Валерий Сагатовский - Вселенная философа (с илл.)
Но это единственный путь, на котором можно покончить с формализмом в обучении и воспитании, этой питательной средой конформизма.
А впрочем, не по такой ли схеме извечно строил человек свои отношения с природой: сначала взять ее дары, то, что у нее уже есть, а потом изобрести, создать самому то, что природа не предусмотрела. Также, видимо, есть смысл относиться и к своей собственной природе — природе человека. Сначала максимально использовать те задатки, которые делают личность наиболее пригодной к выполнению определенной общественной роли, а потом дополнить, развить в ней недостающие, но нужные обществу свойства путем организованного социального воздействия.
* * *
«…Бросил философ какие-то „общие и абстрактные“ идеи — и пусть, мол, они гуляют по свету. Легкая работа, не правда ли? А как конкретно создавать эти самые ситуации? Не знаете? То-то же!» Такая реакция на философские советы довольно распространена. Не лучше ли, однако, не завидовать чужой участи и не иронизировать по поводу той работы, которую никогда не делал сам, но признать разумное разделение труда. В частности, согласиться с тем, что кто-то ставит и намечает принципы решения глобальных проблем, а кто-то отрабатывает технологию их решения в конкретных вариантах. Специалист второго рода видит (и очень детально) узел какого-то устройства, а может быть, и все это устройство. Специалист первого рода, не вникая в детали, пытается понять назначение и место различных «устройств» в жизни общества в целом.
Я не понимаю, например, как можно совершенствовать программу обучения литературе или истории «вообще», не зная, ради решения какой общей проблемы надо вносить в них изменения, что, собственно, требуется перестроить в формировании человека в целом. Философ смотрит на мир с высоты птичьего полета, а технолог рассматривает в лупу маленький участок ближайшей поверхности. Обязательно ли один из них страдает верхоглядством, а другой близорукостью?
Не разумнее ли попытаться понять смысл работы каждого?
Чтобы сделать это в отношении философа, можно с успехом отнести к нему слова, сказанные Роменом Ролланом: «Природа создала меня дальнозорким. Другие видят лучше вблизи. Мои глаза устроены так, что видят далеко. Оставьте же меня на моем посту и вместо того, чтобы мешать дозорному, используйте его!»
ПОЗНАНИЕ
АНТИЭМПИРИК
«Антиэмпирик? Стало быть, схоласт? Философов всегда тянуло к умозрению…» — язвительно заметил Скептик.
На этот раз Философ ответил в том же тоне: «Умозрительные конструкции не имеют значения в современной науке… — сказал человек со слабым умственным зрением. — А очки на сей случай еще не изобрели».
С. Вы защищаете схоластику? В XX веке?
Ф. Нет. Я против обеих крайностей — недумающего эмпирика и схоласта, высасывающего из пальца словесные хитросплетения.
С. Недумающего эмпирика? Я видел, как вчера один думающий философ возился со своим мотороллером. А я, эмпирик, разберу и соберу любую машину с закрытыми глазами.
Ф. И незаметно станете ее рабом.
С. Не преувеличивайте. Я делаю то, что мне нравится.
Ф. Правильно. И неплохо соображаете в этих рамках. А вот задуматься над тем, что получится в результате, когда каждая соображающая машина станет делай то, что ей нравится, вы не хотите.
С. Сороконожка однажды задумалась, как это она ухитряется не перепутать свои конечности при движении. Не думала — двигалась, стала философствовать — и действительно запуталась.
Ф. Человек в отличие от этого симпатичного вам создания довольно часто попадает в ситуации, когда он не может не думать о последствиях своих дел, об их месте в целостной системе его собственной и общественной деятельности. А думающий человек отличается и от сороконожки, и от эмпирика, и от схоласта тем, что этот процесс подлинно человеческого думания не мешает, а помогает ему.
С. «Подлинно человеческое думание»! Может быть, вы разъясните мне, что сие означает?
Ф. С удовольствием.
* * *
Эмпиризм (от греческого — опыт) первоначально обозначал стремление зарождающейся науки нового времени все основывать на опыте. В противовес многовековому словоблудию схоластов-теологов, рассуждавших о каких-то недоступных непосредственному наблюдению сущностях, эмпирики стремились изучать такие явления, которые, по словам зачинателя экспериментальных исследований В. Гильберта, «можно трогать руками и воспринимать чувствами». Эта весьма положительная тенденция создала фактическую основу современной науки, и в этом историческая заслуга эмпиризма.
Но, с одной стороны, размышления и рассуждения (умозрение в прямом смысле слова, то есть рассмотрение «очами разума» того, что не воспринимается ни чувствами, ни приборами: стоимость в политэкономии, элементарная частица в физике, смысл жизни в этике и т. д.) отнюдь не всегда являются схоластическими; они не являются таковыми, если исходят из определенной фактической основы и проверяются фактами. С другой стороны, собирание фактов — необходимое, но еще недостаточное условие существования науки. Как заметил теоретик советской медицины И. В. Давыдовский, перед господином Фактом надо не только уметь снять шляпу, но и вовремя надеть ее.
Игнорирование эмпириками обоих этих: обстоятельств превращает их из людей полезных, хотя и ограниченных, в людей ограниченных, хотя и полезных, или, используя термин Энгельса, в «ползучих эмпириков». Ограниченность ползучего эмпиризма, выражающаяся в его «мыслебоязни» (А. Герцен), в современных условиях становится таким вредом, который основательно перевешивает приносимую им ограниченную пользу.
Сведение науки к коллекционированию фактов — это первая по времени возникновения, но не единственно возможная форма эмпиризма. Современный эмпиризм гораздо сложнее и многообразнее. Познакомимся с его проявлениями на некоторых примерах.
Как разбить парк? Философ Ю. А. Гастев остроумно сравнивает различные подходы к познанию с разными способами разбивки парков: «немецким» и «английским».
Для «немецкого» способа характерны тщательно поставленные исследования, «целью которых является максимально полное выяснение сущности интуитивной системы понятий, известной под расплывчатым именем „парк“, и составление оптимальных рекомендаций к разбивке конкретных парков».
«Английский» способ позволяет людям свободно протаптывать тропинки, а в невытоптанных местах подсеивается и подстригается трава — так образуется парк. Этот способ, иронизирует Ю. А. Гастев, «в силу своей явной беспринципности и прагматизма не может, конечно, удовлетворить настоящего ученого-натурфилософа (не говоря уже о том, что тут мы так и не узнаем, что же такое „парк“)…»
Не правда ли, при таком способе изложения ваши симпатии оказываются на стороне «английского» способа: просто и без бюрократии. Но принцип конкретности истины напоминает нам, что все хорошо на своем месте. При разбивке собственного садика, пожалуйста, применяйте «английский» способ. Однако, если вы примените его в современном большом городе, если вы не сочтете нужным подумать о функциональном значении парка и его. соотношении с другими элементами жизни города, это неизбежно приведет к хаосу и противоречию.
В споре с эмпириком философ занимает менее выгодную позицию, ибо эмпирик снисходительно высмеивает якобы бесплодное «философствование» и тут же демонстрирует собственную плодовитость: взял и сделал. Философ же только обещает что-то в перспективе, требует для чего-то залезать в глубины, да еще и сохраняет объективность по отношению к своему противнику: признает полезность эмпиризма в решении частных задач и отрицает лишь его чрезмерные претензии считать себя единственно достойным способом мышления. Короче говоря, человек, немедленно принимающийся за дело, выглядит привлекательнее стоящего в раздумье, сколько бы тот ни доказывал, что дело надо сначала спланировать.
Сравним в этом отношении:
физиков, один из которых немедленно выдает изобретение, а другой, подобно Эйнштейну, всю жизнь ищет фундаментальные законы мироздания, позволяющие объяснить все физические явления;
врачей, один из которых удаляет раковую опухоль, а другой ищет причины рака, строит общую теорию этой болезни;
биологов, один из которых обещает немедленно повысить жирность коровьего молока, а другой бьется над вопросом, что такое ген и каковы общие закономерности передачи наследственных признаков;
социологов, один из которых изучает читательскую аудиторию какой-либо газеты или причины текучести кадров на каком-то предприятии, а другой пытается открыть принципиальную схему действия любой социальной системы.
