Салли Сэйтл - Нейромания. Как мы теряем разум в эпоху расцвета науки о мозге
Практически все мы хотя бы раз в жизни получали уведомления о неправильной парковке, прятали в карман лишний доллар или рассказыва-ли рабочие небылицы, но поскольку мы не захотим признаваться в этих мелких грешках во время проверки на полиграфе, то, предположительно, должны будем солгать, и это приведет к небольшим изменениям пульса или вспотевшим ладоням. Эти «контрольные» вопросы служат для того, чтобы специалист по полиграфу мог установить фоновый уровень для «невинной лжи», с которой сравнивается более актуальная, относящаяся к преступлению, ложь и, предположительно, связанное с ней состояние большего психического возбуждения. Таким образом, когда виновные подозреваемые отвечают «нет» на тестовый вопрос дознавателя «Вы украли деньги?», будет регистрироваться более активная реакция, чем когда они слегка искажают действительность при «невинной лжи». И наоборот, если они невиновны, ответ «нет» на вопрос дознавателя должен вызвать более слабую реакцию, чем при «невинной лжи».
За этим стоит надежная логика: если вы виновны, ваше тело вас выдаст. Но это в лучшем случае безумное упрощение, а в худшем — заведомо неверно. Привычно лгущие люди не обязательно испытывают при этом тревогу или стресс. Это особенно верно для психопатов, чья периферическая нервная система меньше реагирует на угрозу, чем у большинства людей. А говорящие правду, в свою очередь, нередко испытывают тревогу, особенно когда их допрашивают в ситуации, способной привести к очень серьезным последствиям (15). По критериям определяющей ложь машины невинные люди часто выглядят виновными. При допросе они пугаются или впадают в ажиотаж, их сердца колотятся, дыхание становится затрудненным, ладони потеют. Они могут даже почувствовать себя виновными. Специалисты по полиграфу прозвали таких людей «похитителями вины», поскольку они по большей части думают о том, как бы их не обвинили из-за неадекватных капризов их неконтролируемой нервной системы. И наоборот, виновные люди, опытные преступники нередко знают, как перехитрить полиграф. Они могут сильно прикусить себе язык или начать напряженно выполнять в уме арифметические действия при ответах на вопросы, провоцирующие «невинную ложь», чтобы повлиять на фоновый уровень реакций. В таком случае, когда они врут о реальном преступлении, их результаты менее драматично отличаются от базового уровня.
Таким образом, полиграф в конечном счете является детектором возбуждения в нервной системе, а не детектором лжи. Он, как правило, дает высокий уровень «ложноположительных» результатов, что может заставить власти наказать невиновных, и в несколько меньшей степени выдает «сложноотрицательные» результаты, которые несправедливо освобождают от ответственности виновных. По оценкам Национальной академии наук, хорошо проведенная проверка на детекторе лжи верно определяет 75-80% тех, кто врет (истинно-положительный результат), но вместе с тем неверно приписывает ложь приблизительно 65% говорящим правду (ложноположительный результат). Две наиболее знаменитых ошибки — это неудача 1986 года в выявлении виновности Олдрича Эймса, агента ЦРУ, шпионившего на СССР (ложно-негативная ошибка), и ошибочная идентификация в 1998 году Уэна Хо Ли, научного специалиста Департамента энергетики, как агента китайского правительства (ложноположительная ошибка) (16).
Если нельзя надеяться, что тело достоверно расскажет о своих секретах, не будет ли лучше перейти прямо к мозгу — органу, более причастному ко лжи, — для того чтобы обнаружить обман? Существует два принципиальных подхода к детекции лжи, каждый из которых опирается на ЭЭГ или фМРТ. Один способ — это посмотреть, не скрывают ли подозреваемые какую либо информацию. Тест на осведомленность виновного[60] адресован таким грехам умолчания (17). Другая стратегия состоит в определении активности мозга, которая позволит нам отличить правду от лжи. Как и при работе с полиграфом, в основе детектора лжи, базирующегося на работе мозга, лежит вопрос «Вы сделали это?». Тест же на осведомленность виновного просто требует, чтобы у подозреваемых были воспоминания о преступлении и, в сущности, строится на вопросе «Вам знакомы эти обстоятельства преступления?».
Конкретнее при выполнении теста на осведомленность виновного подозреваемому предъявляют детали преступления, которые могут быть известны только тому, кто виновен. То есть дознаватель может спросить: «Пистолет какого калибра вы использовали? 22-го, 25-го, 38-го или 44-го?» или «Где был расположен семейный сейф? За зеркалом в ванной? В подвале? За книжным шкафом?» Подозреваемые, которые последовательно обнаруживают более сильные физиологические реакции на правильный вариант ответа (например, калибр пистолета или истинное положение сейфа), по всей вероятности, располагают обличающими их знаниями. В противоположность этому люди, которые
реагируют на все варианты с одинако- Полиграф в конечном счете яв- вой интенсивностью, по-видимому, не- ляется детектором возбуждения виновны. Контрольное состояние мозга в нервной системе, а не детек- получают, предоставляя подозреваемому тором лжи. информацию о преступлении, которую любой может узнать из новостных сообщений. «Посторонний» вопрос тоже присутствует, например, подозреваемого спрашивают, какая дата имеет для него значение, и зачитывают перечень случайных дат, в который вставлена дата его рождения. Достоинство теста на осведомленность виновного в контролируемых условиях состоит в том, что уровень ложноположительных результатов низок, и, таким образом, в лаборатории тест оказывается достаточно точным. Проблема, по словам многих критиков метода, состоит в том, что его наиболее активный на сегодняшний день промоутер, психолог Лоуренс Фаруэлл, позволяет себе слишком много.
В 2001 году, всего через несколько недель после террористических атак Аль-Каиды, журнал «Тайм» проявил живой интерес к тесту на осведомленность виновного, поместив Фаруэлл а в список 100 лучших «Инноваторов, способных стать Пикассо или Эйнштейном XXI века». Он разработал технологию, которую назвал «дактилоскопия мозга», — для выявления сведений, имевшихся у виновника преступления, регистрировалась электрическая активность его мозга. По словам «Тайм»,
«Фаруэдл уверен, что может определить, знакомо ли подопытному что бы то ни было от телефонного номера до условного пароля Аль-Каиды». В течение нескольких лет он контактировал с такими федеральными ведомствами, как Центральное разведывательное управление и Служба президентской охраны по вопросам использования дактилоскопии мозга для выполнения задач армии и службы безопасности.
Компания Фаруэлла Brain Fingerprinting Laboratories расположена в Сиэтле. В дактилоскопии мозга используется спорный электрический индикатор опознания человеком материала, который Фаруэлл назвал MERMER (Memory and Encoding Related Multifaceted Electroencephalographic Response — Многофакторная ЭЭГ-реакция, связанная с памятью и запечатлением), главный компонент которой — та самая волна Р300. Если это кажется похожим на BEOS, то это не совпадение. Работа Фаруэлла вдохновила разработку теста, использованного в следствии по делу Шармы (18).
Психологи-криминалисты обвинили Фаруэлла в безответственных заявлениях. Он мало что опубликовал в профессиональных изданиях и отказывается давать независимым специалистам доступ к своей работе для ее оценки. Очень напоминающий шоумена Фаруэлл и съемочная группа передачи “Good Morning America” телеканала АВС в 2004 году поехали в Оклахому протестировать перед камерой осужденного на смертную казнь заключенного по имени Джимми Рэй Слотер (Jimmy Ray Slaughter). Фаруэлл заявил, что мозг Слотера не показал всплесков активности, соответствующих узнаванию, когда заключенному предъявляли правильные ответы, что по критериям «дактилоскопии мозга» предполагало его невиновность. Но судья апелляционного суда отказал Слотеру в слушании по новым доказательствам, и он был казнен в 2005 году (19).
Фаруэлл и индийские следователи, допрашивавшие Адити Шарму с помощью BEOS, использовали в качестве базовой технологии ЭЭГ. Другие же исследователи опробовали парадигму, основанную на выявлении осведомленности виновного, используя фМРТ. Вместо регистрации электрической активности мозга исследователи следят за характером BOLD- сигнала, зависящего от уровня оксигенации крови (blood oxygenation level
dependent) в области, связанной с памятью, в то время, когда человеку предъявляются элементы сцены преступления. Данные могут указать на то, что сцена знакома исследуемому. Неважно, какой метод используется, во всех случаях представление о нейронной репрезентации событий в памяти, которая проявляется в виде нечеткого всплеска электрической активности мозга или более детализированного паттерна активации, является сутью подхода, основанного на выявлении осведомленности виновного, и в то же время его ахиллесовой пятой.
