Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №10 за 1994 год
— Но я полагал... вы сами знаете, мы, анархисты, — бедные люди.
— Именно поэтому я назначаю столь низкую цену. Десять тысяч долларов — не так уж много за убийство шефа полиции крупного города. Поверьте, это едва покроет расходы. С частных лиц мы берем значительно дороже, просто потому, что они частные лица. Будь вы миллионеры, а не бедная группа борцов, я бы запросил с вас за Мак-Даффи самое малое пятьдесят тысяч.
— Бог мой! Сколько же вы запросите за короля?
— По-разному. Король, ну, скажем, Англии, будет стоить полмиллиона. Небольшой второ- или третьеразрядный король обойдется в семьдесят пять — сто тысяч.
— Понятия не имел, что они стоят так дорого, — проворчал Хаусман.
— Поэтому так мало и убито. Не следует к тому же забывать о больших затратах на такую великолепную организацию, как наша. И учтите, все операции мы проводим, совершенно не подвергая опасности наших клиентов. Если вы считаете, что десять тысяч за жизнь шефа Мак-Даффи — слишком дорогая цена, позвольте спросить, разве свою жизнь вы оцениваете дешевле? Кроме того, уж очень вы, анархисты, неумело работаете. Где бы вы ни приложили руку, везде испортите дело или вообще его провалите. Далее, вам всегда требуются динамит или адская машина, крайне опасные, кстати.
— Нужно, чтобы казнь вызвала сенсацию и была эффектным зрелищем, — пояснил Хаусман.
Глава Бюро убийств кивнул:
— Да, я понимаю. Но это необычайно глупый и грубый способ убийства и чрезвычайно опасный для наших агентов. Ну, если ваша группа позволит нам воспользоваться, скажем, ядом, я сброшу десять процентов, а если духовой винтовкой, то все двадцать пять.
— Исключено! — воскликнул анархист. — Так мы не достигнем цели. Наше убийство должно быть кровавым.
— В таком случае я не могу снизить цену. Вы же американец, не так ли, мистер Хаусман?
— Да, я родился в Америке — в Сан-Хосе, штат Мичиган.
— Так почему же вам самому не убить Мак-Даффи? И не сэкономить деньги группы?
Анархист побледнел:
— Нет, нет. Ваше обслуживание слишком хорошо, мистер Драгомилов. Кроме того, я... э... Теоретически я признаю, что убийство справедливо, но не в состоянии заставить себя его совершить. Я... я просто не могу, вот и все. И с этим ничего не поделаешь.
— Тем не менее вы входите в боевую группу.
— Да, это так. Философствующие непротивленцы, толстовцы меня не привлекают. Я не верю в теорию «подставь левую щеку, если ударили по правой». Если меня ударили, я должен нанести ответный удар.
— Даже через доверенное лицо, — сухо прервал Драгомилов.
Хаусман опустил голову:
— Да, через доверенное лицо. Если плоть слаба, то нет другого выхода. Вот вам деньги.
Пока Драгомилов пересчитывал их, Хаусман решил приложить последнее усилие сделать сделку более выгодной.
— Не могли бы вы... э... не могли бы вы включить дополнительно еще одного мерзавца — инспектора Моргана?
Драгомилов покачал головой:
— Нет, этого нельзя. Вы получили самую значительную скидку, какую мы можем допустить.
— Бомбой, понимаете, — настаивал собеседник, — вы же можете убрать обоих сразу одной и той же бомбой...
— Этого-то мы как раз и постараемся не делать. Если мы найдем, что смерть Мак-Даффи социально не оправдана...
— А если вам не удастся его убить?
— Если в течение года мы потерпим неудачу, деньги возвращаются с доплатой пяти процентов неустойки.
Показывая, что беседа окончена, Драгомилов нажал кнопку звонка и встал. Его примеру последовал Хаусман. Пока не пришел слуга, он задал еще один вопрос:
— А если, предположим, вы умрете — несчастный случай, болезнь или что другое? Ведь у меня нет расписки. Деньги пропадут.
— Все предусмотрено. За дело немедленно возьмется начальник чикагского филиала и будет его вести, пока не прибудет шеф сан-францисского. В случае неудачи деньги будут возвращены. Я лично прослежу за этим, хотя по закону их, конечно, не вернуть. Наша продолжительная успешная деятельность — свидетельство честных взаимоотношений с клиентами. Поверьте, в нашем положении отсутствие щепетильности было бы роковым. А теперь о Мак-Даффи. Хорошо ли вы обдумали решение его убрать? Запомните, для нас отданный приказ — все равно что выполненный. У нас особые правила. Если приказ отдан, его уже нельзя взять назад. Это вас устраивает?
— Полностью. — Хаусман остановился у двери. — Когда мы сможем услышать новости о... деятельности?
Драгомилов на минуту задумался.
— В конце недели. Расследование в данном случае чистая формальность. Операция несложная. Мои люди на месте. До свидания.
Глава II
Неделю спустя, после полудня, у подъезда конторы «С.Константин и К°» остановилась машина. В три часа из своей конторы появился сам Сергиус Константин, до машины его сопровождал управляющий, которому он давал последние указания. Если бы Хаусман или Лэниган видели садившегося в машину, то они узнали бы в Сергиусе Константине Ивана Драгомилова.
Он только один раз остановился купить газеты у мальчишки, отчаянно кричавшего: «Экстренный выпуск!» И не тронулся в путь, пока не прочел заголовки и короткую заметку о новом грубом беззаконии анархистов в пригороде и смерти шефа полиции Мак-Даффи. Когда, положив газету возле себя, он тронулся с места, лицо его было спокойно и преисполнено достоинства. Созданная им организация работала со своей обычной четкостью. Расследование проведено, приказ отдан, и Мак-Даффи мертв.
Улыбка скользнула по его губам при мысли о ликовании группы Кэролайн Уорфилд — тех самых террористов, которым не хватило мужества самим уничтожить Мак-Даффи.
Лифт поднял Константина на последний этаж большого дома, он нажал кнопку. Молодая женщина, открывшая дверь, бросилась ему на шею и, расцеловав, засыпала восторженными русскими уменьшительными именами, а он в ответ называл ее Грунеи.
Груня была крепкой русской блондинкой, не лишенной тех здоровых цветов, которых недоставало ее гостю.
— Вам бы следовало предупредить меня по телефону, — с упреком говорила она, и ее английская речь была совершенно без акцента, совсем как у гостя. — Меня могло не быть дома. Вы появляетесь так редко, что я не знаю, когда и ожидать вас.
Он удобно уселся среди подушек на просторной кушетке у окна, положив рядом вечернюю газету.
— Ну, Груня, родная, ты не должна отчитывать меня, — сказал он, глядя на нее с нежной улыбкой. — Я же не принадлежу к числу несчастных питомцев вашего детсада, а потому не позволю тебе приказывать. Я приехал в надежде застать тебя, да к тому же, хотелось опробовать новую машину. Не хочешь немного со мной прокатиться?
Она покачала головой:
— Не сегодня. В четыре я ожидаю гостя.
— Учтем, — он посмотрел на часы. — Кроме того, я хотел бы знать, вернешься ли ты домой к концу недели. Без нас обоих Эдж-Мур чувствует себя одиноко.
— Меня не было три дня, — поджала она губы. — А вы, как сказала Гроссет, не были там целый месяц.
— Я был очень занят. Но теперь собираюсь отдохнуть целую неделю. Примусь за чтение. Между прочим, с чего это Гроссет понадобилось сообщать, что меня не было месяц?
— Занят, этот мучитель занят, очень похоже на вас. — Она рассмеялась и погладила его руку.
— Ты приедешь?
— Сегодня понедельник, — размышляла она. — Да, если... — посмотрела она лукаво, — ...если мне можно привезти на уик-энд одного моего друга. Уверена, он вам понравится.
— О! Это он, не так ли? Один, полагаю, из ваших длинноволосых социалистов?
— Нет, из коротковолосых. А вообще-то вам следовало быть осведомленнее и не повторять одну и ту же шутку. Ни разу в жизни не видела длинноволосых социалистов. А вы видели?
— Нет, но я видел, как они пьют пиво, — заявил он.
— А вот за это вас накажут, — она схватила подушку и угрожающе пошла на него. — Сейчас я дурь-то из вас выбью, как говорят мои ребятишки. Вот вам! Вот! Вот!
— Груня! Я протестую! — вскрикивал он между ударами. — так не годится. Нельзя так неуважительно обращаться с братом твоей матери. Я же уже старый...
— Ох! — развеселившаяся Груня, отбросив подушку, взяла его руку и посмотрела на пальцы. — Подумать только, ведь эти пальцы разрывали пополам колоду карт и гнули серебряные монеты.
— Теперь это все ушло. Они... совсем ослабли.
Она положила руку на его бицепсы.
— А ну-ка, напрягите их, — приказала она.
— Я... я не могу, — промямлил он. — Эх! У-у! Вот самое большее, на что я способен.
— Напрягите крепче! — крикнула она, топнув ногой.
Константин, сдавшись, подчинился, и по мере того, как бицепсы надувались под ее рукой, румянец восхищения заливал ее лицо.
— Как сталь, — прошептала она. — Но только живая сталь. Я бы погибла, если бы вы обрушили эту силищу на меня.
