Галина Гордиенко - Запах полыни
Она вышла в прихожую и сняла с вешалки плащ.
— Не бойся, я не буду охранником, — утешил ее Никита.
— Очень за тебя рада, — проворчала нянька.
— Может быть, вы с нами чай попьете? — вежливо предложила Таня. — Я классные эклеры сегодня отхватила, с шоколадным кремом!
— Нет, спасибо, мне некогда. — Анна Генриховна укоризненно покачала головой и попеняла: — «Отхватила»!
И что за словарь?! Вроде бы интеллигентная девушка, из хорошей семьи…
— Я хотела сказать — купила.
Но Анна Генриховна не смягчилась и на чай не осталась. Торопилась домой, ее там ждал старый сиамский кот.
Если верить Анне Генриховне, ее Тимоша без хозяйки даже к своим мискам не подходил, так скучал. Одиночества он не любил, предпочитая «неспешную беседу и хорошее общество».
Таня, Сауле и Никита тысячи раз слышали, что «Тимоша — настоящий аристократ, редкий умница и красавец».
Изредка Анна Генриховна скромно добавляла — «как все сиамцы».
Никита с Таней смотрели, как она неспешно обувается. Причесывается у зеркала и повязывает косынку. Прячет старый-престарый зонт, такой большой, что не вмещается в сумку целиком.
И покорно слушали, как Анна Генриховна проклинает современное телевидение, его «разлагающее влияние на неокрепшие умы молодежи».
— «За стеклом», «Дом-1», «Дом-2», «Счастливы вместе» — глупо, пошло, все шутки, что называется, ниже пояса…
— Мы с мамой не смотрим. — Никита широко улыбнулся няньке, демонстрируя передние зубы — новенькие, с зубчатыми марочными краями.
— Я тоже только названия слышала, — поддержала Таня.
— Зато другие у экранов сидят как приклеенные. — Анна Генриховна подняла с пола красный ремень и вернула на вешалку.
— Не все!
Но Анна Генриховна лишь рукой махнула. Сказала, что спорить не собирается, но уверена — расслоение в стране идет не только социальное или по материальному достатку, но и самое страшное — интеллектуальное. Теряется общий язык, углубляется непонимание, появился новый класс — «быдло российское». Это молодые люди со словарным запасом в четыре-пять тысяч и любимейшей передачей «Дом-2». Завтрашние взрослые, не знающие, что такое параллели и меридианы, в каких странах находится Киев, Ташкент или Алма-Ата, что такое холокост, геноцид или адаптация…
На этом Анна Генриховна выдохлась. Перекрестила насупленного Никиту — мальчик пытался переварить услышанное — и ядовито посоветовала Тане не увлекаться красным цветом.
И тем более — не сочетать его с белым, ей не три года!
Таня наблюдала, как Никита ест пирожное, и непроизвольно улыбалась, так «вкусно» у мальчишки это получалось.
Свои три эклера — нет, ей точно пора на диету! — Таня проглотила мгновенно и теперь маялась: и чего не взяла больше, кто мешал? Ведь за весь день съела только яблоко и выпила стакан ряженки, некогда было забежать в кафе или домой.
Таня пододвинула тарелку с пирожными поближе к Никите. Налила себе еще одну чашку чая, кофе варить поленилась: в конце концов, она в гостях или как? Посмотрела на часы и проворчала:
— Твоя мать совсем о нас забыла. Шляется где-то, а ведь должна юлой крутиться вокруг…
— Почему это — должна крутиться? — Никита с наслаждением слизнул воздушный, шоколадного цвета крем.
— Ты — единственный сын, а я — дорогая гостья. Разве нет?
— Ну, так, — неохотно признал мальчик. И вдруг просиял: — А давай я возле тебя покручусь? Ты же и моя гостья!
— Толку-то! Мне, конечно, будет приятно, но вот кофе ты не сваришь…
— Кофе — нет. Но я научусь, хочешь?
— Учись. Я где-то слышала, что у мужиков это выходит лучше. И мясо у них получается лучше, особенно жареное, шашлыки там или отбивные. А вот супчики, тут — шалишь. На них у вашего брата терпения не хватает.
— У меня хватит, вот увидишь. — Никита взял следующий эклер. — А то мама не любит готовить. — И похвастал: — Я знаешь как картошку чистить наловчился? Шкурка тонкая-тонкая, аж светится…
— Еще бы не наловчился, — сердито фыркнула Таня. — Видела я, как управляется с картошкой твоя мамочка — одни отходы!
— Она… она просто рассеянная, — насупился Никита.
— А я что, возражаю? Именно что без головы! Вечно витает в облаках, все никак на землю не спустится…
Никита вернул надкусанное пирожное на тарелку и исподлобья уставился на гостью:
— Мама хорошая!
— Вот-вот — не мама, а ангел небесный, — съязвила Таня. — Нет чтобы нас ужином накормить…
— Ужин есть, — возмутился Никита. — В холодильнике котлеты и каша гречневая! Хочешь, в микроволновке тебе разогрею? Прямо сейчас?
— Что, правда котлеты есть? — оживилась Таня.
— Сделать? — Никита с готовностью вскочил со стула.
— Ну, нет! Я все же твою любимую маман дождусь, тогда и отдам им должное!
Таня непроизвольно облизнулась: котлеты Саулешка жарила классные — сочные, нежные, пахучие… кругленькие, как колобки!
Никита хихикнул, вспомнил: в прошлый раз тетя Таня побила все рекорды, съела ровно десять штук! — и снова взял пирожное.
Таня посмотрела в окно и нахмурилась: уже совсем стемнело, где только глупая Саулешка ходит? Сама от писка комариного шарахается, а туда же — гулять затемно.
Таня одним глотком допила чай и небрежно поинтересовалась:
— Кстати, не знаешь, где твою мамулю носит? А то я не спросила. Она меня в кабинете у шефа вызвонила, сам понимаешь — при нем особо не поболтаешь.
— Наверное, к бабе Нине пошла.
— Баба Нина — это кто? В первый раз о такой слышу.
— Старушка одна. — Никита пожал плечами. — На рынке досками торгует. Разделочными. Я ее тоже никогда не видел.
— Да-а? И что твоя мама потеряла у этой старушки-невидимки?
— Она… — Никита не договорил, оглянулся на дверь.
Затолкал в рот почти пол-эклера и виновато прошамкал:
— Сама у нее спросишь.
— Что — секрет? — мгновенно насторожилась Таня. — Очередная благотворительная акция — «дружно поможем старикам и бродячим собакам»?
— Вовсе нет. — Никита вдруг покраснел и обиженно буркнул: — Ну, скажи — собаки-то здесь при чем?
— В общем-то ни при чем, — мирно согласилась Таня. — Это я так, для красного словца.
— Вечно ты…
Таня приложила палец к губам. Никита привстал: он тоже услышал, как открывается входная дверь.
— Наконец-то явилась. — Таня посмотрела на часы и сурово сдвинула брови: почти девять. — Надо же — и петухи еще не пропели!
— Не ругайся только, ладно?
— Да я и не собиралась, во всяком случае — не при тебе…
Таня замерла с открытым ртом: в прихожей явственно заворчала собака. Никита изумленно моргнул.
— Неужели сглазила? — неверяще прошептала Таня.
Они переглянулись: Сауле кому-то предложила не стесняться и чувствовать себя как дома.
Не сговариваясь, Таня с Никитой одновременно протиснулись в дверь. Вылетели в прихожую и дружно попятились: на них скалило внушительные зубы бело-розовое чудовище.
— О боже, бультерьер! — потрясенно выдохнула Таня.
Нащупала рядом Китеныша и задвинула за собственную спину.
Страшная собака утробно зарычала. Никита нервно икнул. Таня в ступоре рассматривала огромный тяжелый носище, круглые крошечные глазки, широченные кривые лапы, голый неприятный хвост…
Бультерьер показался ей огромным, невероятно худым и поэтому вдвойне опасным. Ребра буквально выпирали сквозь кожу, бочкообразная грудь запаленно ходила, с длинного языка капала на пол слюна.
Сауле виновато сказала:
— Он лифт не любит. Мы ехали, а он — по лестнице…
— Ну и ну — настоящий монстр, — пролепетала Таня.
— Не монстр, а Кеша, — обиженно поправили ее.
Таня вздрогнула от неожиданности и наконец обрела способность замечать еще что-либо, кроме страшного пса. Она машинально придержала Китеныша — мальчишка чуть не просочился в прихожую из-под ее руки — и пробормотала:
— Будто твой Кеша не может быть монстром…
Она только сейчас разглядела еще одну гостью: рядом с Сауле стояла девчонка лет четырех-пяти в грязной голубой куртке. Щуплая, жалкая, с короткими смешными хвостиками, в потертых джинсах и драных кроссовках явно не своего размера — настоящий Маленький Мук.
Замарашка смотрела удивительно независимо, и Таня раздраженно воскликнула:
— Кто-нибудь объяснит, что здесь происходит?
— Разве нужно объяснять?
Мягкий, укоризненный голос матери мгновенно привел Никиту в чувство. Он вывернулся из-под Таниного локтя и виновато сказал:
— Ничего страшного, у нас просто гости, да, мам?
— Ага, совсем ничего страшного в нашем доме, — кивнула Таня. — Особенно ничего страшного в этой милой, почти беззубой собачке!
— Кеша не беззубый! — возмутилась девчонка.
— Какая жалость, — хмыкнула Таня. — А я-то, наивная, надеялась — у меня галлюцинации!
