Юрген Торвальд - Сто лет криминалистики
Бертильонаж процветал лишь во Франции, в стране, где он появился, и которой он принес славу пионера в создании научной криминалистики. То, что в Европе отказались от антропометрии, многими политическими и научными кругами в Париже воспринималось не только как поражение Бертильона. В эти годы, когда национализм во Франции (впрочем, как и в Германии и России) достиг своего наивысшего развития, отказ от бертильонажа воспринимался как оскорбление нации. С этих позиций Бертильон упорно отстаивал антропометрию.
Останется тайной, до каких пор Бертильон серьезно верил в то, что «маленькое пятнышко», как он называл отпечатки пальцев, никогда не станет надежным средством идентификации.
Когда Ф. Гальтон предложил ему испытать дактилоскопию, он отнесся к предложению несерьезно и возразил, что снятие отпечатков пальцев, мол, слишком сложно для полицейских служащих и поэтому практически неосуществимо. (К трудностям он относил также очистку пальцев от краски, применяемой при снятии отпечатков пальцев.) В 1893 году он писал в своем учебнике по антропометрии: «Несомненно, узоры папиллярных линий кожи не так четко отличаются друг от друга, чтобы их можно было использовать для регистрации». С 1894 года он все же тайком стал снимать отпечатки некоторых пальцев на карточки своей картотеки в качестве «особых примет», а именно отпечатки большого, указательного, среднего и безымянного пальцев правой руки. Он не мог не придавать определенного значения отпечаткам пальцев, обнаруживаемым на местах преступлений, и пытался упомянутым образом возместить недостаток своей системы идентификации, который даже он не мог отрицать. Бертильон считал иронией судьбы, когда в 1902 году именно ему пришлось стать участником расследования первого убийства на континенте, раскрытого путем случайной проверки отпечатков пальцев, изъятых с места преступления.
Довольно неохотно 17 октября 1902 года Бертильон отправился по просьбе следователя Жолио на улицу Фобур Сан Оноре, в дом № 157, чтобы сфотографировать место происшествия. Ни Жолио, ни участвовавшие в расследовании криминалисты сначала и не думали об отпечатках пальцев. Их интересовала лишь фотография места происшествия.
В опустошенном салоне зубного врача по имени Ало был обнаружен труп его слуги Жозефа Райбеля. Взломанными оказались письменный стол и стеклянный шкаф. Но пропажа была столь незначительной, что сразу возникала мысль об инсценировке ограбления с целью сокрытия других мотивов убийства. Как бы там ни было, но во время фотографирования Бертильон наткнулся на осколок стекла, на котором отчетливо виднелись жирные отпечатки пальцев (большого, указательного, среднего и безымянного). Взяв это стекло с собой в лабораторию, Бертильон и не думал об идентификации при помощи отпечатков пальцев. Его заинтересовало, каким способом можно лучше всего сфотографировать такие отпечатки. В конце концов, он сфотографировал стекло на темном фоне при электрическом освещении.
Когда же перед ним лежали снимки, на которых отчетливо была видна каждая папиллярная линия, ему захотелось сравнить отпечатки с имевшимися в его картотеке. Может быть, это была своеобразная игра с врагом детища всей его жизни? Может быть. Но не было ни малейшей надежды найти отпечатки пальцев убийцы на немногих антропометрических карточках, снабженных также отпечатками пальцев. Так как карточки были систематизированы не по отпечаткам пальцев, а по размерам тела, то Бертильону и нескольким сотрудникам пришлось несколько дней сравнивать одну карточку за другой с отпечатками пальцев, найденными на месте происшествия. При этом произошло неожиданное: они нашли отпечатки пальцев, полностью совпадавшие с отпечатками, найденными на месте преступления. Будто сама судьба толкала Бертильона на путь дактилоскопии. Только большой, указательный, средний и безымянный пальцы правой руки имелись на карточках Бертильона. И убийца оставил на стекле отпечатки именно этих пальцев! Они принадлежали рецидивисту Генри Леону Шефферу. Через некоторое время Шеффер явился в марсельскую полицию с повинной и дал подробные показания.
В сообщении Бертильона об этой находке не говорилось, что он осознал значение отпечатков пальцев. Правда, он указал на «убедительное совпадение отпечатков в ряде пунктов…», но отметил, что не обнаружил решающих совпадений, а к правильному результату пришел благодаря счастливой (но и вероломной) случайности.
Дело Шеффера словно в насмешку породило во Франции легенду, будто Бертильон — автор открытия особенностей отпечатков пальцев, о котором во всем мире столько говорят. Бертильон вышел из себя, когда один парижский карикатурист изобразил его человеком, повсюду ищущим отпечатки пальцев.
Дело Шеффера было для Бертильона нежелательным эпизодом, не повлиявшим на его взгляды. Безрассудно отказывался он слушать советы некоторых просвещенных и благожелательных к нему французов, таких, как доктор Лакассань и доктор Локар, о которых мы еще будем говорить как о судебных медиках и пионерах криминалистики. Доктор Локар уже несколько лет проводил эксперименты с отпечатками пальцев в Лионе. Он подверг себя тяжелым испытаниям, обжигая свои пальцы раскаленным металлом и маслом, чтобы доказать неизменяемость узоров папиллярных линий. Ученик доктора Лакассаня, Форжо, разработал отличные химические и физические методы, позволяющие более отчетливо фиксировать отпечатки пальцев на месте преступления. Для Бертильона отпечатки пальцев по-прежнему оставались лишь терпимым приложением к антропометрии, пока 1911 год не привел его к поражению, которое потрясло бы любого другого на его месте. Но его ничто не тронуло.
22 августа 1911 года парижские газеты опубликовали сообщение, которое в глазах многих французов выглядело как весть о национальной катастрофе. Накануне из салона Карре в Лувре исчезло всемирно известное произведение Леонардо да Винчи портрет Моны Лизы (считается, что это портрет супруги богатого флорентийца Франческо Джокондо, и называют его «Джоконда»). Сначала пытались найти безобидные объяснения случившемуся (будто бы картину отнесли к фотографу), но вскоре дирекция музея вынуждена была объявить, что уникальное произведение искусства, гордость Лувра, украдено.
Чтобы подчеркнуть невероятность какого-либо события, в Париже одно время даже говорили: «Это то же самое, что украсть портрет Моны Лизы». Похищение картины превратилось на некоторое время в политический скандал. Дело дошло до абсурднейших обвинений, жалоб, предположений. Так, подозревали германского императора Вильгельма II в том, что он организовал кражу, чтобы отомстить Франции. Немецкие газеты, такие, как «Берлинер локальанцайгер», платили той же монетой, когда они писали: «Кража «Джоконды» не что иное, как прием французского правительства с целью ввести в заблуждение население путем германо-французского кризиса».
Вся французская полиция была на ногах, все границы и порты строжайше контролировались.
На место преступления прибыли министр внутренних дел, генеральный прокурор Лескувье, президент полиции Лепин, шеф Сюртэ Амар и Бертильон. Картина оказалась снятой со стены вместе с рамой. Сама рама лежала на боковой лестнице, которой пользовались только работники Лувра и мастеровые. Казалось невероятным, как вору удалось пронести мимо сторожей картину.
Проверке подвергались сотни подозреваемых. Проверяли даже психиатрические клиники, потому что там находились больные, выдававшие себя за любовников Моны Лизы. Даже художники подозревались в этой краже. Но вдруг пришло известие: Бертильон нашел отпечаток человеческого пальца, оставленного на стекле музейной витрины.
Это была правда.
Бертильон действительно нашел отпечаток пальца. Казалось, будто повторяется история с Шеффером, происшедшая в 1902 году. Но история не повторилась. Первые надежды, связанные с Бертильоном и отпечатком пальца, оказались напрасными. Дактилоскопическая проверка многочисленных подозреваемых не дала результатов. Тогда об отпечатке пальца перестали говорить, и Сюртэ, подгоняемая возмущением общественности и всеобщим волнением, бросалась то по одному следу, то по другому, а результатом ее усилий были лишь издевательские насмешки.
2 декабря 1913 года, спустя почти 28 месяцев после кражи, один неизвестный, назвавшийся Леонардом, предложил флорентийскому антиквару Альфредо Гери купить у него портрет Моны Лизы. Неизвестный заявил, что он преследует только одну цель: вернуть Италии произведение искусства, украденное Наполеоном (что не соответствует истине). Через некоторое время он сам лично появился во Флоренции с картиной. Когда его арестовали, он раскрыл тайну кражи, что вызвало новый скандал, который, достигни он ушей французской общественности, должен был бы подорвать все еще чрезвычайно глубокую веру в Бертильона.
