И. Бестужев-Лада - Социальное прогнозирование
И выход, действительно, был найден на совсем ином направлении междисциплинарных исследований. Ко второй половине 70‑х годов, когда кризис глобалистики – всего лишь на третьем‑четвертом году со дня рождения! – стал проявляться достаточно отчетливо, на нее пошли в атаку оппоненты из двух диаметрально противоположных лагерей.
Первый лагерь составляли носители мажорных футурологических традиций 50—60‑х годов, когда вера в научно‑технический прогресс была еще непоколебима, будущее рисовалось в розовом свете, а все возникающие проблемы казались легко разрешимыми с помощью все той же науки и техники. Наиболее ярким представителем этого течения общественной мысли стал уже упоминавшийся нами Герман Кан, который отнюдь не смирился с тем, что его футурологический бестселлер «Год 2000» поблек в ослепительном взрыве «Футурошока» и первых докладов Римскому клубу, и до самой своей смерти в 1983 г. (он умер за год до Аурелио Печчеи) продолжал год за годом выпускать книги, где доказывал, что, несмотря на временные трудности, все идет к лучшему в этом лучшем из миров, что в XXI в. наука и техника поднимут человечество на недосягаемые ныне высоты.
Своих идейных противников в Римском клубе и идеологически примыкавших к нему течениях Герман Кан и его единомышленники, как мы уже говорили, заклеймили ярлыком «экологических пессимистов» («экопессимистов»), чересчур выпячивающих экологическую сторону дела и не верящих во всемогущество научно‑технического прогресса. В свою очередь, они тут же получили от оппонентов ярлык «технологических оптимистов» («технооптимистов») – идолопоклонников НТР. Борьба между «экопессимистами» и «технооптимистами» составила основное содержание истории футурологии последней четверти XX века. Она продолжается и поныне.
«Технооптимисты» обрели союзников там, где меньше всего ожидали. Воинствующий антикоммунист, злейший враг Советского Союза Герман Кан вдруг сделался самым любимым автором «Правды». Конечно, о переводе его трудов на русский язык (кроме как «для служебного пользования») и речи быть не могло, поскольку там СССР и «социалистический лагерь» представали в довольно неприглядном свете. Но утверждение «технооптимистов», что все хорошо, а будет еще лучше, как нельзя лучше соответствовало идейным установкам Кремля того времени. Как раз во второй половине 70‑х годов несколько сановных московских авторов из верхушки партийной номенклатуры пробили строжайший запрет касаться каких бы то ни было проблем будущего, кроме как в порядке комментариев к политической программе Коммунистической партии (хотя ее полная несостоятельность стала очевидной для всех еще за десятилетие до этого), либо в порядке «критики буржуазной футурологии». С 1976 г. в советской прессе стали появляться статьи по проблемам глобалистики – запоздалая реакция на первые доклады Римскому клубу, а с конца 70‑х годов плотину запрета словно прорвало: за какие‑нибудь 5—7 лет по данной проблематике появилось свыше двух десятков монографий и сотни научных статей, тысячи публицистических – все до единой в единственно разрешенном «технооптимистическом» ключе, хотя ряд авторов более или менее эзоповым языком пытались показать серьезность глобальной проблемной ситуации.
Фонтан советской глобалистической футурологии пустил в 1985 г. последнюю струю коллективным трудом «Марксистско‑ленинская концепция глобальных проблем современности», после чего вскорости иссяк: во времена горбачевской перестройки стало не до глобалистики. По иронии судьбы мы вновь – в который уже раз! – опоздали на целую эпоху. До этого (и отнюдь не впервые) мы точно так же опоздали с признанием научно‑технической революции. Мы открещивались от нее, как от дьявола, почти все 50‑е и 60‑е годы, когда мир восторгался ею. И только в 1968 г., когда весь мир, в свою очередь, в ужасе отшатнулся от НТР с ее атомными грибами и разрушением окружающей среды, провозгласили необходимость «соединения НТР с преимуществами социализма» (после чего, как водится, хлынул поток из сотен книг и диссертаций, тысяч статей «об НТР»). А в 1985 г., когда мы только‑только ввязались в драку «технооптимистов» и «экопессимистов» (на стороне первых, разумеется), эта драка в глазах мирового общественного мнения давно уже отошла на задний план перед появлением другого лагеря оппонентов «экопессимистов» – провозвестников «альтернативной цивилизации».
Разум человеческий никогда и ни при каких обстоятельствах не может смириться с неизбежностью какой бы то ни было катастрофы – тем более глобальной. Так уж устроен разум человеческий. Правда, разные обладатели упомянутого достоинства по‑разному реагируют на надвигающуюся опасность. Одни предпочитают Надежду — например, на знаменитое русское «авось пронесет!». Другие обращаются к Вере — в бога или в научно‑технический прогресс, в данном случае безразлично. Подавляющее большинство целиком отдается Любви, скажем, к своим ближним, во всяком случае замыкаясь в личных делах и знать ничего не желая о судьбах человечества. Ну, а некоторым общества трех сестер недостаточно, они взывают к матери — Софии‑Мудрости. И та вразумляет, наставляет на путь истинный. Например, указывает на возможность спасения от надвигающейся катастрофы переходом от зашедшей в гибельный тупик существующей мировой цивилизации к цивилизации качественно иной, альтернативной, способной успешно преодолеть трудности, связанные с глобальными проблемами современности.
Первые, сравнительно робкие голоса «софийской» тональности зазвучали еще в первой половине 70‑х годов – в самом апогее триумфа глобалистики. С каждым годом они слышались громче и громче, а примерно с 1978—1979 гг., в свою очередь, выплеснулись десятками книг, сотнями статей. Уже в 1978 г. библиография по альтернативистике, приложенная к книге Марка Сатина «Политика новой эры: спасая себя и общество», насчитывала 250 названий, плюс 20 произведений, так сказать, предтеч альтернативистики в одних только США 1847– 1967 гг. С тех пор счет пошел на сотни одних только первоклассных научных трудов на английском языке, не говоря уже о литературе на других языках и о тысячах, десятках тысяч брошюр, статей, докладов.
Мы и в данном случае верны себе – отстаем позорнейшим образом. Лишь с 1990 г. стали появляться первые работы по альтернативистике. Одним из первых появился препринт В.Г. Буданова «Альтернатива общественного прогресса: гомо агенс» (тиражом 50 000 экз.). Правда, автор сосредоточил внимание лишь на одном вопросе – перестройке сознания. Более широко интересующая нас проблематика освещена в работе И.М. Савельевой «Альтернативный мир: модели и идеалы» (М., 1990; работа носит преимущественно обзорный характер, давая некоторое представление о западной литературе). Заявлена в проспекте книга А.Н. Чумакова «Философия глобалистики: поиск путей выживания цивилизаций» (как видим, предполагается работа также обзорного характера). Тот же обзорный характер носит докторская диссертация Л.Н. Вдовиченко «Формирование социально‑политических воззрений альтернативистов» (1990). И только статья Г.Г. Дилигенского «Конец истории или смена цивилизаций?», подготовленная к международному семинару в Новосибирске в мае 1991 г. содержит попытку выработки собственной концепции альтернативистики. Но и то лишь в качестве реакции на нашумевшую в 1990 г. статью американского футуролога Ф. Фукуямы «Конец истории?».
Возможно, здесь перечислены далеко не все наиболее значительные советские работы по альтернативистике. Но в количестве ли дело? Важно, что это – последние советские работы. И по альтернативистике тоже.
Каким будет старт российской альтернативистики, заявившей о своем существовании не только книгой И.В. Бестужева‑Лады «Альтернативная цивилизация» (1998)? Это зависит от того, какое внимание будет уделено данной проблематике в условиях, когда, мягко говоря, не до нее: выжить бы России в ближайшие годы, а уж потом думать о выживании человечества в ближайшие десятилетия. Но «первые ласточки» уже пытаются сделать «альтернативную весну: в 90‑х гг. появились серии монографий Н.Н. Моисеева („Как далеко до завтрашнего дня…“, 1994 и 1997; „Быть или не быть человечеству?“, 1999); В.Л. Иноземцева („За пределами экономического общества“, 1998, „Расколотая цивилизация“, 1999) и др.
Что касается их многочисленных западных коллег, то из них трудно выделить сколько‑нибудь общепризнанных лидеров типа Германа Кана для «технооптимистов», Аурелио Печчеи для «экопессимистов» или Алвина Тоффлера, которого, в известной мере, правда, можно отнести к предтечам альтернативистики. На память приходят разом несколько десятков имен одинаково первоклассных авторов, перечислять которые здесь – значит намного выйти за рамки лекции, а упомянуть лишь некоторых – значит обидеть остальных. Скажу лишь, что по сравнению с глобалистикой здесь намного выше процент сравнительно молодых (от 25 до 40 лет) авторов и еще выше – процент авторов‑женщин, сильнее предрасположенных к проблематике именно альтернативистики. Что ж? Молодежь, да еще женского пола – это не так уж плохо для старта нового направления междисциплинарных исследований. Чтобы альтернативистика – в противоположность глобалистике – не выглядела совсем уж безликой, сошлемся в качестве иллюстрации на две‑три выдающиеся работы, которые произвели наибольшее впечатление в ряду двадцати‑тридцати столь же выдающихся из двухсот‑трехсот первоклассных трудов.
