Александр Драбкин - ЭВМ и живой организм
Но в этом мире есть два компонента, которые мы, используя символическую терминологию, обозначим как Машина и Человек. Какая роль каждому из этих компонентов отводится в неизбежном машинном мире?
Великий Эйнштейн, признавая за машиной способности научиться решать любые задачи, был уверен, что ни одной новой проблемы машина никогда сама поставить не сможет. Сегодня уже существуют программы, предполагающие не только доказательство машиной той или иной теоремы, но и формулировку ею новых теорем. Академик В. Глушков считает, что электронные машины способны выполнять любую работу по преобразованию числовой и буквенной информации, коль скоро составлена программа такой работы; вопрос об автоматизации того или иного вида умственной деятельности сводится лишь к изучению правил, на основании которых эта деятельность происходит, и к разложению этих правил на элементарные машинные операции.
Машина может делать вещи поразительные... Мы не будем говорить о вещах широко известных – от прокладки транспортных маршрутов до расчета фонда заработной платы. Эти проблемы мы оставим вне поля зрения не потому, что они не важны, а потому, что здесь роль машины очевидна и неоспорима: чисто математические операции она проводит быстрее и лучше человека. Ну, а как быть с творческими процессами? Что здесь может машина?
Людвиг Фейербах так определял творчество: «Творить– значит создавать то, что никогда не было, чего никогда и не будет, что, следовательно, может и не быть, что мы можем мыслить как несуществующее, короче, что не имеет в себе самом основания своего бытия, не необходимо».
Здесь не место анализировать взгляды Л. Фейербаха на творческий процесс. Выделим лишь подчеркнутую роль творца как личности своеобразной, что на первый взгляд исключает участие в творчестве машины – технического устройства, построенного по придуманной человеком схеме из «мертвых» деталей.
Однако не будем спешить с выводами. Академик В. Глушков, считает, что роль машины в творчестве, например, художника-мультипликатора может быть весьма велика. Скажем, для завершения композиции в кадре нужно дерево. Машина может предложить художнику несколько десятков различных вариантов размещения дерева в кадре, проецированном на экран монитора. То же самое с размещением в кадре людей и предметов, с созданием промежуточных кадров между двумя – начальным и конечным.
А какое разнообразие орнаментов может предложить машина художнику-декоратору! Да и переводчик не откажется творить в сотрудничестве с машиной – ведь она сэкономит ему до 70% рабочего времени (а в идеале – и больше).
Очень актуален сейчас вопрос о воздействии искусства на человека. Эксперименты показали, что во время кинопросмотра человек находится в специфическом психофизиологическом состоянии. Причем интересно заметить, что сам зритель это состояние не осознает.
Анализ записей мышечных биотоков актера во время репетиции и зрителя во время спектакля или фильма выявил их сходство – зритель незаметно для себя как бы «перевоплощается» в героя экрана.
Подобные анализы, обсчитанные машиной, дадут возможность получить довольно полное представление о том, какие эмоции вызывают у зрителей те или иные произведения искусства. А это позволит навсегда похоронить вкусовщину критических оценок – ведь машина предоставит материал объективный, подготовленный на солидной статистической базе!
«Доведись вам (тем более случайно) оказаться на скамье подсудимых, кого вы предпочтете – роботов или людей для решения вашей судьбы?»
Этот иронический вопрос отражает двойственность оценок роли машины в судьбах людей. И уж коли речь зашла о суде и машине, вспомним старый рассказ Станислава Лема «Существуете ли вы, мистер Джонс?». В рассказе компания, производящая кибернетические протезы, подала в суд на своего должника, известного автогонщика Джонса, который неоднократно после различных катастроф у компании эти протезы покупал и не выплатил всей суммы. Пикантность ситуации состояла в том, что к моменту суда у Джонса не осталось ни одного «человеческого» органа тела, он весь состоял из кибернетических протезов.
Слово имеет адвокат компании: «Здесь, в зале, никакого Джонса нет. Бренные останки этого известного гонщика покоятся на различных автострадах Америки. Таким образом, судебный приговор, вынесенный в нашу пользу, не нанесет ущерба никакому физическому лицу, так как компания получит то, что ей законно принадлежит – от нейлоновой оболочки до мельчайшего винтика!»
Кажется, ясно?
Однако электронный мозг Джонса (или комбинации протезов, названной Джонсом) защищается изобретательно. Он ссылается то на незаконность рабовладения, то на невозможность предъявить иск машине, то на скверное качество изделий, из которых комплектуются протезы. И судья попадает в затруднительное положение, откладывает рассмотрение дела.
Это, конечно, шутка гения фантастики. Однако вопрос поставлен отнюдь не шутливо: где кончается машинное и начинается человеческое в системе человек – машина? И что за специфическая субстанция, которая превращает груду безликих, стандартных электронных устройств в конкретного человека – мистера Джонса?
Попробуем разобраться в этой проблеме, причем начнем с вопроса вроде бы не главного – с физических различий. Современная вычислительная техника далеко ушла от наивных представлений о человекоподобных роботах – комплекс шкафов и пультов ничем не напоминает «механического человека», каким его видели поколения фантастов. (Сделав такое определенное заявление, автор четко представляет себе его поверхностный характер. Вспомним К. Чапека, который, собственно, и придумал слово «робот». В романе «РУР» ученому, размышляющему о роботах, задается вопрос: «Если вы не даете им души, зачем вы хотите дать им боль?». Ученый отвечает: «В интересах производства... боль – автоматическая защита от увечья». Проблема чапековского героя весьма актуальна сегодня в кибернетике.)
Конечно, компактность человеческого мозга, совершенство его конструкции неизмеримо превосходит все, что существует сейчас в технике. Однако машина не устает, как человек, может она работать в самых различных условиях, недоступных людям; скажем, пневмонические устройства можно размещать в активной зоне атомного реактора. Да и проблема компактности сейчас выглядит несколько иначе, чем раньше.
Несколько лет назад в Африке были найдены алмазы-полупроводники. Это была сенсация – ведь алмаз всегда был эталоном электроизолирующих свойств. Полупроводниковые алмазы отличаются от своих собратьев цветом – они желтоватые или голубоватые. Ученые предполагают, что и цвет, и электрические свойства меняются в результате примесей (каких – пока еще не совсем ясно). А если примеси так меняют характеристики алмаза, то, очевидно, в принципе можно, целенаправленно перестроив его атомную решетку, ввести в глубину алмаза микроэлектронные схемы. Синтетические алмазы с заданными примесями в Советском Союзе уже получены. Атомы примеси «встреливаются» в алмаз, вылетая из ускорителя как снаряды из пушки. Надежность, быстродействие, компактность – вот что обещает создателям ЭВМ этот путь. Как написал недавно популяризатор науки В. Орлов, миниатюрные ЭВМ будут замкнуты в алмазном перстне.
С помощью ЭВМ сейчас исследуются процессы, протекающие в живой нервной клетке, которая помещается в искусственные условия. Так подбирается ключ к тайне памяти. Результаты исследований могут найти самое широкое применение при конструировании новых ЭВМ. А это значит, будет сделан еще один шаг, приближающий машину к человеку.
«Умственные» возможности машин, которые будут «обучены» человеком, выглядят весьма обнадеживающе. Перспективы их физического совершенствования великолепны, как мы только что видели (ученые считают, что алмазный транзистор сейчас уже близок к появлению на свет).
Какова же в этом случае роль человека в машинном мире?
Мы не пойдем по многократно использованному фантастами пути проектирования «машинной цивилизации», властвующей над человеком. Выберем другой путь, который определил Н. Винер в своей книге «Творец и робот». Он писал: «В этой книге я намереваюсь обсудить не всю проблему отношения религии и науки, а лишь определенные вопросы, связанные с той областью знания, которая представляет для меня наибольший интерес, – с наукой об управлении и связи. Мне кажется, что вопросы эти располагаются вблизи того рубежа, где наука сталкивается с религией» (подчеркнуто мною – Л. Д.).
Итак... Проблема обучения машины (и, в частности, ее способность обучаться играм, будь то шахматы или модель биржевой игры) есть, как считает Винер, вариант игры между Творцом и его творением. Ведь если дьявол есть творение бога, то его козни, его игра с богом, казалось бы, дело для дьявола безнадежное.
