Мартин Гилберт - Первая мировая война
Слово «честь» часто звучало в период между двумя войнами, и у некоторых оно вызывало неприятие. «Причины войны всегда излагаются неправильно, ее честь фальшивая, ее слава показная, – писала в 1933 г. Вера Бриттен в своих мемуарах «Заветы юности» (Testament of Youth), – но вызов, брошенный душевной стойкости, острое, вдохновляющее осознание общей опасности и общей цели – все это влекло юношей и девушек, едва достигших возраста, в котором любовь, дружба и приключения зовут настойчивее, чем в любое другое время». И пока сохранялось это «вдохновляющее осознание», размышляла она, «ни одно человеческое чувство не могло сравниться с этой непреодолимой, бьющей ключом энергией». Цивилизацию невозможно спасти от «грозных сил разрушения», опасалась она, если не удастся «перейти к рациональному процессу конструктивного мышления и не обратиться к элементу священной красоты, которая, подобно яркому солнечному свету, пробивающемуся сквозь тучи, иногда облагораживает войну».
Война забрала у Веры Бриттен жениха, единственного брата и двух близких друзей. Два года она служила медсестрой, ухаживая за тяжело раненными солдатами, которых приносили прямо с поля боя. Прочитав этот отрывок после Второй мировой войны, бывший солдат Хью Боустед, ветеран боев на Сомме, заметил: «Я видел, что люди делают друг с другом – пытки и издевательства Красной армии над белогвардейцами в России, зверства в Африке и Аравии и прежде всего бойня на Западном фронте. Это очевидно всем, кто задумывается о войне; менее очевидна «непреодолимая, бьющая ключом энергия». И в этом главная проблема любой Лиги Наций или ООН».
Широкая публика в Европе и за ее пределами познакомилась с «бойней на Западном фронте» по роману Эриха Марии Ремарка «На Западном фронте без перемен» (Im Westen nichts Neues), где честно и без прикрас описывались жизнь и смерть нескольких немецких солдат. Автор не щадит читателя; в его тоне проступает горечь: «У Бертинка прострелена грудь. Через некоторое время осколок отрывает ему подбородок. У этого же осколка еще хватает силы вспороть Лееру бедро. Леер стонет и выжимается на локтях; он быстро истекает кровью, и никто не может ему помочь. Через несколько минут он бессильно оседает на землю, как бурдюк, из которого вытекла вода. Что ему теперь пользы в том, что в школе он был таким хорошим математиком…» [294]
Книга Ремарка была опубликована в Германии в январе 1929 г., а в Британии два месяца спустя. Название взято из описания смерти рассказчика, убитого в октябре 1918 г., «в один из тех дней, когда на всем фронте было так тихо и спокойно, что военные сводки состояли из одной только фразы: «На Западном фронте без перемен». В 1930 г. киностудия Universal Studios из Голливуда сняла по книге фильм [295]. После премьеры картины журнал Variety писал: «Лучшим вложением денег для Лиги Наций была бы покупка оригинала фильма и выпуск копий на всех языках, чтобы показывать всем народам мира до тех пор, пока слово «война» не будет изъято из всех словарей».
Те, кто изучал причины и ход Первой мировой войны, надеялись, что ее результатом станет общепризнанная система международного сотрудничества. 15 июня 1929 г. немецкий историк Эмиль Людвиг, биограф кайзера, писал в предисловии к своей книге о причинах войны: «Эта книга демонстрирует мирные намерения народных масс всех стран в июле 1914 г. Возможно, она будет способствовать укреплению идеи третейского суда, который вовсе не утопия, а растущая реальность – не вечно неразрешимая проблема, а неизбежный результат прошлого опыта». Людвиг был убежден, что двигаться вперед можно лишь посредством такого суда и идеи арбитража: «Альтернатива только одна: либо сделать это немедленно, либо ждать еще одной войны».
Арбитраж и переговоры начали оказывать влияние на послевоенный мир, но слишком медленно и, как оказалось, слишком поздно. 8 июля 1932 г. в швейцарской Лозанне было достигнуто соглашение, согласно которому Германия практически освобождалась от выплаты репараций. Обязательства Германии, составлявшие 25 000 миллионов долларов, снижались до 2000 миллионов долларов, причем и эту сумму можно было не выплачивать полностью, по крайней мере до указанной в мирном договоре даты, 1961 г. Однако британский посол в Лондоне сэр Хорас Рамбольд предупреждал: «Следует помнить, что немцы обычно не признают любой договор полностью удовлетворительным с немецкой точки зрения». Гитлер и его нацистская партия явно не собирались признавать, что подписанные в Лозанне соглашения помогли Германии. Отказ от Версальского договора стал главным пунктом его следующей предвыборной кампании и официально объявленной целью после того, как через полгода он стал канцлером.
В августе 1932 г. французский президент Альбер Лебрен открыл мемориал в Вердене – воинское кладбище Дуомон. Сооружение мемориала, увенчанного высокой башней, заняло десять лет. В этом месте покоятся останки 130 000 солдат, французских и немецких, кости которых были найдены на поле боя. На эти кости можно посмотреть через специальные окошки, устроенные на уровне земли. На кладбище перед мемориалом похоронено 15 000 французских солдат, которых удалось идентифицировать. Величественные ворота ведут к тому месту, где в 1919 г. торчащие из земли ружья и штыки указали на тела французских солдат, засыпанных землей в траншее. «Траншею штыков» превратили в памятник, накрыв бетонным навесом на бетонных колоннах.
«Марна и Верден навсегда останутся в числе величайших военных подвигов», – писал Клемансо в своей книге «Величие и нищета одной победы» (Grandeurs et Misères d’une victoire). – Но взаимное уничтожение не может быть главным занятием в жизни. Величие цивилизации заключается в том, что она позволяет нам – иногда – жить почти нормальной жизнью. Перемирие – это промежуток между опусканием и поднятием занавеса». Когда Клемансо писал эти слова, после заключения перемирия прошло двенадцать лет. До поднятия занавеса оставалось еще девять.
В День перемирия победители вспоминали о великой победе, а побежденные переживали горечь поражения. 11 ноября 1932 г. на поляне в Компьенском лесу состоялась церемония в память о перемирии, подписанном здесь четырнадцать лет назад. На поляну доставили железнодорожный вагон, использованный Фошем для мирных переговоров, и там же был установлен памятник, изображавший немецкого орла, пораженного мечом; надпись на памятнике гласила, что на этом самом месте пала преступная гордыня Германской империи. Железнодорожный вагон поместили под специальный навес, защищавший его от дождя и снега. Прошло меньше восьми лет, и в июне 1940 г. его вывезли из-под навеса, чтобы Гитлер мог подписать в нем новое перемирие с Францией. Для этой церемонии памятник, символизирующий унижение Германии, спешно накрыли флагом со свастикой. Затем вагон отправили в Берлин в качестве военного трофея. Он пропал в апреле 1945 г. на железной дороге в 80 километрах от Берлина, между городами Эльстерверда и Гросенхайн – считается, что он был уничтожен во время налета авиации союзников. В настоящее время в Компьене стоит копия того вагона с оригинальными предметами 1918 г.
После прихода к власти Гитлера в 1933 г. страх перед новой войной и подготовка к ней были неразлучны. В открытую велось перевооружение Германии, запрещенное Версальским договором. Аспекты Первой мировой войны рассматривались под другим углом. Отрицалась «вина» Германии как за вторжение в Бельгию, так и за действия во время войны. 7 мая 1935 г., в двадцатую годовщину гибели «Лузитании», газета нацистской партии Volkischer Beobachter поместила интервью с Карлом Шербом, офицером, который первым увидел океанский лайнер. Он видел в торпедировании пассажирского судна возмездие за британскую «голодную блокаду». Он также сказал, что боевое задание подводной лодки состояло исключительно в том, чтобы «нанести максимально возможный ущерб британским воинским транспортам». Капитан Швиген не виновен в преднамеренном убийстве. «Он просто выполнил свой нелегкий долг».
Сам капитан Швиген не мог присоединиться к дебатам: он без вести пропал в море осенью 1917 г. вместе с субмариной U-88, которой командовал. Останься он жив, его судили бы союзники, что вызвало бы еще больший гнев в Германии.
Дискуссии о войне, которые на протяжении четырех лет велись в министерствах и военных штабах, в последующие сорок лет повторялись на страницах книг и журналов. По прошествии времени чувство горечи только усиливалось. В 1936 г. в последнем томе своих мемуаров Ллойд Джордж так писал о британских военачальниках: «Некоторые приказы наших генералов об атаке неприступных позиций никогда бы не прозвучали, если бы они собственными глазами могли увидеть безжалостную бойню, в которую эти приказы бросали их подчиненных». Два года спустя в предисловии к сокращенному изданию он писал, что на посту премьер-министра «видел, как некомпетентность профессионалов (на самом деле их не обучали действиям в условиях современной войны) приходилось компенсировать невероятным героизмом простых людей… из-за ограниченной, эгоистичной и лишенной воображения стратегии гибнувших в страшной мясорубке тщетных и безумных атак».
