Лесли Грант-Адамсон - Как написать детектив
Кстати, если ты работаешь над детективом, относись недоверчиво к тем приемам, которые используются в книгах, выходящих, как очередные тома какого-то цикла. Автор серии повестей, объединенных либо героем, либо местом работы (полицейский участок, например), имеет перед собой сложную задачу, потому что должен представлять своего героя, его друзей и любовниц многократно, причем каждый раз по-новому. Но так как ты работаешь над своей первой повестью, и не имеешь еще группы поклонников, нетерпеливо ожидающих твою очередную книгу, задача у тебя намного проще.
ПРЕДСТАВЛЕНИЕ ПЕРСОНАЖЕЙ
Вот как Эндрю Тэйлор представил второстепенного персонажа, хозяина книжного магазина, в сенсационной повести The Barred Window:
«На приеме в честь открытия магазина, давали морковный сок детям, и шерри взрослым. Тетя Агата решила представить Эдмонда и меня хозяину приема, мистеру Сэндсвеллу. Игнорируя Эдмонда, он пожал мне руку, и с отчаянием в голосе спросил, люблю ли я читать. Это был худой мужчина, с носом, как птичий клюв, и с оттопыренными под девяносто градусов ушами. Разговаривая, он перебирал пальцами в воздухе, примерно на высоте бедра, словно бы гладил какое-то домашнее животное, невидимое для других.
— Да, — сказал я, — я люблю читать.
— Это хорошо, это хорошо. Это прекрасно. А куда пропал Стивен?
Господин Сэндвелл удалился, гладя и почесывая головы невидимых собак. Я продолжал смотреть на него еще какое-то время — уверенным шагом он удалялся от Стивена, вместо того, чтобы идти к нему.»
С того момента, как в повести упоминается фамилия мистера Сэндвелла, перед глазами читателя встает образ напуганного человека и невидимых собак. Мы узнаем также, что Томас, рассказчик, является очень хорошим наблюдателем.
В повестях, где главным элементом является действие, лучше не замедлять темп на время представления персонажа. Вот как Джим Раш знакомится с газетным фотографом в моей книге Dangerous Games. В последствии этот человек станет для него настоящим наказанием, Джим не сможет от него избавиться, и эта связь отмечена уже при их первой встрече. Так как дело происходит ночью, практически ничего не говорится о том, как персонаж выглядит:
«Он выскочил из своего укрытия прямо на вооруженного мужчину. Тот восстановил равновесие, и готовился к следующей атаке, когда уловил какие-то слова, и остановился в неуверенности.
— Не стреляй! — услышал он. — Умоляю, не стреляй. Я ничего такого не сделал, поверь мне. Не стреляй!
Человек говорил по-английски с мягким южным акцентом. Испуг заставил его голос звучать выше, чем обычно.
Он посмотрел вниз, на умоляющего человека, и спокойно произнес:
— У меня нет оружия. А где твое?
Потом отодвинулся, и позволил англичанину встать. Тот дрожал от страха, и что-то бормотал.
— Мое? — пропищал он, — Ты, наверное, рехнулся.
Джим прервал его:
— Если ни ты, ни я не стреляли, то парень, который это сделал, все еще рядом. Мне кажется, что он был на дороге.
— Кто ты?
— Что?
— Я Мартин Питерс. А ты?
— Джим Раш.
— Слушай… — он хотел убежать, а не завязывать знакомство, поэтому не скрывал нетерпения. — Я хотел спросить, ты из полиции?
— Из полиции? — Джим засмеялся.
— Я думал, что может… — он ошибся, но не выглядел от этого разочарованным. — Ты американец, да?
Джим снова его прервал:
— Этот парень может сейчас идти к нам. Я не собираюсь натыкаться на него, понял?
Он двинулся в сторону леса, осознавая, что Питерс идет прямо за ним. Джим собирался ускользнуть от него, когда доберется до тропы — он был моложе, сильнее физически, а Питерс еще и ослаблен после драки. Но Питерс сказал, что знает, где тропинка, а когда до нее добрались, не отставал от Джима, и по прежнему болтал без перерыва.»
В этой сцене Джим Раш, который появился в предыдущей повести, оказывается снова представлен читателю. До этого момента было неизвестно, кто он.
НЕЯСНАЯ ТЕМА?
Кроме персонажей, фабулы и стиля, нас может беспокоить тема книги. На этом этапе ты уже должен определиться с ними, даже если относишься к писателям, которые начинают писать, не имея четко обдуманной темы. Может, тебе не только придется внести определенные изменения в предыдущие главы, чтобы приспособить их к нуждам темы, но и более четко представить эти изменения в последующих разделах еще не написанной повести.
Время, проведенное на обдумывании темы и том, как ее лучше раскрыть для читателя, — это плодотворное, правильно проведенное время. Может быть, ты почувствуешь искушение помчаться дальше, сконцентрировавшись на сюжете, в надежде, что тема определится сама собой — не стоит так делать, это слишком большой риск. Некоторые сцены, может быть, даже те важнейшие, могут не соответствовать теме или нести противоположный смысл, а это дезориентирует читателя, потому что мы передаем ему взаимоисключающую информацию. Чтобы этого избежать, надо точно определить тему, и вводить в текст хорошо обдуманные, небольшие изменения.
На крутой дороге, которой является написание повести, многое может измениться. Даже если тема твоей книги сейчас кажется тебе очевидной, после какой-то главы могут появиться сомнения. Значит, настало время остановиться, и подумать.
Вот как я справилась с этим, когда поняла, что моя третья повесть, Guilty Knowledge, не развивается так, как предполагалось вначале. Первое, что я знала об этой книге, это то, что она должна рассказывать о верности. Однако оказалось, что это не так просто. По мере того, как повесть увеличивалась в размерах, она становилась для меня все более непонятной. Поэтому я сделала перерыв, и задумалась, что же я на самом деле пишу. На одном из листов тетради я написала заголовок «Тема и моральные вопросы», и написала там следующие строки:
«Книга о том, как люди обманывают себя, соглашаясь с тем, с чем нельзя соглашаться. Они делают это из жадности, но обманывают себя, называя это верностью. Жадность иногда касается денег, иногда престижа. Примером является Оливер, использующий Райан. Смерть Джоселин позволяет им обдумать свою моральную позицию по отношению к обману. Только Барбара Вудс готова это сделать, но они не позволяют ей этого, хотя это у них выходит СЛИШКОМ ЛЕГКО. Здесь нет материального инстинкта, нет желания узнать правду, а это снижает их ценность как людей, так и художников».
Я собиралась написать книгу, которая рассматривала бы то, что я всегда считала сомнительной моральностью, потому что люди пользуются нею, чтобы объяснить свое непорядочное поведение. Но в конечном итоге я оказалась более безжалостной, и из этого получилась лучшая книга, чем та, которую собиралась написать.
ДЛЯ ВНУТРЕННЕГО ПОЛЬЗОВАНИЯ?
Если ты все еще не уверен, где находится слабый пункт твоей книги, может быть, стоит обратиться за советом к другим. Писательство — очень личное дело. Когда приятель признался, что проглядывал мои черновики к новой книге, я очень долго не могла продолжить работу над ней. Его интересовала техника писательского процесса, а я привыкла учить этому и разговаривать об этом, поэтому реакция моя может показаться смешной и непоследовательной. Но если ты чувствителен к таким вещам, то поймешь, какое страшное предательство совершил этот человек. Ты должен решить для себя, способен ли ты выносить, что твою работу просматривают еще до того, как ты ее закончил.
Писательница Джоан Смит говорит, что когда ей приходит в голову идея новой книги, она становится, как Седой Моряк Колдриджа: заставляет других выслушивать ее повесть. Такой подход является редкостью, обычно писатели стерегут свои тайны так долго, насколько это возможно. Многие из нас не хотят даже чуть-чуть говорить о начатой книге, а о том, чтобы кто-то заглянул в рукопись до ее окончания, даже речи быть не может. И не потому, что мы чересчур самоуверенны, не нуждаемся в поддержке, а совсем наоборот — мы боимся, что какое-то критическое или даже скептическое слово так нас заденет, что мы не будем в состоянии писать далее. А если кто-то начнет изливать похвалу, мы ему не поверим, и будем думать, как можно быть таким слепым, когда мы полны неуверенности, зная слабые стороны нашей книги.
Но если нас действительно интересует мнение о книге, кому же ее МОЖНО показать в таком случае? Кто ее поймет так же хорошо, как автор? Писатели, которые участвуют в профессиональных встречах, организованных литературными обществами, обязанные публично читать фрагменты своего творчества, видимо, разработали в себе некую специфическую устойчивость, к которой большинство из нас относится с уважением. Доводят ли они свои рассказы и повести до конца, или откладывают их на время? Если они принимают к сведению все полученные советы, и позволяют им влиять на свое творчество, не чувствуют ли позже, что окончательный текст произведения не является их собственным текстом?
