Абрам Фет - Инстинкт и социальное поведение
Итак, парный брак следует, по-видимому, приписать культурной наследственности. В пользу такого предположения говорит еще и то обстоятельство, что в условиях парного брака привязанность к детям сохраняется у отца и у матери в течение всей жизни. Ничего подобного нет у животных, воспитывающих детей в парном браке: после определенного, предусмотренного инстинктом времени родители забывают своих детей, а дети – родителей. Можно сомневаться, что парный брак был уже у наших дочеловеческих предков, живших первоначальными группами. Расширение действия материнского инстинкта, о котором была речь в этой главе, потребовалось для более продолжительного воспитания потомства, и по той же причине и в тот же период времени – может быть, на каком-то этапе образования племен – понадобилось привлечь к воспитанию отца. Но если для продления материнского инстинкта достаточно было снять блокирующую метку с уже наличного инстинкта, то в случае отца никакого инстинкта заботы о потомстве у приматов не было вообще. По-видимому, эволюция и не создала такого инстинкта, и равным образом не создала у человека «брачного» инстинкта, а только усилила половую активность человека, что уже было отмечено в конце первой главы. Это позволило бы объяснить круглогодичную половую активность человека, не свойственную другим высшим животным (которую мы обозначили выше словом «гиперсексуальность»). Эволюция вообще предпочитает не создавать заново совсем отсутствующие механизмы, а корректировать действие уже наличных. После этого культурная эволюция, пользуясь более прочной привязанностью сексуальных партнеров, создала из таких связей парный брак. Возникновение сходных механизмов различными путями представляет известную закономерность эволюции, именуемую «конвергенцией»; она относится не только к физическим признакам, но и к поведению. Таким образом, парный брак у человека, при всем его сходстве с аналогичными механизмами у других высших животных, возник необычным путем, с участием культурной наследственности.
Если сделанные выше гипотезы справедливы, то можно понять, почему у человека брак гораздо менее надежен и гораздо более разнообразен в своих формах, чем у животных, у которых он полностью построен на действии инстинктов. Более того, выясняется различная природа материнской и отцовской любви. Материнская любовь инстинктивно запрограммирована, но включение этой программы предполагает нормальное воспитания матери в ее детстве: по наблюдениям обезьян известно, что в отсутствие такого нормального воспитания материнский инстинкт у них не срабатывает, и то же видно в поведении матерей, выросших в детском доме. Если включение этого общего всем приматам инстинкта материнской любви происходит исправно, то до 5-6 лет этот инстинкт действует безотказно. Далее, если исправно происходит снятие блокирующей метки, о чем была речь выше, то материнская любовь продолжается всю жизнь и всегда инстинктивна. Если же происходит сбой в переключении инстинкта и метка не снимается, то женщина больше не любит своего ребенка, хотя обычно этого не сознаёт, и как правило продолжает заботиться о ребенке по принятой в ее культуре программе. Психологическое исследование в ряде случаев подтвердило это предположение, о чем говорил еще Фромм.
Что касается отца, то у него нет инстинктивной любви к ребенку. Но в нормальных случаях он усваивает выработанную культурой программу отцовской любви, чаще всего связанную с программой парного брака. При этом даже при разрыве брака не происходит перебоев в действии этой программы, поскольку она не зависит от специальных родительских инстинктов. Надо иметь в виду, что неполноценность материнского чувства в описанных выше случаях подсознательно травмирует и мать, и ребенка, как всякое расстройство наследственного механизма. Ничего подобного не происходит у мужчины, поскольку у него и не должно быть такого механизма: в нормальных случаях культурные механизмы имеют такую же внутреннюю убедительность и такое же внешнее действие, как генетические. Но, конечно, ненормальные случаи, зависящие от воспитания, для обоих полов одинаково опасны.
Механизм парного брака, при всем разнообразии его форм, является основным для нашего вида, и его нарушения – в прошлом или в наше время – надо рассматривать как патологию. В самом деле, биологическая цель брака состоит в воспитании полноценного потомства, и наивно было бы думать, что этот выработанный культурной эволюцией механизм можно безнаказанно разрушить. Но семья принимала в известных нам культурах весьма различные формы, а в современной западной культуре находится на грани распада.
Это уже не биологическая проблема, а проблема культуры. Биология может лишь указать условия, при которых только и может быть воспитано здоровое потомство. По-видимому, таким условием является добровольный и длительный союз мужчины и женщины, то есть парный брак. Культурная эволюция может, конечно, изменить этот механизм, который она же и создала. Но в таком случае ей лучше следовать примеру генетической эволюции, с ее осторожным консерватизмом: когда дело касается воспитания потомства и психического равновесия обоих полов, «культурные революции» могут быть особенно опасны. Несомненно, парный брак сохранится, но, возможно, во многом изменит свой характер.
При этом надо выяснить, что означает роль женщины в современной семье. Женщины не хотят и не могут больше довольствоваться воспитанием детей и кругом семейной жизни, как этого хотели бы многие мужчины. Ни мужчина, ни женщина не существуют для простого воспроизводства нашего вида. Здесь уже кончается биология и начинается история человечества. Вожди племен, как правило, были мужчины – это было естественно в те времена, когда непрестанные войны придавали наибольшую ценность физической силе. Женщина не может сравниться с мужчиной в этом отношении, поскольку деторождение несовместимо с таким же развитием мышечного аппарата. Но уже в древности такое ограничение роли женщин не было абсолютным. Мифы об амазонках имели, несомненно, свою причину. Римляне были удивлены, увидев, что у галлов женщины сражаются вместе с мужьями. Более важны пережитки в обычаях многих племен – например, системы родства по матери. Эти обычаи, а также другие, свидетельствуют, что некогда женщины играли в этих племенах руководящую роль. В середине 19 века немецкий этнограф Бахофен выдвинул даже гипотезу, что в истории человечества был целый период «матриархата», когда все племена возглавлялись женщинами. Теперь эта гипотеза оспаривается. Но хотя в историческое время можно везде видеть господство мужчин, вполне возможно, что эта их «всемирная победа» уже исчерпала себя.
Физическая сила давно уже не играет решающей роли и, несомненно, человечество отказывается от войн. Во всем остальном женщина не уступает мужчине: механизмы и результаты мышления тождественны, и их генетическая основа могла быть создана только совместно для обоих полов. Преимущества мужчин имеют очевидное культурное происхождение; но все созданное культурой может быть – и довольно быстро – устранено тем же путем. Можно сказать, что особое преимущество мужчин исчезает у нас на глазах.
Глава 3.
СОЦИАЛЬНАЯ СПРАВЕДЛИВОСТЬ
1. Наука и общественная жизнь
Выражение «социальная справедливость», стоящее в названии этой главы, не связывается в этой книге ни с каким реальным или желательным для автора общественным строем, а означает лишь исторически сложившийся, менявшийся со временем общественный идеал. Существование таких идеалов невозможно отрицать. В древности люди верили, что справедливое общество было в начале истории, о чем рассказывалось в мифах. В Cредние века люди полагали, что на Земле справедливое общество невозможно, и надеялись обрести справедливость в загробном мире. В Новое время люди перенесли свои упования на справедливость в будущее, рассчитывая достигнуть ее со временем на этом свете. Изучение всех этих идеалов, породивших столько мифов и утопий, – не моя задача. Меня интересует вполне реальное общественное явление, обычно называемое протестом против социальной несправедливости, или классовой борьбой.
Любопытно, впрочем, отметить, чтó можно сказать о «справедливости» с чисто биологической стороны. Лоренц говорит об открытом им инстинкте внутривидовой агрессии: «Этот совсем простой физиологический механизм борьбы за территорию прямо-таки идеально решает задачу „справедливого“, т.е. выгодного для всего вида в его совокупности, распределения особей по ареалу, в котором данный вид может жить» («Так называемое зло», гл. 3). Конечно, к человеку этот критерий имеет лишь косвенное отношение, поскольку он говорит лишь о биологических условиях сохранения нашего вида. Понятие о «справедливом обществе» зависит от места и времени, то есть от культуры, причем ни одну культуру ее современники не признавали вполне справедливой.
