской республике.
