KnigaRead.com/

Б. Соколов - Молотов. Тень вождя

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Б. Соколов, "Молотов. Тень вождя" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Молотов же и на склоне лет убеждал Чуева, что покушение действительно замышлялось, просто шофер в последний момент дрогнул.

Одно из первых осуждений «врагов народа» списком Политбюро предприняло вскоре после убийства Кирова во время так называемого «кремлевского дела» 1935 года, когда были осуждены по обвинению в заговоре сотрудники кремлевских служб, а А.С. Енукидзе, в чьем ведении они находились, был исключен из партии за «политическое и бытовое разложение» и отправлен в ссылку в Харьков директором областного автотреста.

4 октября 1936 года список на 585 «участников контрреволюционной троцкистско-зиновьевской террористической организации» по представлению Ежова был одобрен Молотовым, Кагановичем, Постышевым, Андреевым и самим Ежовым (Сталин в тот момент отдыхал в Сочи). С этого момента и вплоть до конца 1938 года расстрелы списком стали для Политбюро обыденным, повседневным делом.

Больше всего списков — 372 — подписал Вячеслав Молотов, на втором месте — Сталин. Его собственноручные

резолюции «за» и подписи сохранились на 357 списках. Лазарь Каганович подписал 188 списков, Климент Ворошилов — 185, Андрей Жданов —176, Анастас Микоян — 8. А член Политбюро ЦК ВКП (б), заместитель Председателя Совета народных комиссаров СССР Станислав Косиор, сам впоследствии попавший в расстрельный список, таких списков успел подписать только 5. Так же как и «стальной нарком» Ежов, успевший подписать 8 списков на 416 человек. У Микояна же в таком же количестве списков — 1035 фамилий.

Молотовская подпись стоит на списках Политбюро, содержащих 43 908 фамилий. В подавляющем большинстве случаев люди были приговорены к расстрелу. Среди членов Политбюро он достоин «золота». «Серебряный медалист» Сталин расписался на судьбе 41 169 человек. Подпись Кагановича стоит на списках с 16 839 фамилиями.

Кроме того, Молотов, как второй человек в стране, безусловно, в наибольшей мере, после Сталина, должен нести политическую и юридическую ответственность за все репрессии 30-х — первой половины 40-х годов, за гибель миллионов людей в коллективизацию, за депортацию «наказанных народов», за 682 тысячи расстрелянных только в 1937—1938 годах, причем основная масса — по приговорам «троек», а не в судебном порядке.

Эти «тройки» были созданы согласно печально знаменитому приказу НКВД № 0047 от 30 июля 1937 года. Он предусматривал проведение операции «по репрессированию бывших кулаков, активных антисоветских элементов и уголовников».

Для ее осуществления создавались «тройки» на местах в составе секретаря обкома или республики, главы областного или республиканского НКВД, главы областного исполкома или республиканского ЦИК или прокурора. Действовали также и «двойки» в составе главы НКВД и прокурора или первого секретаря обкома партии и главы НКВД.

Инициатором этого приказа было Политбюро, и в первую очередь — Сталин и Молотов. Вячеслав Михайлович прекрасно понимал: не подписать расстрельный список — значит завтра же самому разделить участь обреченных.

А ведь очень многие жертвы, расстрелянные с непосредственной санкции Политбюро, в указанные списки не входят, например, почти 22 тысячи польских офицеров, а также представителей польской интеллигенции и имущих классов, расстрелянных весной 1940 года по решению Политбюро от 5 марта 1940 года. Под этим решением, среди прочих, стоит и молотовская подпись.

Несамостоятельность, подчиненную роль Молотова во всем, в том числе и в проведении репрессий, очень точно подметил Осип Мандельштам в своем знаменитом стихотворении о «кремлевском горце» — Сталине:

А вокруг него сброд тонкошеих вождей,

Он играет услугами полулюдей,

Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,

Он один лишь бабачит и тычет.

По свидетельству вдовы поэта Надежды Яковлевны Мандельштам, «тонкую шею О. М. приметил у Молотова — она торчала из воротничка, увенчанная маленькой головкой. “Как у кота”, — сказал О. М., показывая мне портрет».

Вячеслав Михайлович почти никогда не возражал Иосифу Виссарионовичу. Это его свойство отразилось в устном шуточном рассказе Булгакова, записанном Еленой Сергеевной. Речь в нем идет о воображаемом посещении Сталиным и другими членами Политбюро оперы Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда», вызвавшем статью «Сумбур вместо музыки» в «Правде» с резкой критикой творчества композитора. В этой фантастической сценке Молотов представлен в довольно жалком ви- . де, о чем свидетельствует следующий диалог:

«Сталин. Я не люблю давить на чужие мнения, я не буду говорить, что, по-моему, это какофония, сумбур в музыке, а попрошу товарищей высказать совершенно самостоятельно свои мнения. Ворошилов, ты самый старший, говори, что ты думаешь про эту музыку?

Ворошилов. Так что, вашество, я думаю, что это сумбур.

Сталин. Садись со мной рядом, Клим, садись. Ну а ты, Молотов, что ты думаешь?

Молотов. Я, в-ваше в-величество, д-думаю, что это к-какофония.

Сталин. Ну, ладно, ладно, пошел уж заикаться, слышу! Садись здесь около Клима. Ну а что думает наш сионист по этому поводу?

Каганович. Я так считаю, ваше величество, что это и какофония и сумбур вместе!»

Молотов Шостаковича ценил не слишком высоко и говорил Чуеву о Дмитрии Дмитриевиче: «Он человек небольшого калибра... Его можно считать крупным в своей области... А что у него хорошего? По-моему, только песня “Нас утро встречает прохладой...”. Хорошая. Слава богу, слова тоже хорошие (автор этих «хороших слов» Борис Корнилов был расстрелян в 1938 году. — Б. С), мотив хороший, бодрый... А большие вещи... Мы со Сталиным смотрели его оперу “Катерина Измайлова” (так позднее назвали оперу «Леди Макбет Мценского уезда». — Б. С.). Плохая. Лет десять назад (разговор происходил в 1980 году. — Б. С.) ее снова стали поднимать, раздувать — гениально и прочее, куски показывать по телевидению. Чепуха какая-то! Хотя и не очень деградировали музыкальные критики... Запоминающегося чего-то — нет. Ну какая-то торжественная увертюра... Не оставляет выдающегося впечатления. Бетховена я признаю. Боевая, поднимающая дух музыка... Чайковского я не люблю, сказать точно».

В разгар террора, 6 ноября 1937 года, в докладе на торжественном собрании в Большом театре Молотов с удовлетворением заявил:

«Уже стало привычным, что врагов коммунистической партии и советской власти считают врагами народа... Это означает, что в нашей стране создалось невиданное раньше внутреннее моральное и политическое единство народа... Морально-политическое единство народа в нашей стране имеет и свое живое воплощение. У нас есть имя, которое стало символом победы социализма. Это имя вместе с тем символ морального и политического единства советского народа. Вы знаете, что это имя — Сталин!»

О репрессиях Молотов говорил Чуеву:

— В 20—30-е годы партия вела жесточайшую борьбу с левым и правым уклонами. Сначала шла борьба пером, но без конца так вести борьбу — это за счет государства, за счет рабочего класса. Люди трудятся и хотят жить

лучше, а мы продолжаем борьбу наверху — этц опаснейшее дело. В какой-то мере и 1937 год был продолжением... После революции мы рубили направо-налево, одержали победу, но оставили врагов разных направлений, которые могли объединиться перед лицом грозящей опасности фашистской агрессии. В этом надо разобраться. Кого обидели, кого понизили. Все эти разные мотивы толкали на критические позиции, а это были такие критики, которые не способны понять новое и готовы на плохие дела. Многие кричали «ура!» за партию и за Сталина, а на деле колебались. Разобраться во многом сейчас трудно, но тогда нужно было быть очень начеку. Ведь даже среди членов партии были, есть и такие, которые хороши и преданны, когда все хорошо, когда стране и партии не грозит опасность. Но, если что-то серьезное начнется, они могут дрогнуть, переметнуться, надежды на них мало. 1937 год лишил нас пятой колонны. Конечно, были допущены ошибки, погибло много честных коммунистов. И чекисты перестарались. Им дали задание, они и рады стараться. У многих были колебания, из-за этого гибли честные люди.

— Как же вы допустили гибель многих известных людей, не говоря уже о тех, что пострадали на местах? — поинтересовался Чуев.

— Посмотрел бы я на вас на нашем месте, как бы вы справились. Это сейчас мы умные. Были разные периоды, а мы сжимаем время в одну точку. Надо разобраться и с каждым периодом, и с каждым действующим лицом отдельно. Скажем, если из 80 человек 50 оказались не правы и их репрессировали, то это не сразу. 80 исключили из своих рядов 10, 70 еще 10, и пошло постепенно... Социализм требует огромного напряжения сил. Здесь и ошибки. Но, повторяю, мы мойш бы иметь гораздо больше жертв во время войны и даже дойти до поражения, если бы задрожало руководство, если бы в нем, как трещины, появились разногласия. Я не уверен, что такой человек, как, скажем, Тухачевский, которого мы очень хорошо знали, не зашатался бы. Не думайте, что Сталин поверил какой-то фальшивке, якобы переданной через Бенеша. Тухачевский был расстрелян, потому что был военной силой правых — Рыкова и Бухарина. А государственные перевороты без военных не обходятся. Я не понимаю, почему реабилитировали

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*