Роберт Блох - На языке мертвых (Антология)
— Да, несомненно, — с легкой иронией в голосе подтвердил старик. — Без него такие дела не обходятся.
— Представьте себе, в толпе мне удалось отстать от подруги, и я одна отправилась бродить по парку. Я будто впервые открывала для себя этот новый мир тенистых аллей и зеленых лужаек, откуда до меня доносились взрывы смеха и звуки музыки. Вальяжные мужчины прогуливались под ручку с расфранченными дамами. Я радовалась уже тому, что могу открыто глядеть на мужчин, ведь до той поры я выходила на улицу лишь в сопровождении взрослых, да и то предпочтительнее считалось, чтобы девушка шла, потупив взор. На меня тоже обращали внимание. Я, наверное, очень недурно выглядела в своей кофточке из розового китайского шелка и пунцовой бархатной юбке. Когда на меня обратил внимание один молодой человек, я одновременно обрадовалась и испугалась. Он был миловиден, широкоплеч и имел поразительно лучистые глаза, чем-то похожие на ваши, доктор… Он обратился ко мне с каким-то вопросом, я ответила невпопад. Оба засмеялись. Он взял меня за руку. С этого мгновения мои воспоминания носят фрагментарный характер. Мы уединились на лавочке, в тенистой аллее, и там я буквально набросилась на него, осыпала поцелуями, расстегнула ему сорочку и страстно гладила его крепкую шею и твердую грудь, на которой пробивалась поросль рыжеватых волос.
— Вы сказали «рыжеватых»? — вздрогнув, переспросил врач.
— Да, именно, он был рыж, как огонь, и такой веснушчатый. Он через силу удержал меня от дальнейших безумств лишь затем, чтобы предложить перейти в другой, более укромный уголок парка. В изнеможении, на подгибающихся ногах я поплелась за ним, на небольшой полянке за плотной завесой кустов опустилась на траву и… «А вдруг на нас нападут?» — прошептала я робко. «Не волнуйся, — гордо ответил он, раскрывая и кладя с собою рядом карманный нож. — В нашем квартале каждый мужчина умеет защитить себя и свою женщину!» Смешной и глупый мальчик!.. Как я его любила в ту минуту! Он так неумело поцеловал меня в нос и вдруг сразу навалился всем телом. Я испытала упоительные, непередаваемые ощущения проникновения в своей организм чужой, горячей и трепетной плоти, ее удары, скольжение и ускользание для того, чтобы вновь и вновь вонзаться в зияющую рану моего естества. Наверное, именно этих ощущений «запретного плода», тайком сорванного и оттого еще более желанного, мне и не хватает до сих пор. Именно потому я так люблю своего неказистого мужа, хоть он и в самом деле превеликий грубиян и гордец, что он своими выходками позволяет мне, правда, нечасто, ощущать некое подобие того упоительного вечера в городском парке. Благодарю вас, доктор, — сказала она, беря сумочку, — вы настоящий кудесник. После бесед с вами у меня становится легче на душе.
— Вы не закончили своего рассказа, — несколько резко произнес он. — Что же дальше сталось с тем молодым человеком?
— С ним? — широко раскрыв свои крупные, выпуклые глаза, она изумленно похлопала ресницами. — Я… с ним больше не виделась. Честное слово!
— Это правда… — в задумчивости пробормотал доктор. — Чистая, истинная, но не святая, нет не святая правда. Что ж, у вас еще есть шанс снова встретиться с ним… во сне.
— Нет, не надо, — быстро сказала она вставая. — Я, пожалуй, пойду, мне пора.
— Уж не вас ли ожидает этот черный «мерседес»? — спросил он, глянув в окно. — Не думаю, что этот лысый и потный толстяк заменит вам пятнадцатилетнего юношу, сгорающего страстью. Как его, кстати, звали?
— Ло… не помню, кажется, Лоренц… Зачем вам это?
— Разве вы не понимаете, что именно это навязчивое воспоминание отравляет вам всю жизнь? — негромко сказал он, пристально глядя на нее.
— Да, вы правы. Он со мною каждый день и каждый час. Раздеваюсь ли я, моюсь ли, занимаюсь ли любовью, этот проклятый мальчишка повсюду рядом, — чуть не плача, зашептала она. — Его глаза преследуют меня. Он мне страшен и… сладок. Я страшно боюсь его и в то же время хочу, и все это постоянно со мной.
— Я мог бы подвергнуть вас гипнозу, с тем чтобы удалить этот навязчивый образ. С вашего согласия, разумеется.
— Гипнозу? — это слово насторожило ее.
— Да, ваш супруг уже согласился на это. Ему также докучают какие-то детские образы.
— А… не может случиться, что я больше никогда не проснусь?
— Боже мой, какие глупости! — рассмеялся он. — Я дам вам установку на пробуждение от звука телефонного звонка и сам позвоню в тот же вечер. Один телефонный звонок — и вы оба навеки забудете про кошмары, которые мучают вас по ночам. Они ведь мучают вас, не правда ли?
— Да, каждую ночь… — дрожащим голосом произнесла она. — Делайте что угодно. Лишь бы навсегда освободиться от этого. Вы обещаете избавить меня от этих воспоминаний?
— Более того, — торжественно заявил доктор, — я клянусь вам, если этого не произойдет, вернуть деньги, полученные за лечение. Вы не верите?
Некоторое время она молчала в сомнении. Потом залихватски махнула рукой:
— Ах, черт с вами! Будь что будет. Усыпляйте меня, док, да поживее. Я не могу больше ждать, все во мне так и трясется в ожидании ночи. Кстати, — она взяла в руки фотографию в рамке, стоявшую на его столе, — что это за девушка?
— Моя дочь, — просто ответил доктор.
— Хорошенькая, — задумчиво сказала женщина, — и очень похожа на вас. Особенно глазами…
«Воистину, — сказал себе доктор, когда она ушла, — браки заключаются не только на небесах. Но и в преисподней».
В тот вечер оба супруга были на редкость немногословны и задумчивы, вечерняя беседа не клеилась. Оба тщательно избегали разговоров на какие-либо конкретные темы. Он рассеянно курил, стряхивая сигарету мимо пепельницы, пил остывший чай, забыв положить в чашку сахар. Она немалым усилием воли заставила себя воздержаться от замечаний. Принесла из холодильника торт и стала нарезать его большим кухонным ножом.
— Какой ужасный нож, — утомленным голосом проронил он. — Завтра же я его выброшу.
— Тогда я выброшу твою виолончель, — сухо ответила она.
— Чем она тебе мешает? — он с любовью поглядел на любимый инструмент своего вечернего музицирования.
— Тем же, чем тебе — нож.
— Иногда ты бываешь просто невыносимой, — сказал он, поднимаясь, и направился в спальню.
Некоторое время она сидела за столом, уронив голову на руки и слушая, как в соседней комнате ее муж заводит, будильник. Его бодрое тиканье, казалось, наполняло собою весь дом и гулко отзывалось во всем существе женщины. Через некоторое время и она через силу встала и, войдя в спальню, легла не раздеваясь. Несколько минут оба лежали молча.
— О чем ты думаешь? — тихо спросила она.
— Мне вспомнилась фотография… Ну, та, на столе у врача. Этот парень… он поразительно на кого-то похож.
— Это была девушка.
— Нет, парень… — обронил он устало. И заснул.
— Нет… — прошептала она, силясь припомнить что-то очень важное, ускользавшее от нее до сей поры. Доктор… его глаза… Лучистые… смеющиеся… Его… Глаза… Ее… гла…
— Я вам чрезвычайно сочувствую, — следователь уже давно стоял у стола, давая понять, что очень занят, но старик все не уходил. — Я понимаю, что это ужасно: потерять двоих детей в один и тот же день — жутко, да-да, но и вы нас поймите: ведь с той поры прошло уже четверть века. Вряд ли тут возможно будет что-либо доказать.
— Но я могу их загипнотизировать, — с жаром воскликнул доктор, — и они на суде расскажут истинную правду так же, как рассказали мне.
— Хм. Вряд ли суд удовлетворят подобные показания, — с сомнением проговорил следователь. — К тому же люди, о которых вы говорите, чрезвычайно уважаемы в городе…
— Мы тоже были уважаемыми в городе М., пока не случилось это… А потом моя жена окончила свои дни в сумасшедшем доме, а я долгое время был алкоголиком и бродягой, пока случай не помог мне подняться на ноги. Я уже почти забыл об этом горе, но вдруг… ко мне явились они… Сами. Вы знаете, с этой минуты я уверовал в существование потустороннего мира. Ибо один лишь ад мог обручить их! Но где же в таком случае карающая длань Господня? Ведь есть же Высший Судия?!
— Вполне возможно, — терпеливо проговорил следователь. — Но у нас нет полномочий на исполнение его воли.
— А у меня — есть! — сверкнув глазами сказал старик и, решительно встав с места, направился к двери.
«Что-то он точно нынешней ночью натворит», — подумал следователь и, сняв трубку внутреннего телефона, произнес:
— Сержант, сейчас должен выходить шатающийся старикан с безумными глазами, задержите его, пока не подъедет «скорая».
Резкий звонок из будки карусельщика означал, что «чертово колесо» закружилось. Теперь она осталась одна. Она — свободна. Как птица, как дыхание, как вольный ветер, как сама воля!.. Она чертовски хороша в своей пунцовой юбке и полупрозрачной газовой кофточке. Мужчины смотрят на нее смеющимися, восхищенными глазами, оборачиваются, цокают языком. И один, лишь один из них решается подойти к ней и заговорить. Да, это тот самый, широкоплечий, рыжеволосый юноша. Взяв ее за руку, он осведомляется, не потеряла ли она кого-либо в толпе?
