Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 2010 год
Приезжая в Москву , импресарио общался с самыми разными людьми, в том числе и с советскими вождями. Однажды его принял сам Сталин. Вождь народов хотел, чтобы господин Гурков посодействовал ему в важном государственном проекте — возвращении на родину Шаляпина. «Мы дадим ему дом в Москве и в деревне», — пообещал вождь. Федор Иванович, однако же, не оценил, как хорошо иметь домик в деревне, и в Россию не вернулся.
Но чем дальше, тем труднее становилось взаимодействовать с советскими властями. Привезти в Америку артистов Большого театра (о чем Юрок мечтал) было не легче, чем отправить их на Луну. За границу выпускали лишь дипломатов да шпионов. В конце 1930-х годов железный занавес окончательно опустился, и Юрок перестал ездить на Восток, тем более что у него и на Западе хватало дел.
Одним из самых ярких его открытий стал скрипач Исаак Стерн, исполнительская манера которого казалась всем какой-то странной и, говоря современным языком, неформатной. Юрок, наделенный безупречным чутьем, сделал Стерна знаменитым, хотя поначалу ему приходилось буквально навязывать своего протеже владельцам концертных залов: «Я дам вам фунт Артура Рубинштейна или Мариан Андерсон, если вы возьмете три унции Исаака Стерна». Кстати, об Андерсон. Столкнувшись с тем, что в той еще вполне расистской Америке для чернокожей певицы все сколько-нибудь крупные залы были закрыты, Юрок организовал ее выступление прямо на ступенях Мемориального центра Линкольна, и этот грандиозный концерт собрал 75 тысяч человек.
Среди других его находок была исполнительница русских песен Эмма Перпер-Рунич. Эффектная красавица, успевшая сменить уже троих мужей, она после знакомства с Солом не сделала блестящей карьеры, зато стала второй миссис Юрок. (Брак Сола с Тамарой оказался не слишком удачным и завершился разводом.) Постепенно Юрок стал самым известным импресарио Америки и одним из наиболее заметных персонажей Нью-Йорка, хотя он так и не научился без акцента говорить по-английски. Стерн как-то заметил: «Сол, вы знаете шесть языков, но все они — идиш».
В 1946 году Юрок выпустил книгу воспоминаний «Импресарио» (Impresario), а еще через семь лет труд с длинным названием — «Сол Юрок представляет: летопись великих приключений импресарио в мире балета» (S. Hurok Presents: The story of a great impresario"s adventures in the world of ballet). Кинокомпания «20 век — Фокс» купила право на экранизацию его мемуаров. Получился фильм «Сегодня вечером мы поем» (Tonight we sing) с замечательным подбором актеров. В роли Анны Павловой — бывшая ее ученица, «черная жемчужина русского балета» Тамара Туманова. Шаляпин — итальянец Эцио Пинца, лучший бас в Метрополитен-опере. К участию в фильме также привлекли Исаака Стерна. Он мог бы, конечно, изобразить самого себя, но действие происходило в 1920-е годы, когда Стерн был еще ребенком, поэтому ему досталась роль великого бельгийского скрипача Эжена Изаи. А сам 65-летний Юрок с удовольствием смотрел, как его, 30-летнего, играет популярный актер Дэвид Уэйн.
Да, в ту пору ему уже исполнилось 65. Жизнь клонится к закату, многое достигнуто, есть что вспомнить. Но никто, в том числе и сам Юрок, не мог предположить, что самый яркий и интересный период жизни у него еще впереди.
Сергей Образцов и Сол Юрок, организовавший гастроли Театра кукол в США. AKG/EAST NEWS,
Кормление маленьких лебедей
В 1953 году умирает Сталин. С приходом Хрущева железный занавес утрачивает свою непроницаемость. Те немногие, кому удавалось побывать в Москве и Ленинграде, возвращаясь на Запад, рассказывают, что там, оказывается, успело вырасти поколение замечательных артистов.
Юрок решил стать тем человеком, который откроет Америке современное советское искусство. Эти планы понравились и в Кремле . Хрущев начал курс на сближение с Западом, кроме того, страна нуждалась в валюте. С 1956 года и до конца жизни Соломон Израилевич каждый год посещал свою бывшую родину. Он привозил на Запад Большой театр и Мариинку (в ту пору еще носившую устрашающее имя Театра имени Кирова), Эмиля Гилельса, Давида Ойстраха, Владимира Ашкенази, МХАТ, ансамбль Моисеева, Людмилу Зыкину, ансамбль «Березка», Театр кукол Сергея Образцова. Юрок занимался не только импортом артистов, но и экспортом, он устраивал, например, в Москве гастроли Исаака Стерна. Журналист из «Тайм» по этому поводу заметил, что культурный обмен между Америкой и Советами — это когда «русские посылают к нам своих евреев из Одессы, а мы посылаем им наших евреев из Одессы».
Юроку неизменно сопутствовал успех. Фотографии артисток Большого театра публиковались на первых полосах газет под шапкой «Лучшее, что экспортирует Россия». В западной массовой культуре тех лет можно было встретить два образа русской женщины. Первый — это страшная, высохшая и мужеподобная «товарищ полковник КГБ». Вторая — балерина или певица, существо поэтическое и неземное. Юрок привозил в Америку и тех, и других. Первых, конечно же, в качестве обязательной нагрузки.
В Москве знаменитого иностранца старались окружить максимальной роскошью. Селили в лучших номерах «Националя», и он потом делился впечатлениями: «Захожу — меж створками шкафа, чтобы не открывались, вставлена бумажка, в туалете к бачку веревочка привязана». Но, к сожалению, главные проблемы, с которыми Юрок сталкивался в стране большевиков, носили отнюдь не бытовой характер: советское правительство было самым непредсказуемым, скандальным и требовательным партнером на свете. Ни от какого Шаляпина с его капризами, ни от какой самой взбалмошной примадонны Юроку не приходилось выслушивать такого количества претензий, обвинений. Мстислав Ростропович в интервью журналу Le Nouvel Observateur вспоминал, как, собираясь на двухмесячные гастроли в США, заранее отправил Юроку программу. Там, естественно, была только музыкальная классика, которую при всем желании ни с чем антисоветским связать невозможно, но в Министерстве культуры пришли в ярость: «Вы уже договорились о программе! Без нашего одобрения! По какому праву? Вы никогда больше не поедете за границу! Составьте другую, и мы ее рассмотрим!»
Ростропович прекрасно понимал, что имеет дело с публикой не только вздорной, но и темной. Поэтому он составил программу из никогда не существовавших в природе произведений: Сюита Баха № 9 (их всего шесть), Соната для виолончели Скрябина (хотя Скрябин ничего подобного не писал). Новая программа тут же была утверждена чиновниками и отправлена Юроку, который, естественно, все понял и велел печатать афиши с первым вариантом.
Галина Вишневская пишет в своих воспоминаниях: «Надо было видеть его, когда он появлялся в зрительном зале, особенно с артисткой. Это у него было рассчитано до последней мелочи. Когда публика уже расположилась в креслах, за три минуты до начала, он делал небольшой променад. Он не шел с женщиной, а преподносил артистку сидящей в зале публике. Помню, что вначале я ужасно смущалась таких его «парад-алле» и старалась скорее бежать к своему креслу, а он крепко держал меня за локоть и не давал двигаться быстрее, чем нужно по его задуманному плану.
— Галиночка, куда же вы так торопитесь? Дайте им на вас полюбоваться, они же в следующий раз пойдут на ваш концерт.
Он говорил Вишневской: «Ну что понимают ваши комсомольцы? Моисеева надо завернуть в папиросную бумагу и так с ним разговаривать!» После концерта, когда смертельно уставшую знаменитость кто-то из почитателей приглашал на яхту или виллу и там вместо ужина кормил комплиментами и аперитивом с горсточкой орехов, Соломон Израилевич приходил на помощь: предлагал «тихонько сбежать» в любимый ресторан, где уже был заказан столик.
Советские артисты относились к нему с особой нежностью, потому что импресарио их кормил — в полном смысле этого слова. В те годы гонорары, которые артисты получали на Западе, государство отбирало, оставляя лишь 100 долларов за выступление звездам и всего 10 — рядовым исполнителям. Майя Плисецкая вспоминала, как, предложив одному из коллег пообедать в кафе, в ответ услышала: «Не могу! Ем салат, а думаю, что жую ботинок сына!»
Рудольф Нуреев и Сол Юрок после спектакля в Метрополитен-опере. Май 1970 года. Фото: AP/FOTOLINK
Зарубежные поездки становились источником всевозможных баек, которые гастролеры рассказывали на родине, а потом использовали в мемуарах. Чтобы сэкономить и привезти домой подарки, все эти Альберы, Батильды, маленькие лебеди и феи Карабос по вечерам распускали в стаканах для зубных щеток пакетированные гороховые супы и жарили на утюгах дешевые собачьи бифштексы. Когда артисты включали одновременно несколько кипятильников, в отеле гас свет и прочие постояльцы выскакивали из номеров, думая, что началась ядерная война.
Оценив ситуацию, Сол стал подкармливать голодных гостей с Востока. Он устраивал для них бесплатные столовые при театре. В день своего рождения на традиционный прием в отеле «Уолдорф-Астория» приглашал абсолютно всех, кто в тот момент выступал в Нью-Йорке, даже если это была труппа ансамбля Моисеева, насчитывающая несколько сот человек. Артистам из числа своих близких друзей он предлагал выписывать на его имя чеки в ресторанах и наставлял: «Только никому не рассказывайте в Москве, а то это вычтут из вашего гонорара». Разумеется, не стоит изображать Юрока добрейшим старичком, раздающим направо и налево подарки, контракты и бесплатные обеды. Жесткий менеджер, он работал лишь с теми звездами, которые могли обеспечить кассу. Майя Плисецкая вспоминает, что когда Марка Шагала пригласили создать панно для Метрополитеноперы, то, решив последовать примеру Микеланджело, изображавшего на фресках своих недругов, он пообещал: «Импресарио Юрока я впишу в свое панно в одеждах лихоимца». Правда, свое намерение художник так и не исполнил.
