Вирджилио Боккарди - Вивальди
Эти ожидания, к счастью, оправдались, и народ устремился в Сант’Анджело. Как-то в кафе на Сан-Марко известный меломан из Франкфурта-на-Майне Иоган Фридрих Уффенбах делился с друзьями впечатлениями от увиденного в театре.
— Вивальди в конце оперы выступил как солист под аккомпанемент оркестра, — рассказывал немец. — Исполненное им capriccio вызвало у меня оторопь, поскольку мне ещё не доводилось слышать ничего подобного. Представляете себе, что пальцы левой руки порой доходят практически до самой подставки, так что смычку уже некуда деться. И такое он проделывает с ошеломляющей быстротой на всех четырёх струнах. Признаюсь, однако, что меня он не тронул, поскольку его движения выглядели неестественными, рассчитанными на эффект, а извлекаемые при этом звуки порой резали ухо.
Этому немцу-меломану нужно было встретиться с Вивальди, чтобы заказать несколько concerto grosso. Название появилось после того, как, сохранив значение солирующих голосов (концертино), состав исполнителей трио-сонаты увеличился с расширением basso continue за счёт привлечения молодых скрипачей-любителей, которые повторяли отдельные музыкальные фразы подобно отраженному эхо, что значительно усиливало и обогащало общее звучание, придавая ему объёмность. Вот именно такие concerto grosso, пользующиеся спросом в Германии, и намеревался Уффенбах получить от композитора. Но на приглашение о встрече ответа так и не последовало, несмотря на то, что настырный немец, чтобы ублажить маэстро, отослал ему несколько бутылок отборного вина, полагая, что Вивальди, как всякий любящий хорошо поесть и выпить священник, по достоинству оценит его подношение.
Несколько повторов оперы Ристори прошли с аншлагом, что помогло антрепризе Сант’Анджело залатать с грехом пополам прореху в бюджете, вызванную провалом оперы «Роланд, мнимый безумец». Однако сезон продолжался и не допускал никаких пауз на передышку. Где же сыскать новую оперу? Тогда Вивальди пришла в голову мысль создать сборную солянку или так называемое «pasticcio» (мешанина)[24], получившее широкое распространение со второй половины XVII века. Это обычное оперное представление с музыкой разных авторов, число которых может доходить до десяти, и часто даже без указания их имён в программе. Взяв в руки старое либретто «Император Нерон» Маттео Нориса, Вивальди подобрал к нему музыку из произведений Гаспарини, Перти, Поллароло и Орландини, включив кое-что из своего. В результате получился некий коллаж арий из различных опер, умело объединённых оркестровыми интермеццо. Однако с большой натяжкой можно было всё это связать с выбранным сюжетом. Но публика легко поддаётся на такую приманку, и ей всегда приятно лишний раз услышать знакомые полюбившиеся мелодии. Для неё главное — музыка, а не сюжетные перипетии. Как писала одна из газет, оркестр и голоса звучали неплохо и «Нерон» был встречен дружными аплодисментами зала. Казалось, вот оно — спасение и скоро поправятся дела антрепризы Вивальди, хотя меломан Уффенбах нашёл зрелище ужасным.
— Даже костюмы певцов, — разглагольствовал он на одном из светских раутов, — это опять же «pasticcio», в котором намешано всего понемногу и не всегда кстати. Император Нерон выступал в облачении французского покроя, а остальные персонажи щеголяли в испанских и персидских нарядах. Под занавес на авансцену вышел маэстро со своей скрипкой и, как всегда, выступил с присущим ему блеском, сорвав аплодисменты зала.
Однако уже на третьем представлении было немало пустующих мест и сборы так и не покрыли расходов. Одним только композиторам (не считая плату за речитативы) пришлось выложить 180 дукатов. Оказавшись в безвыходном положении, Вивальди решил обратиться за помощью к маркизу Луиджи Бентивольо, с которым познакомился на концертах в Пьета, бывал в его венецианском дворце и оказал ему услугу, давая уроки музыки и композиции его единственному сыну Гвидо, в котором отец души не чаял. Но маркиз недавно по непонятной причине покинул Венецию и обосновался в Ферраре, где, как говорили, занялся делами управления городом и прежде всего различными начинаниями, связанными с искусством. Вивальди был уверен, что маркиз не откажет ему, даст денег в долг, и написал письмо. Он просил Бентивольо вручить испрошенную сумму подателю письма, которым согласился стать младший брат Франческо.
— Пока деньги не прибудут, — посоветовал отец, — следует сходить к Уффенбаху. Ведь немцы без ума от вашей музыки!
И он поведал сыну историю, услышанную от знакомого скрипача, вернувшегося из Веймара[25]. Тот рассказывал, что некий Бах уже переложил для органа и клавесина несколько концертов Вивальди из «L’Estro Armonico» и «La Stravagenza» по просьбе принца Иоганна Эрнста Саксонского, влюбленного в итальянскую музыку со студенческой поры, когда тот посещал лекции в университете Утрехта и там приобрёл несколько партитур священника-виртуоза. Оценив блестяще выполненное поручение, принц-меломан назначил Баха придворным органистом. Теперь тот часто играет в соборе перед началом мессы и по её окончании концерты Вивальди в своём переложении на радость многочисленных прихожан — поклонников музыки.
Однажды под вечер дон Антонио решился наконец повидаться с немцем Уффенбахом. Продажа ему нескольких концертов была бы как нельзя кстати, чтобы поправить дела антрепризы. И если до сих пор он оттягивал эту встречу, то отнюдь не для того, чтобы набить себе цену. Работа в театре и консерватории Пьета не оставляли ему ни минуты свободного времени. Помимо необходимости сочинять музыку и занятий с ученицами в Пьета он как импресарио должен был заботиться об оформлении спектаклей, приобретении свечей для освещения театра и оркестровой ямы, покупке вина, ибо во время спевок солистам и хору надо было чем-то промочить горло. К счастью, забота об убранстве и освещении лож возложена была на их владельцев. Существовала еще одна, менее приятная, но необходимая обязанность — найти человека, который бы после каждого спектакля чистил так называемый canalon — боковую канавку под наклоном в полу партера, куда зрители обоего пола имели возможность под шумок сходить по нужде, если представление затягивалось.
Во дворце, где Уффенбах остановился у друзей, Вивальди появился со скрипкой. Ему был оказан радушный приём, немец не скрывал своей радости. После бокала игристого вина и обычного в таких случаях светского разговора Вивальди попросил тишины и сыграл несколько своих фантазий. Дня три спустя он вручил Уффенбаху партитуры десяти concerto grosso, заявив, что они сочинены специально для него. Это была неправда, но тем самым цена за них значительно возросла, а покупатель был, конечно, приятно польщён. Это были те времена, когда многие иностранные музыканты, особенно немцы, и вообще поклонники музыки приезжали учиться в Венецию, считавшуюся европейской столицей оперного искусства, чтобы овладеть всем новым, что появлялось в музыкальном мире Италии. Иногда, как в случае с Уффенбахом, кое-кому удавалось увезти с собой партитуры с автографами авторов.
Наконец-то Вивальди услышал обрадовавшую его весть, что Скарпари уволен. Не прошло и года, как руководство Пьета решило расстаться со старым музыкантом, оказавшимся не на высоте. Заметно ухудшились звучание оркестра и качество хорового пения, что стало вызывать недовольство некоторой части избалованной публики. От прежнего капельмейстера Гаспарини давно не было вестей, и совет попечителей вынужден был предложить Антонио Вивальди временно возглавить художественное руководство консерваторией. Лишняя забота, но и заметная прибавка к прежнему жалованью в 50 дукатов. Принимая такое решение, попечители учли, что за последнее время Вивальди намного обогатил репертуар приютского хора и оркестра, сочинив мессу, вечерню, ораторию Моисей, бог фараонов, более тридцати мотетов и ряд других произведений, пользовавшихся неизменным успехом у завсегдатаев воскресных концертов в Пьета, многие из которых были щедры на пожертвования.
— Если рыжий священник не служит мессу, — заметил один из попечителей, — то пусть хоть сочиняет музыку для нас.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
В одно тёплое сентябрьское утро ризничий Феличе повстречал на площади Брагора старую знакомую куму Маргариту с неизменным спутником Филиппето. Оба заметно сдали и не спеша шли по своим делам.
— Идём к Рыжим. Камилла опять забеременела, — заявила кума и поперхнулась. — Господи, что я такое говорю! Зашёл ум за разум. Да к дочке её Чечилии торопимся, что замужем за художником Мауро.
И она свернула в переулок, сопровождаемая верным Филиппето.
