Михаил Жутиков - Проклятие прогресса: благие намерения и дорога в ад
Мы не настаиваем на этой мысли, нет. Но возьмем наугад любое математизированное заключение науки. Самое простое: математическая теория гармонии учит, что только струны, длины которых соотносятся как целые числа, образуют гармонический строй, и настройщики струнных инструментов добиваются этого с великой тщательностью. Отчего же так гармоничен шум моря? Неужто шелест волн прибоя, их шипение, переплеск и шорох гальки, их ропот и стон, их вечное боренье и игра соотносятся как какие-нибудь целые числа? Отчего в березовой роще вся тайна прелести качания деревьев в том, что ни одной не найдется одинаковой или кратной частоты качания ветвей, но каждая вершина и ветвь, каждый листок до малюсенького последнего тревожится, качается и трепещет по-своему? Неужто эти частоты образуют терции и квинты? Так, стало быть, вздор – теория гармонии? Применительно к искусственному инструментальному миру – нет, не вздор. Но разве это исключает то, что главные законы жизни неподвластны анализу, составляя вечную игру океана Непознаваемого?
Но какой же прок от такого предположения? Какой смысл в слове «закон», если его нельзя очертить логикой, то есть выразить формально и для нас понятно? И далее: если нет повторяемости, устойчивости закона, то нет и прогноза, нет пользы? выпал вовсе наш шкурный интерес? Обидно…
Но больше ли проку в логике – ведь логична была и «полезность» дуста? И дитятко, выкладывающий домик из кубиков, имеет свою логику – да еще какую! Но, приступая с этой логикой к настоящему Дому, выламывая из него куски и оторопело озирая обвалившиеся углы, мы обнаруживаем убожество логического познания. Оно как будто заключено в клетку своей логики, тогда как жизнь – вся снаружи. Эта клетка не дана нам исходно: мы сами от себя натянули колючку логики, оградили зону, где катаем но кругу камень анализа. Камень тяжелеет. Мы тоскуем, мы сетуем небесам. Не находя твердыни и под земной корой, плавающей на магме и в любой момент готовой треснуть под ее напором, пролив ее на наши замечательно надежные атомные станции, мы ищем опору в логике, дедукции, диалектике, теории познания. Но ничего, кроме Веры, не оказывается прочного под бездной, куда со скоростью ста семи тысяч километров в час и вдобавок вращаясь, устремляется наша Земля, еще унося на себе для нас атмосферу и Луну, океан и цветущие персики.
Логика близка и понятна нам, мы по-иному не в силах представить себе явление, как только рассудив о нем логически, – но кто объявил, что она ведет нас к тайне?
И разве закон не выражен тем, что он весь перед нами??! И что мы знаем о его устойчивости? О его повторяемости?
Искомая простота существует – но в ней-то и вся загвоздка. Ведь и алгебра проста, да для кошки, например, закрыта. Кошка может лежать на книжке по теории групп, даже поиграть листочками, но от этого не станет искушеннее в решении хотя бы линейных уравнений. Мы можем по-своему воспринимать сущее, как некую данность, но ее простота иного уровня. Закрыта ли ее тайнопись от нас навеки? Может статься, что она закрыта от нас покрепче, чем от кошки алгебра. Во всяком случае, она явится нам по своей воле, а не служанкой алчности и гордыни.
Кошка умна, она идет своим путем. Она вовсе не «смиряется», ее существование полно, она живет! Ее благо в том, что она не лезет в алгебру. Кошка не поганит мир, а только познает! Нам осталось сделать только то же самое. Нам все дано, порча в нас самих. Наша беда не в том, что наш опыт усложняется, а в том, что нам приспичило вырваться за пределы того, что дано нам в полноте. (Это происходит и потому, что мы не осознаем этой полноты, утратили ее ощущение).
И если в отдельных случаях (научный коммунизм) убожество научного «знания» режет глаз, то для оценки его как целого мы располагаем не менее очевидным суммарным итогом развития. Напрасны оказались надежды энтузиастов-естественников на то, что наука механика облегчит человеку труд, что наука биология укрепит ему здоровье, а наука биохимия продлит ему жизнь. Облегчение труда привело к росту темпов истребления живого мира, совместные действия химии и медицины – к разрастанию числа уродов, а все науки вместе – к росту числа воинствующих паразитов на природе. Оглянемся же, братия, что гибнет вокруг нас живого: ведь это же мы сами! Пусть Платон и Паскаль, другие возвышенные души полагают несовершенство мира не стоящим всей нашей любви – любовь должна быть обращена к миру горнему, идеальному, к Творцу, а не к созданиям – для нас, умов и душ простых, через создания лучше постигается Создатель: ведь в творения вкладывают лучшее!!
Победа «логического», рационального мира – это наваждение, изморочь наших душ, внутри этого мира, чернее черного, вызрело ядро, уже гной его вышел наружу, заливая земную жизнь; что же? Бог даст, прорвет как следует. Только наше неведение счастливо – ведь с непознаваемостью Тайны придется же нам смириться, хотя бы триллионы овечек Долли укрыли землю – овеваемые виртуальными запахами, ведомые «оцифрованными скелетонами» пастырей, неотличимых от живых, – останется же тайна мира в точности той, что была!
Бесконечность же ветвления и «уточнения» математических моделей, их нарастающая сложность, потребность уже в особых приемах и особом инструментарии для их усвоения – одна эта особенность современного знания говорит против него: эта бесконечность – дурная. Сегодня взрослые люди успевают приспособиться к новациям века ценой возрастающего напряжения, но и подрастающие молодые все менее здоровы – не оттого ли, что темпы перемен неприемлемы и для них? Жизнь не может и не будет становиться «все сложнее», как то мечтается прогрессистам и мужам чиновным, она просто вымрет – либо будет делаться яснее, повторимее в самом малом, традиционнее в своем извечном кругообороте, и тем самым ПРОЩЕ.
Математическая «простота» породила невиданную сложность для людей и природы, сложность истинного мира необходимо восстанавливает забытую истинную простоту.
Можно полагать, что жизнь подвержена «простым правилам» – и это уважаемо, это повсеместно считается за верное, за «плодотворное» воззрение. Можно полагать ее сплошным исключением из правил – и это по крайней мере сохранило бы ее. Что более «плодотворно»: «алгебра революции», развитая марксистами, и гибель в результате доверчивого ее применения многих миллионов бедолаг России, Китая, Камбоджи, Эфиопии – или смутное «что Бог даст» – сохраняющее жизнь? Марксизм активно противостоял очеловечиванию истории, статистически верно снизив ее до уровня группового интереса, заразив этой чумой простые души – что же? результат перед нами.
Подобно тому, как России предстоит еще долго выхаркивать «простоту» ленинизма, познанию еще долго предстоит выхаркивать «простоту» Николая Коперника. Но изо всех исторических оптимизмов уместен и подлинен, смеем думать, лишь один – оплаченный кровью Сказавшего: «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю».
Землю! – а не растресканную пустыню с обездвиженными скорпионами, пошевеливающими только головами, точно силящимися вспомнить что-то забытое ими навсегда.
Перед этим оптимизмом, перед грозным одиночеством Посланника пустое дело важничать академиям мира и всем вместе мировым цивилизаторам. Точно Ноздрев перед капитан-исправником, напрасно будут вскрикивать они: «Вы врете! Я и в глаза не видал помещика Максимова!» – казенная телега ждет, и капитан в полувоенном сюртуке надежен.
И кроткие наследуют землю.
Грядет ли новая инквизиция?
Высшее искусство в мире состоит в том, чтобы обратить проблему в постулат.
И.В. Гёте1. Кто заступится за лягушек?
Когда мы упоминаем название территории, говорим, например, «Россия», мы подразумеваем людей с их культурой или их проблемами. Но ведь это и муравьи, и рыбы, и лягушки, и птенцы скворцов; порубка леса – это потеря территории…
Список больших и малых побед дитяти-убийцы над матерью-природой составил бы многие тома, но думается, дело все-таки не в одном только шкурном «интересе», уничтожение жизненной основы ведется и по слепоте.
Почитатели природы, спросим – куда деваться лягушке, если очистка воды в ее водоеме не предусмотрена никакой экологической программой? Чем кормиться птице, если и дикие злаки отравлены «научно-обоснованным» поливанием почв разнообразнейшей мерзостью; куда возвратиться на гнездовье перелетной птице, если лес, полгода тому назад бывший ее родимым домом, по прилете оказался наголо сбрит, а на месте ее болота ворочается строительная техника?
Сколько ни приходилось встречать научных и иных исследований природозащитной направленности, озабоченность авторов простирается никак не далее судеб «человечества», «цивилизации», а то и вовсе «прогресса». Не приходилось встречать охранительной ли, ограничительной программы, озабоченной судьбами зверья, насекомых, птиц, живой природы «в себе и для себя» – «первозданной» ли, нет ли, но уж никак не нашим прогрессом созданной. Речь, от силы, может идти об охранении промысловых популяций рыбы или пушного зверя или сохранении леса в его «народно-хозяйственном» значении (ныне сибирский лес поистине сбривают: каждый час уходит в Китай эшелон отборного кругляка – то-то «народохозяйственники» наши сибирские губернаторы). Другими словами, речь идет в лучшем случае о «рациональном природопользовании», т. е. о дальнейшем более или менее успешном паразитировании на ресурсе природы и фактическом истреблении ее в интересах человека – но никак и никогда о сохранении ее ради ее самой; провозглашение государственной охраны заповедных зон вовсе исчезло как несбыточное пустословие. В словосочетании «природопользование» ключевым словом является, конечно же, «пользование», потребление…
