С Максимов - Крестная сила, Нечистая сила
Покончив с убранством избы, бабы приступают обыкновенно к стряпне. В богатых домах жарят и варят живность, пекут куличи, убирая их мармеладом, монпансье и другими цветными конфетками. В бедных же семьях эта роскошь считается не по карману, и здесь
куличи, в виде обыкновенной, без всякой сдобы, булки, покупаются у местных лавочников или Калашников и барашников. Но так как калашники или барашники развозят по деревне свои куличи приблизительно за неделю или за три-четыре дня до праздников, то на пасхальном столе крестьянина-бедняка обыкновенно красуется плоская и твердая как дерево булка, ценою не свыше пятиалтынного или двугривенного. Но бывают, впрочем, случаи, когда крестьяне не могут позволить себе и этой роскоши, не выходя из бюджета. Таким беднякам обыкновенно приходят на помощь более богатые родственники, которые из чувства христианского милосердия не допускают, чтобы Светлый праздник омрачался "голодными разговинами", да еще в родственной семье. Впрочем, и посторонние не отстают от родственников, и в страстную пятницу совсем не редкость видеть шныряющих по селу баб, разносящих по домам бедняков всякие припасы: одна принесет молока и яиц, другая творогу и кулич, а третья, гляди, притащит под фартуком и кусок убоины, хотя и накажет при этом не проговориться мужу (в деревнях убоиной распоряжается мужик, и баба без спросу не смеет и подступаться к мясу).
Что касается мужиков среднего достатка, то они хотя и не прибегают к помощи зажиточных соседей, но редко обходятся без займов, а еще охотнее продают что-нибудь из деревенских продуктов (дрова, сено, мятая пенька и пр.), чтобы раздобыться деньжонками и купить четверть или полведра водки, пшеничной муки для лапши и пшена на кашу. Но вырученные деньги расходуются бережно, с таким расчетом, чтобы было на что "купить Богу" масла и свечей и заплатить попам.
' Все хозяйственные хлопоты заканчиваются обыкновенно к вечеру великой субботы, когда народ спешит
в церковь слушать чтение "страстей". Читать "страсти" считается за честь, так как чтец перед лицом всего народа может засвидетельствовать свою грамотность. Но обыкновенно чаще всего читает какой-нибудь благочестивый старик, которого окружают слушатели из мужиков и целая толпа вздыхающих баб. Долго длится это монотонное, а иногда и просто неумелое чтение, и так как,смысл читаемого не всегда доступен темному крестьянскому уму, то усталое внимание притупляется, и многие покидают чтеца, чтобы помолиться гденибудь в углу или поставить свечку святой Плащанице (бабы уверяют, что Плащаница - это Матерь Божия) или же просто присесть где-нибудь в притворе и задремать. Последнее случается особенно часто, и наши корреспонденты из лиц духовного звания резко осуждают это неуважение к церковному богослужению, замечая, что спать в церкви, да еще в великую ночь значит то же, что совершенно не понимать aceroi происходящего в храме.
Нам, однако, думается, что такой ригоризм едва ли можно признать справедливым, так как во всей стране нашей ни одно сословие не сохранило такой теплой и детски наивной веры, как крестьянство. И если в церковных притворах и темных углах храма народ действительно спит, так что храп мешает иногда молящимся, то нужно же принять во внимание, что эти спящие люди истощены строгим деревенским постом, что многие из них приплелись из далеких сел по ужасной весенней дороге и что, наконец, все они донельзя утомлены предпраздничной суетой и хлопотами. К тому же спят сравнительно немногие, а большинство толпится в темноте церковной ограды и деятельно хлопочет над наружным украшением храма. Во всю пасхальную ночь здесь слышны говор и крики; народ расстав
ляет смоляные бочки, приготовляет костры; мальчишки суетливой толпой бегают по колокольне и расставляют фонари и плошки, а самые смелые мужики и парни, с опасностью для жизни, лезут даже на купол, чтобы осветить и его. Но вот фонари расставлены и зажжены, вся церковь осветилась огнями, а колокольня горит, как исполинская свеча, в тишине пасхальной ночи. На площади перед церковью густая толпа народа глядит и любуется своим разукрашенным храмом, и слышатся громкие восторженные крики. Вот послышался и первый, протяжный и звонкий удар колокола, и волна густого колеблющегося звука торжественно и величаво покатилась по чуткому воздуху ночи. Народная толпа заколыхалась, дрогнула, полетели с голов шапки, и радостный вздох умиления вырвался из тысячи грудей. А колокол тем временем гудит, гудит, и народ валом валит в церковь слушать утреню. Через какие-нибудь пять минут в церкви делается так тесно, что негде яблоку упасть, а воздух от тысячи горящих свечей становится жарким и душным. Особенная давка и толкотня наблюдаются у иконостаса и около церковных стен, где "пасочники" расставили принесенные для освящения куличи, яйца и всякую пасхальную снедь. Когда отойдет утреня, ровно в 12 часов, по приказанию ктитора, в ограде палят из пушки или ружей, все присутствующие в церкви осеняют себя крестным знамением, и под звон колоколов раздается первое "Христос Воскресе". Начинается процесс христосова' ния: в алтаре христосуется причт, в церкви прихожане, затем причт начинает христосоваться с наиболее уважаемыми крестьянами и обменивается с ними яйцами^ (Последнее обстоятельство особенно высоко ценится крестьянами, так как они верят, что яйцо, полученное
от священника, никогда не испортится и имеет чудодейственную силу.)
После окончания литургии все "пасочники", с куличами на руках, выходят из церкви и строятся в два ряда в ограде в ожидании причта, который в это время в алтаре освящает пасхи более зажиточных и чтимых прихожан. Ждут терпеливо, с обнаженными головами; у всех на куличах горят свечи, у всех открыты скатерти, чтобы святая вода попала непосредственно на куличи. Но вот причт освятил уже куличи в алтаре и во главе со священником выходит наружу. Ряды пасочников заколыхались, началась давка, крик, кое у кого вывалилась пасха из миски, кое-где слышится сдержанная брань рассерженной бабы, у которой выбили из рук кулич. А причт между тем читает молитву и, обходя ряды, кропит святой водой пасхи, за что ему в чашу швыряют гривны и пятаки.
Освятив куличи, каждый домохозяин считает своим долгом, не заходя домой, побывать на кладбище и похристосоваться с покойными родителями. Отвесив на родных могилках поклоны и поцеловав землю, он оставляет здесь кусок творогу и кулича для родителей и только потом спешит домой христосоваться и разговляться с домочадцами. К разговенью матери всегда будят маленьких детей: "Вставай, детеночек, подымайся, нам Боженька пасочки дал", - и заспанная, но всетаки довольная и радостная, детвора садится за стол, где отец уже разрезает пасху на куски, крошит освященные яйца, мясо или баранину и оделяет всех. "Слава Тебе, Господи, пришлось разговеться нам", в умилении шепчет крестьянская семья, крестясь и целуя освященную пищу.
С первого же дня святой Пасхи на протяжении всей светлой седьмицы в деревнях обязательно служат так
называемые пасхальные молебны, причем духовенство расхаживает по крестьянским избам, непременно в сопровождении "оброшников" и "оброшниц", которые иначе называются "богоносцами". Оброшники вербуются всего чаще из благочестивых стариков и старух, которые или дали обет всю пасхальную неделю "ходить под Богами", или же желают своим усердием вымолить у Бога какую-нибудь милость: чтобы перестала трясти лихорадка, чтобы сына не взяли в солдаты, чтобы муж не пьянствовал, не дрался во хмелю и не бил домочадцев. Но очень многие из мужиков берутся "носить Богов" с исключительною целью пьянствовать на даровщинку. Все оброшники, прежде чем приступить к своему делу, обязательно испрашивают благословения священника. "Благослови, батюшка, под Богов стать", и только когда священник разрешит, принимаются за свои обязанности и "поднимают Богов", причем один носит свечи для продажи, другой кружку, в которую собирают деньги "на Божью Матерь", третий несет другую кружку, куда причт складывает весь свой доход, предварительно записав его на бумаге, четвертый, наконец, носит кадило и подкладывает ладан (эгот последний оброшник считается крестьянами самым почетным: в редком доме ему не поднесут стакана). Все оброшники подпоясаны белыми полотенцами, а оброшницы, кроме того, повязываются и белыми платками в память святых жен-мироносиц, которые, по мнению крестьян, бЪ1ли также покрыты белым. Когда все богоносцы выстроятся у церкви, появляется в облачении священник, и вся процессия, с пением "Христос Воскресе", под колокольный трезвон, шествует в первый ближайший от храма двор. К этому времени в избе, перед "домашними Богами", зажигаются свечи, стол покрывается белою скатертью, причем на стол
кладут ковригу или две хлеба, а под угол скатерти насыпается горсть соли, которая, по окончании богослужения, считается целебной и дается от болезней скоту. Домохозяин без шапки, с тщательно умащенной и прилизанной головой, выходит навстречу "Богам", а какаянибудь молодайка, с пеленою в руках, "сутречает" на пороге избы Божью Матушку и, приняв икону, все время держит ее на руках, пока духовенство служит молебен. Во время молебна мужики очень строго следят и считают, сколько раз пропели "Иисусе, Сыне Божий", и если меньше двенадцати раз, то хозяин при расчете не преминет выговорить священнику: "Ты, папаша, только деньги с нашего брата брать любишь, а сполна не вычитываешь". Но зато к чтению кондаков крестьяне относятся с большим равнодушием, и если священник не дочитывает до конца каждый кондак, то хозяева не обижаются. "Ведь и язык прибрешешь в каждом дворе одно и то же", - говорят они и расстаются со своим священником самым миролюбивым образом, оделяя его деньгами и лепешками ("Одну лепешку тебе, папаша, а другую мамашечке отдай, пущай от нас гостинчик ей будет").
