Астрид Линдгрен - Кати в Париже
Я перешла улицу наискось, чтобы забежать в кондитерскую «Ого». И тут я услышала веселое восклицание:
— Не может быть, это же Кати!
Предо мной на тротуаре стоял Ян. Человек из моего прошлого, за которого я в своем безграничном тупоумии собиралась выйти замуж.
— Как мило! — сказал Ян. — Давай зайдем в «Ого» и поболтаем о прежних временах!
Вообще-то говоря, по-настоящему хорошим человеком меня не назовешь! Ведь я, не раздумывая, бросила Яна почти в ту самую минуту, когда впервые увидела Леннарта. Ян был тогда опечален. А теперь, встретив его на Кунсгатан, я вдруг почувствовала, что очень хотела бы и сейчас видеть Яна чуточку опечаленным. Не очень опечаленным, а лишь совсем-совсем немного грустным из-за того, что эта удивительная женщина выскользнула у него из рук!
Я попыталась выглядеть удивительной и таинственной, пока размышляла — пить мне с ним кофе или нет? Я была в шляпе, которая шла мне больше всех остальных, и это решило дело. Кроме того, Леннарт не должен был прийти домой раньше четырех часов.
Будь у Яна хоть капля совести, он попытался бы после чашки кофе казаться хоть чуточку унылым. Он должен был низким грустным голосом продекламировать мне: «Носишь ль имя другого и носишь ль другого кольцо?» — или как там. Но к сожалению, так редко можно заставить мужчин вести себя как подобает. Он радостно показал мне новехонькое кольцо. Значит, он помолвлен!
— Малышка Лундгрен из моей конторы, — сказал он. — К Новому году мы поженимся.
— Ну, как приятно! — воскликнула я.
Да я и считала так. Я вдруг и думать забыла, что Яну нужно из-за меня грустить. Мы были лучшими друзьями, болтали, и нам было по-настоящему весело!
Мы даже пришли к обоюдному согласию: Бог ниспослал нам счастье — вовремя одуматься и понять, что мы друг другу не подходим. Расставаясь, мы дружески похлопали друг друга по плечу.
— Старая добрая Кати! — сказал Ян.
Да, он мог бы соблюсти меру. Такой уж старой и доброй я все-таки не была.
У меня уже не оставалось времени. Была половина четвертого. Я бежала по улицам, держа картонку с пирожными в руках. О мой любимый Леннарт, как я рада, что я замужем за тобой, а не за Яном! Право же, ты должен это узнать, как только придешь домой!
Леннарт был уже дома.
— Боже мой! — воскликнула я. — Когда ты пришел?
— В час, — ответил Леннарт. — Чтобы приготовить тебе кофе. Где ты была?
— В «Ого» пила кофе с Яном, — правдиво призналась я. — Не думала, что ты придешь раньше четырех.
Леннарт поднялся из-за стола, который красиво накрыл к моему приходу. Там стояли наши прекрасные кобальтовые кофейные чашки, а рядом с моей — одинокая розовая роза.
Он холодно посмотрел на меня и сказал:
— Понимаю, ты думала, меня не будет дома до четырех часов. И пользуешься случаем!..
— О-о-о-о-о-о-о-о-о!
Я так жутко рассердилась! Что он имеет в виду? Разве я не вольный человек, который имеет право встречаться, с кем захочет? Как я могла знать, что Леннарт сидит дома и ждет меня?
— Что ты имеешь в виду, говоря, что я пользуюсь случаем? — закричала я. — Тебе не стыдно?
Леннарт не ответил. Лицо его было замкнутым и ожесточенным, это был Леннарт, которого я никогда прежде не видела. Не произнося ни слова, он прошел мимо меня в тамбур и начал надевать шляпу и пальто.
Я ринулась за ним.
— Куда ты идешь?! — закричала я. — Будь любезен остаться дома, чтобы я могла поколотить тебя!
Дверь за ним захлопнулась, а я стояла, дрожа всем телом и по-прежнему держа картонку с пирожными в руках. Это было гнусно! Гнусно с его стороны… только промолчать и уйти! Типично по-мужски! Мы — женщины — остаемся и приводим в порядок квартиру, даже если речь идет о криках, гневных словах и слезах.
Сначала я разозлилась, затем я злилась и печалилась. А потом только печалилась. На столе рядом с розой я нашла маленькую карточку. Там было написано: «Моей любимой надоедливой Кати!» И тогда я больше не печалилась, а смертельно отчаивалась.
Приходи домой, Леннарт, приходи домой! О, где он, что он делает? Бродит ли по туманным ноябрьским улицам, и мерзнет, и кашляет, вместо того чтобы быть дома, где бы его окружила заботами любящая жена?
Я убрала кофейные чашки. Проходили часы. Леннарта все не было. Я позвонила тете Виви и неестественно весело спросила, не у нее ли Леннарт. Его там не было…
Нет, как могло такое случиться! Конечно, он погиб! Меня охватила безумная паника, я ходила взад-вперед, и плакала, и кусала носовой платок. Он погиб! Его переехала машина. Я читала, что люди особенно легко попадают в автомобильные катастрофы, когда чем-то взволнованы! О, я сама теперь не смогла бы перейти пустыню Гоби, чтобы меня не переехали! Сосчитаю до пятисот; если он и тогда не придет домой, позвоню в полицию. Или, подумать только, а если его не переехала машина? Подумать только, подумать только, а что если он нанес себе какое-нибудь увечье? Мы никогда прежде не были врагами, кто знает, как бурно может реагировать Леннарт! Может, он из рода «jene Asra, welche sterben, wenn sie lieben»[165]
O-o-o-o-o! Я, наверное, никогда не узнаю, где он был, может, он прыгнул в воду возле какой-то темной набережной и его никогда не найдут! Потому что он, вероятно, не так предусмотрителен, как некий старик Ларссон, который оставил после себя записку: «Повесился в дровяном сарае». Я засмеялась мерзким истерическим смехом при мысли об этом, а потом заплакала и стала кусать носовой платок.
И тут я услышала, как поворачивается ключ в замочной скважине, и почувствовала такое безумное облегчение, что почти разозлилась снова.
Леннарт вошел в квартиру. По-прежнему с непроницаемо замкнутым лицом. Он холодно смотрел мимо меня, как будто меня не было. Ну ладно! Дуйся на здоровье! Если уж веселиться, так веселиться!
В молчании накрыла я на стол, в молчании съели мы наш запоздалый обед. Я съела очень мало свиной колбасы. Я хотела, чтобы Леннарт понял, что никогда нельзя знать, надолго ли сможешь удержать на свете свою жену, ведь она может и исчахнуть! Это запросто!
Посуду я мыла в одиночестве. Леннарт не помогал мне, как обычно раньше, и это было прекрасно! Прекрасно то, что с тобой так плохо обращаются и не оказывают помощи в убийственной домашней работе! А кроме того, еще и ругают за то, что ты один-единст-венный раз повеселилась с добрым старым другом!
Добрым старым другом? Ну да, ну да, тебя любили, нашлись такие, что чуть не впали в чахотку с горя, когда их покинули, чтобы выйти замуж за одного… за жестокого вола, который только мучит и тиранит тебя! О, как болит сердце… Пожалуй, надо пойти к врачу… Ты ведь никогда не была особенно сильной!
Мои слезы закапали в воду с посудой.
Тут я почувствовала, как пара рук обняла меня.
— Кати, я так несчастлив! — сказал Леннарт. — Ты тоже?
Я бросилась ему на шею и заплакала так, что только брызги полетели.
— Несчастлива, еще спрашиваешь! Несчастлива Я думала, ты умер!
Мы долго стояли совсем молча, обняв друг друга.
— Любимая! Подогрей синильную кислоту, — сказал Леннарт.
XV
Однажды перед самым Рождеством ко мне пришел Петер и попросил:
— Кати, помоги мне! Что мне делать? Ты можешь понять, что эта Ева так жутко запала мне в душу?..
— Да, пожалуй, я могу это понять, — сказала я.
— Но ты не знаешь, как это плохо, — продолжал Петер. — Я бы безо всякого тут же женился на ней… Слышала ты когда-нибудь о таком сумасшествии?
— О да, иногда, кажется, я слышала о чем-то подобном, — ответила я.
Он сидел на столике для мытья посуды, подавленный, глубоко задумавшийся человек с грустными глазами.
— С какой стороны ни посмотришь — это катастрофа, — сказал он. — Естественно, я ей не нужен, и, во-первых, я этого не переживу. А во-вторых, подумать только, если она, вопреки всяким ожиданиям, захочет выйти за меня замуж…
— Да, что тогда? — спросила я.
— Она девушка совершенно такого типа, какого я смертельно боюсь, — сказал Петер. — Точь-в-точь такая бабочка, что порхает от одного к другому. И у меня, возможно, получится так же, как у моего отца… да ведь это катастрофа, я и говорю.
Он стукнул себя по лбу, и вид у него был как у совершенно отчаявшегося человека.
— Это грозит мне смертью! — заявил он. — Я должен спросить ее…
— Подожди еще немножко! — сказала я. — Только еще немножко!
Я подумала про себя, что если у Евы есть хоть капля разума, ей надо выйти замуж за Петера, который в самом деле хороший человек. Он станет добрейшим и милейшим супругом. Его преданность была несомненной вопреки всему тому, что он говорил, будто не желает делать ставку на одну-единственную женщину. Но именно это он и делал, когда всерьез привязывался к кому-либо. Разнообразие и порхание туда-сюда он ненавидел больше всего на свете и у себя самого, и у предполагаемой будущей жены. Многочисленные победы Евы вовсе не усиливали его интерес к ней, а совсем наоборот — отпугивали его и заставляли до последнего бороться с влечением к ней.
