Николай Пржевальский - Из Зайсана через Хами в Тибет и на верховья Желтой реки
Выход в Баркульскую равнину. Прогнав вожака-монгола, мы расспросили у китайцев про дальнейший путь и спустя немного вышли на колесную дорогу, которая ведет из Гучена в Баркуль. Следуя по ней, мы и без проводника не могли заблудиться. Впрочем, это была только боковая ветвь главной дороги, направляющейся вдоль всего северного подножия Тянь-шаня. Снега последнего совершенно ясно виднелись вправо от нас. С каждым днем мы понемногу к ним приближались. Местность же, по которой мы теперь шли, была попрежнему усыпана мелкими горами; только горы эти сделались бесплоднее и вода в них стала редкостью. Наконец, 18 мая, караван наш вышел в обширную равнину и расположился бивуаком близ китайской деревни Сянто-хуаза, в 20 верстах от города Баркуля.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ОТ БАРКУЛЯ ДО ХАМИ
[96]
Обыденный порядок нашей походной жизни: ночевка; снимание бивуака; движение в пути; устройство нового стойбища; продовольствие и ежедневные занятия; двойные переходы, дневки. — Баркульская равнина. — Город Баркуль. — Дальнейшее наше движение. — Дороги вдоль Тянь-шаня. — Прелестная стоянка. — Пройденный Тянь-шань. — Леса северного его склона. — Перевал. — Южный склон. — Переход до Хами.
Настоящую главу начнем с рассказа о нашей обыденной жизни во время путешествия.
Как ни разнообразна, повидимому, почти ежедневно изменяющаяся обстановка путешественника во время его движения с караваном, но все-таки, несмотря на частую новизну в том или другом отношении, на постоянную смену внешних впечатлений, общее, внутреннее так сказать, течение жизни принимает однообразный характер. Почти одинаково проводили мы свои дни как в Чжунгарской пустыне, так и близ ледников Нань-шаня, на высоком плоскогорье Тибета, на берегах Куку-нора или Желтой реки и в песках Ала-шаня. Разница, если случалась, то только в мелочах.
Перенеситесь теперь, читатель, мысленно в центральноазиатскую пустыню к нашему бивуаку и проведите с нами одни сутки, — тогда вы будете иметь полное понятие о нашей походной жизни во все время путешествия.
Ночевка… Ночь. Караван наш приютился возле небольшого ключа в пустыне. Две палатки стоят невдалеке друг от друга; между ними помещается вьючный багаж, возле которого попарно спят казаки. Впереди уложены верблюды и прирязана кучка баранов; несколько в стороне наарканены верховые лошади. Утомившись днем, все отдыхают. Только изредка всхрапнет лошадь, тяжело вздохнет верблюд или бредит сонный человек…
В сухой, прозрачной атмосфере ярко, словно алмазы, мерцают бесчисленные звезды; созвездия резко бросаются в глаза; млечный путь отливает фосфористым светом; там и сям промелькнет по небу падучая звезда и исчезнет бесследно… А кругом дикая, необъятная пустыня. Ни один звук не нарушает там ночной тишины. Словно в этих сыпучих песках и в этих безграничных равнинах нет ни одного живого существа.
Снимание бивуака. Но вот забрезжила заря на востоке. Встает дежурный казак и прежде всего вешает в стороне на железном треножнике термометр [97], затем разводит огонь и варит чай. Когда последний готов, поднимаются остальные казаки; встаем и мы. В прохладной утренней атмосфере сначала немного пробирает дрожь, но чашка горячего чая хорошо и быстро согревает. Завтрак же, обыкновенно в виде оставшегося с вечера куска вареной баранины или уцелевшей лепешки, тщательно прячется в карман на дорогу; но казаки теперь наедаются дзамбы с чаем, зная, что следующая еда будет только на следующем бивуаке. Затем начинается седлание верховых лошадей и вьюченье верблюдов; на кухне и у нас в палатке в это время идет уборка разбросанных вещей. Наконец, наши ящики уложены, постель собрана и оружие вынесено вон из палатки; тогда эта палатка снимается и укладывается в войлочный футляр. Казаки давно уже сняли свою палатку и привязали ее поверх более легкого вьюка. Половина верблюдов уже завьючена; остальные завьючиваются еще быстрее, так как теперь и мы, т. е. я и офицеры, принимаем участие в этой работе. "Готово!" — наконец восклицает один из казаков. Все они идут тогда за своими ружьями, отложенными пока в сторону; затем направляются к непотухшему огню и закуривают трубки. Тем временем мы надеваем на себя оружие и садимся на верховых лошадей; казаки, с трубками во рту, спешат садиться на своих верблюдов. Караван выстраивается и трогается в путь, в порядке уже описанном в первой главе.
Движение в пути. Выходим мы с места ночлега обыкновенно на восходе солнца. Средний переход занимает около 25 верст — иногда меньше, иногда немного больше. В удобных для себя местах, т. е. вообще в равнинах пустыни, верблюд, с вьюком в десять пудов, идет, средним числом, 4 1 /2 версты в час. Но если принять во внимание нередкие остановки, чтобы поправить искривившийся вьюк, или привязать оторвавшегося верблюда, или помедлить на дурном спуске и подъеме в каком-нибудь неожиданно встретившемся овраге, то можно положить время от 6 до 7 часов, необходимое на переход от одного бивуака к другому. Весь этот путь едешь шагом, вперемежку с пешим хождением. Нередко приходится также слезать с лошади для засечек главного пути и более важных боковых предметов буссолью, которая для простоты и удобства держится при этой работе прямо в руках без штатива. Результаты таких засечек, как вообще вся съемка, заносятся сейчас же в небольшую записную книжечку, которая постоянно имеется в кармане и в которой отмечается все наиболее важное и необходимое в виду самого предмета. По приходе на бивуак из таких заметок составляется дневник, записывается что нужно в отделах специальных исследований, а съемка переносится на чистый планшет. Дорогою мы также собираем для коллекции растения, ловим ящериц, а иногда и змей, стреляем попадающихся зверей и птиц. Впрочем, все это делается мимоходом, так как долго медлить нельзя. Только иногда случается увлечься преследованием какой-нибудь раненой антилопы или, встретив большое стадо тех же антилоп, пустить в них залп из всех наличных берданок.
Первый десяток верст пути всегда проходит как-то незаметно; но на втором десятке, в особенности к его концу, начинает уже чувствоваться небольшая усталость, тем более, что в это время обыкновенно наступает жара или поднимается буря. Разговоры в караване также смолкают; даже верблюды и лошади идут лениво, апатично. Чаще повторяется спрос у проводника: далеко ли до места остановки? — и не один раз бранят того же проводника за его бестолковые ответы.
Но вот, наконец, показывается вдали желанное место — колодец или ключ, возле которого иногда бродит монгольское стадо, ожидая водопоя. Оживляются тогда силы всего каравана: быстрее пойдут верблюды, вскачь побегут собаки к воде, рысью еду и я туда выбирать место для бивуака. Дело это привычное, тем более что и выбирать в пустыне обыкновенно не из чего. Смотришь только, чтобы место остановки не было каменисто или не чересчур загрязнено скотом и чтобы поблизости нашлось хотя сколько-нибудь травы для наарканенных на ночь верховых лошадей.
Устройство нового стойбища. Через несколько минут является к колодцу весь караван. В три ряда укладываются три эшелона вьючных верблюдов. Их быстро развьючивают; затем отводят немного в сторону и связывают попарно, чтобы перед покормкою дать выстояться часа полтора или два. Тем же способом связываются и верховые лошади. Затем устанавливаются две палатки: одна для нас, другая для казаков. Если жарко, то эти палатки покрываются сверху войлоками, а задняя их половина приподымается, чтобы продувал ветерок.
В нашу палатку вносятся наши ружья, револьверы, постель, а также два ящика с дневниками, инструментами и другими ценными или необходимыми вещами. Все это раскладывается известным, раз определенным образом: постельный войлок расстилается посредине палатки, между двух вертикальных стоек, ее поддерживающих; к задней из этих стсек, где у нас изголовье, складываются подушки и одеяла; по другую сторону той же стойки, т. е. в самой задней половине палатки, также на разостланном войлоке, укладывается оружие, патронташи, охотничьи сумки, вынутые из ящиков дневники и другие мелочи. Тут обыкновенно просушиваются и препарированные птицы; растения же для гербария сушатся на солнце, на войлоках, разостланных вне палатки. В казачью палатку также вносятся ружья и револьверы, патронташи к тем и другим и постельные войлоки, которые вместе с тем служат вальтрапами под седлами верховых верблюдов. Впрочем, летом казаки всегда предпочитали спать вне своей палатки.
Продовольствие и ежедневные занятия. Пока совершается вся вышеописанная процедура установки бивуака, казак, заведывающий кухней, наскоро разводит огонь и варит чай. Топливом, как и везде почти в пустыне, служит сухой помет домашних животных, называемый монголами аргал. Лучшим считается аргал рогатого скота, затем верблюжий и лошадиный; при нужде употребляется и бараний. Зажигать подобное топливо нужно с уменьем, тогда оно горит хорошо.
