Александр Николюкин - Литературоведческий журнал № 32
В последующих статьях Катков отстаивает принципы классического образования, приводя примеры школьного устроения в европейских странах, где обучение детей в гимназиях зиждется на древних языках. Он утверждает в качестве основной цели среднего образования воспитание ума: «…в школе воспитываются дети для того, чтобы они вместе со своим физическим возрастанием и умственно могли быть способными как для наук, так и для всякой серьезной умственной деятельности»48. Изучение древних языков в качестве основного предмета в средней школе обосновывается тем, что они требуют от ребенка сосредоточенности и внимания. Ребенок должен усвоить себе их логику, освоив языки, приобщается к историческому миру, лежащему в основании современной цивилизации. Юный ум знакомится со всеми родовыми оттенками человеческой мысли и духовной организации человека.
Среднее образовательное звено Катков считал «корнем науки», его назначение видел в подготовке учащихся к овладению специальным знанием, в развитии ума, воспитании собранности и сосредоточенности. Основа этого приготовления – системное изучение словесности и элементарная математика. Такая школа основывается на объективном предмете и дает не столько знание, сколько развитие умственных способностей. «Она приучает к труду и, развивая способности к нему, делает его легким, – пишет Катков. – Напрягает и изнуряет силы только многопредметная школа или неправильно односторонняя, при сосредоточении занятий, например исключительно на математическом элементе»49.
В своей деятельности Катков предпринимал попытки практической реализации своего взгляда на образование. В 1868 г. им и его другом профессором латинской словесности Московского университета П.М. Леонтьевым был основан Лицей цесаревича Николая. В историю он вошел под именем «катковский лицей». Учебная программа лицея была основана на религиозном просвещении, изучении древних языков и математики. Обучение предполагало индивидуальный подход, при котором самостоятельную работу воспитанника организовывал преподаватель и наблюдал за ней педагог-наставник. Назначение классического образования Катков видел в противостоянии падению образовательного уровня в вузах, по его словам, забитых «толпами полуграмотных мальчишек, не способных ни к чему отнестись критически, не способных продержать две минуты одну и ту же мысль в своей голове…»50.
Известны отрицательные отзывы Тютчева о деятельности Каткова и Леонтьева как учредителей Николаевского лицея. Но относились эти отзывы скорее не к самой образовательной системе, а к способу ее реализации.
* * *Во второй половине 1860-х годов Катков перестает быть одним из основных адресатов в переписке Тютчева, однако из писем же и следует, что произошедшее охлаждение вызвано скорее личными причинами, чем мировоззренческими. Вряд ли можно разделить точку зрения исследовательницы В.А. Твардовской, которая пишет, что с годами они расходятся во взглядах, в связи с чем «высказывания поэта о московском публицисте становятся все более неприязненными, отрицательное отношение к нему – более определенным»51. Это охлаждение отношений было обусловлено скорее личными качествами Каткова, чем его убеждениями. Именно его неспособность к компромиссу, резкость и категоричность суждений со временем стали, по мнению Тютчева, мешать общему делу. Тон публикаций «Московских ведомостей» ставило под угрозу существование популярных и важных для выражения и развития общественного сознания в России изданий.
В письмах Тютчева этого периода звучат отголоски их взаимного недовольства. Не сразу смирился Катков с инициированным Тютчевым уходом из редакции «Московских ведомостей» Георгиевского, в письме к которому от 3 сентября 1866 г. Тютчев пишет: «Надеюсь, что расставание ваше с Катковым и Леонтьевым будет мирное и любовное, и что они примирятся наконец с мыслью вашего отпадения…». Далее по поводу страстного нежелания редакторов отпустить ценного сотрудника писал: «Есть же минуты страсти, когда и умные, и неумные люди становятся совершенно на один уровень» (6; 179).
Катков недоволен тем, что поэт не счел нужным скрывать ставшее ему известным содержание его тайной переписки с М.Н. Муравьёвым о следствии по делу Каракозова. Взаимное недовольство Тютчева и Каткова было, насколько можно судить по их письмам, спровоцировано третьими лицами. Об этом поэт прямо говорит в письме от 8 мая 1867 г.: «Не знаю, вследствие каких сплетней – вольных или невольных – вы могли, почтеннейший Михаил Никифорович, заподозрить меня в таком фантастическом извращении всех моих понятий и убеждений касательно Вас…». Причина возникшей неловкости, по словам поэта, – «прекуриозное недоразумение». Заканчивается письмо обычным для автора уверением в «неизменном, глубоко сознательном уважении и совершенно искренней преданности» адресату и надеждой на прояснение ситуации при личной встрече (6; 226–227).
Несмотря на взаимное недовольство, Тютчев счел необходимым защитить Каткова от резкой критики П.А. Вяземского, который в стихотворении «Хлестаков» (1866) создал карикатурный образ, намекающий на личность издателя «Московских ведомостей». Герой стихотворения высмеивался за «самохвальство», желание поучать общество и правительство, присвоение себе ничем не ограниченного права судить о важнейших вопросах внешней и внутренней политики России, ложную популярность в обществе:
Всё знает, всех всему он учит.
Кого не взлюбит – страшен он;
Когда листок его получит,
Бледнеет сам Наполеон.
Всё это вздор, но вот что горе:
Бобчинских и Добчинских род,
С тупою верою во взоре,
Стоят пред ним, разинув рот,
Развеся уши, и внимают
Его хвастливой болтовне,
И в нем России величают
Спасителя внутри и вне 52.
Известно, что Тютчев порицал Вяземского за резкость и необъективность оценки деятельности Каткова. А.И. Георгиевский цитировал присланное ему письмо поэта, написанное 3 сентября 1866 г.: «Здесь все друзья князя огорчены этою неуместною выходкою, и вот вам несколько строк, определивших экспромтом мое впечатление по этому поводу» [выделено мною. – Т. Ф.]53. К письму прилагались стихи, которые предназначались для печати при условии неполного обозначения авторства – буквами «Ф. Т.». Это было стихотворение «Когда дряхлеющие силы…», в котором поэт выразил неприятие раздраженного чувства стареющего человека по отношению к прославленному «обновляющимся миром» новому герою. Он пишет о «малодушных укоризнах», «чувстве затаенной злости» и «сварливом старческом задоре» как о «позорных» проявлениях человеческой натуры. При этом считает ревностность к славе вновь пришедшего на арену борения идей и мнений естественным чувством, которому не следует давать ходу. Стихотворение начинается словами:
Когда дряхлеющие силы
Нам начинают изменять
И мы должны, как старожилы,
Пришельцам новым место дать, –
Спаси тогда нас, добрый гений.
От малодушных укоризн.
От клеветы, от озлоблений
На изменяющую жизнь…(2; 162).
В них не случайно употреблено местоимение «мы», именно оно переводит смысл текста на уровень обобщения. По справедливому замечанию Т.А. Алпатовой, как это часто бывало у Тютчева, стихотворение, написанное «на случай», приобрело «и более широкое значение, вписываясь в ряд художественных размышлений поэта о скоротечности жизни и о том, что несет человеку старость»54.
Позднее поэт вполне обоснованно был недоволен тем, что стихи вошли в первый его сборник, подготовленный к печати в 1868 г. В нарушение его авторской воли стихотворению придавалось значение личного выпада против человека, чувствами которого он дорожил. Оно было опубликовано под данным издателями, а не автором названием «Еще князю П.А. Вяземскому». Тютчев предпринял решительные действия к тому, чтобы изъять текст из уже опубликованного издания, но не потому, что был недоволен качеством самого текста, на что он указывал в своих письмах к близким людям.
Содержание писем поэта, написанных в конце 1860-х годов, позволяет предположить, что охлаждение его отношения к Каткову, если оно и было, скорее вызвано личностными причинами. Направление мысли и общественная позиция оставались для них общими. В частности, в письме Тютчева к И.С. Аксакову от 9 сентября 1868 г. содержалась положительная оценка «решительной инициативы Каткова», включившего в передовые статьи «Московских ведомостей» отрывки и цитаты из опубликованной в Праге брошюры Ю.Ф. Самарина «Окраины России».
