Мартин Гилберт - Первая мировая война
В тот же вечер Людендорф убеждал Гинденбурга, что Германия должна незамедлительно добиваться перемирия. Однако ни один из них не знал, что Ллойд Джордж и его военный министр лорд Милнет, все еще не уверенные, что скорость британского наступления достаточна для разгрома немцев, настаивали, чтобы Хейг остановил наступление и сохранил людские ресурсы для сражений 1919 г. В Британии все больше внимания уделялось будущим боевым действиям. «Я никогда не забуду посещение большого цеха на севере Англии в сентябре 1918 г., – впоследствии писал специалист по вооружениям Джордж Дьюар, – где я видел, как испытывали пластины брони нашего нового танка «Марк VIII», стреляя в них из немецких винтовок; затем в другом цехе я наблюдал за производством и испытаниями двигателя для этого супертанка. Танку «Марк VIII» не было суждено принять участие в боях, но если бы война продолжилась, то к началу весны 1919 г. Великобритания могла бы собрать и отправить на фронт большое количество этих мощных машин».
На фронте под Салониками в третью неделю сентября в плен было захвачено более 10 000 болгарских и немецких солдат. 28 сентября Болгария, на территорию которой уже вступили британские и греческие войска, начала в Салониках переговоры о мире с представителями Франции и Британии. Она стала первой из Центральных держав, которой удалось выйти из войны. В Спа Людендорф в своих беседах с Гинденбургом настаивал, что Германия тоже должна добиваться перемирия с союзниками. На следующее утро, 29 сентября, два высших военных руководителя Германии, некогда внушавшие страх и едва не разбившие всех своих врагов, пришли к кайзеру и объявили, что война больше не может продолжаться.
Они объяснили кайзеру: проблема не только в нежелании и неспособности немецких солдат сражаться, но и в нежелании президента Вильсона вести какие-либо переговоры с самим кайзером или его военачальниками. Мужественно признав как военное поражение, так и необходимость политической демократизации, кайзер подписал декларацию о создании парламентской республики. За один день в Германии было покончено и с милитаризмом, и с абсолютизмом.
Тем не менее бои на фронтах продолжались, особенно на участке Мёз – Аргонский лес. 29 сентября, на четвертый день сражения, американские войска были вынуждены остановиться, отчасти из-за отчаянного сопротивления немцев, а отчасти из-за хаоса в линиях снабжения и связи. «Его солдаты храбро смотрят в глаза смерти, – отметил французский офицер, побывавший в штабе Першинга, – но они не продвигаются или продвигаются совсем чуть-чуть, а их потери велики. Вся эта огромная масса людей, представляющая собой американскую армию, парализована».
Поль Маз, в тот же день приехавший в штаб американского батальона с целью рекогносцировки, увидел группу солдат, которые как будто отступали. Он поехал вперед на мотоцикле, чтобы выяснить, в чем дело. «Они действительно отходили назад, – впоследствии писал он, – но просто потому, что потеряли связь со всеми; они не имели сведений об обстановке, а большинство офицеров были убиты при наступлении. Я приказал нескольким солдатам остаться на месте и развернуть пулеметы в сторону противника, а остальным – идти впереди и присоединиться к товарищам, что они и сделали. Их действия нельзя было назвать паникой – они просто шли назад, чтобы получить приказ».
Поль Маз вернулся в штаб батальона, чтобы рассказать об этих солдатах. «К своему удивлению, я обнаружил там полный разгром, как после землетрясения. На земле лежали три трупа, наполовину прикрытые мешковиной. Это был часовой, стоявший у входа в блиндаж, и два офицера, с которыми я разговаривал до отъезда. Внизу сидел один полковник, вытиравший лоб. «Это война, капитан», – сказал он, увидев меня».
В числе артиллерийских подразделений, участвовавших в боях 29 сентября, была батарея Гарри Трумэна. «Мы стреляли по трем батареям, – писал он в своих воспоминаниях, – уничтожив одну и выведя из строя две остальные. Командир полка угрожал мне трибуналом за то, что я перенес огонь за пределы сектора 33-й дивизии! Но я сохранил жизни солдатам 28-й дивизии слева от нас, и они отблагодарили меня в 1948-м!»[260].
Заторы на дорогах позади американских позиций были такими, что, когда Клемансо поехал в Монфокон в штаб французской 4-й армии, путь ему преградили американские грузовики, причем шоферы рассказали ему, что простояли в пробках две ночи. Несмотря на неудобства, доставленные Клемансо, вклад американцев произвел впечатление на высшее немецкое командование. 30 сентября Людендорф сказал генералу Герману фон Кулю: «Мы не можем сражаться со всем миром».
Бои на Болгарском фронте прекратились в полдень 30 сентября. Болгария была охвачена волнениями, Македония освобождена, надежды на германские подкрепления рухнули, и поэтому на переговорах в Салониках болгарские делегаты, в том числе генерал Луков, искавший мира еще две недели назад, были вынуждены согласиться на поставленные им условия: уход со всех греческих и сербских территорий, разоружение, вывод немецких и австрийских войск, оккупация союзниками всех стратегических пунктов в Болгарии, использование болгарских железных дорог для наступления на север и почти полная демобилизация болгарской армии.
Капитуляция Болгарии стала ударом для Германии и Австрии, которые внезапно оказались отрезанными от союзной Турции. Кроме того, противнику открывался путь к наступлению на Дунай. В Лондоне и Париже мысль о том, что поражение союзников Германии сделало ее уязвимой, вызывала воодушевление. «Первая опора рухнула», – заметил секретарь британского кабинета министров сэр Морис Хенки.
На Западном фронте бои не только продолжались, но становились все ожесточеннее. 29 сентября британские войска успешно форсировали канал Сен-Кантен, использовав лодки, трапы и 3000 спасательных поясов, которые сняли с паромов, курсировавших через Ла-Манш. Было захвачено 5000 пленных и сотня пушек. На следующий день у Ипра британцы были уже в трех километрах от Менена, взять который им не удавалось на протяжении четырех лет. На британском и французском участках фронта было захвачено еще 18 000 немецких солдат и 200 орудий. И только американцам в Аргонском лесу пришлось остановить наступление, хотя они и намеревались возобновить его через неделю.
Среди тех, кто получил ранение 30 сентября, был и Поль Маз. Он пешком отправился на разведку, чтобы определить положение линии фронта на участке, где сражались австралийцы. Из воронки от снаряда он увидел в двухстах метрах впереди себя острия немецких касок: это была первая линия траншей противника. Когда он поднял бинокль, чтобы рассмотреть все подробнее, пуля ударила его в кисть руки. По пути к побережью в медленно ползущем санитарном поезде Маз слышал вдалеке «гром орудийных выстрелов». Этот звук напомнил ему историю, рассказанную французским другом, к которому на передовую приехала мать. Она добралась до деревни прямо за линией фронта, послала весточку о себе и осталась ждать – высокая черная фигура посреди дороги; увидев сына, идущего к ней по разбитой улице, она крикнула: «Что это за шум, сынок? Что тут происходит?»
7 сентября в Палестине кавалерия Алленби пересекла Голанские высоты и вторглась в Сирию. До Дамаска оставалось всего 95 километров. В тот же день в деревне Тафас турецкие и немецкие солдаты убили несколько сотен арабских женщин и детей – это была жестокая месть за успешные действия участников арабского восстания. На следующий день, 28 сентября, в Даръа, где к восставшим арабам присоединились тысячи бедуинов, были вырезаны все раненые и пленные турецкие солдаты, что стало причиной антиарабских настроений среди индийской кавалерии, которая вошла в город во время резни. «Арабы хладнокровно убивали всех турок, попадавшихся им на пути», – сообщалось в рапорте 4-й кавалерийской дивизии о событиях того дня.
На следующий день 1500 турок перекрыли Алленби дорогу на Сасу, задержав наступление на два дня. Но к вечеру 30 сентября Алленби был уже на пути к Дамаску. В ту же ночь турецкая администрация покинула город, принадлежавший Османской империи на протяжении многих веков. 1 октября кавалерия Алленби, преодолев более 600 километров за двенадцать дней, приблизилась к заветной цели. Когда подразделения 3-й бригады легкой кавалерии из Западной Австралии подошли к окраинам города, их встретил ружейный огонь. Все остались целы, и командир, майор Олден, решил продолжить наступление. Приказав подчиненным обнажить сабли, Олден вместе с ними поскакал к главным турецким казармам, которые защищали несколько тысяч солдат. «Какое-то время враг колебался, – рассказывали австралийцы, – но вид огромных австралийских лошадей, несущихся галопом (турки и местные жители всегда восхищались размерами наших лошадей), сверкание клинков и стук копыт склонили чашу весов на нашу сторону» [261]. Как вспоминал один австралийский офицер, «через секунду выстрелы стихли, сменившись аплодисментами горожан». Затем снова зазвучали выстрелы, но это были арабы, выражавшие свою радость, что многовековая власть турок наконец пала. Через несколько часов прибыл Лоуренс Аравийский на своем знаменитом «роллс-ройсе» и в сопровождении индийской кавалерии.
