Георгий Андреевский - Повседневная жизнь Москвы на рубеже XIX—XX веков
Тут следует заметить, что погром для русского человека являлся одной из крайне редких возможностей поправить своё материальное положение. Вспомним хотя бы немецкий погром 28 мая 1915 года. В Москве тогда было разорено и разграблено множество немецких квартир. В ночь на 29 мая погром распространился на пригороды и часть Московского уезда. В селе Свиблове были разгромлены фабрика Фриделя и пять дач, занятых немцами, а крестьяне деревень Алтуфьево и Неклюдово разграбили и сожгли имения немцев Вогау и Руперта. Погром и грабежи продолжались до двух часов дня 30 мая. Крестьяне уводили с барских усадеб коров, лошадей, тащили повозки, мебель, каминные часы, кухонную утварь и пр. Когда полиция потребовала вернуть похищенное, многие это сделали, а некоторые незаметно подложили похищенное в сарай старосты, где оно хранилось. Всё, конечно, вернуть не удалось. Так неудачи на фронте (немцы тогда наступали) компенсировались насилием и грабежами в тылу.
«План» дорогомиловских антисемитов — документ, конечно, интересный. Нельзя не отметить содержащееся в этом документе указание на то, что «убийства крамольников — интеллигентов и жидовских главарей не наказываются». Погромщиков действительно или не находили, или не судили, а если и судили, то не за убийства и разбой, а по статье 38 Устава о наказаниях, предусматривающей ответственность за нарушение общественной тишины и порядка. Полагалось за это самое большее — месяц ареста.
И всё-таки самым интересным в этом «Плане всемирного жидовского погрома» мне показалось то, что авторы его совсем забыли про рабочих, как будто их вообще не существовало в Москве. А казалось бы, ну чего проще, поднять на погром рабочих, а не ждать, пока на своих телегах прибудут в город крестьяне из окрестных деревень! В чём причина такой забывчивости? Думаю в том, что создатели плана, как и многие их единомышленники, были смертельно напутаны действиями восставших рабочих в 1905 году, поэтому с такой силой навалились на слово «жид». Чтобы не ставить себя в трудное положение разъяснением того, почему евреев, принимавших в восстании несравненно меньшее участие, чем рабочих, надо громить, а рабочих нет, они решили этой темы не касаться. Кстати, в плане погрома ничего не говорилось и о еврейской бедноте. А такая беднота в городе была. До выселения в 1892 году из Москвы двадцати тысяч евреев многие из них жили в Зарядье, на берегу Москвы-реки. «Трущобы старого Зарядья, — вспоминала Харузина, — кишели еврейской беднотой. На улицах помои, запах чеснока». Выселили тогда из Москвы, конечно, бедноту. Богатые евреи, причисленные к сословию купцов 1-й гильдии, остались. Таких в Москве было около трёхсот.
Некоторые выселенные евреи продолжали нелегально проникать в Белокаменную. На ночёвку они обосновывались в Марьиной Роще — она тогда не входила в черту города и находилась вне ведения столичной полиции. Отсюда по утрам целыми вереницами евреи пробирались в Москву. Что делали они в городе? Кто-то торговал, кто-то играл на скрипке, кто-то служил у богатого еврея, приобретая для него товар. Этим евреям в порядке исключения предоставлялось право находиться в Москве в течение двух месяцев. Об этом свидетельствуют слова в полицейском рапорте о еврее Раппопорте. «Проживающий в Москве в 1879 году в качестве ремесленника, кобринский мещанин Гродненского уезда Шмуйла Раппопорт, — сказано в рапорте, — ходатайствует о разрешении ему дальнейшего жительства в столицах на основании циркуляра 1880 за № 30. По собранным полицией сведениям Раппопорт занимается покупкой и отправкою товара для пинского 2-й гильдии купца Лазаря Веллера, на что имеет от него доверенность и приказчичье свидетельство. А так как евреям, купцам 2-й гильдии и приказчикам их, предоставлено право пребывания в столицах для закупки товаров только в течение двух месяцев, то имею честь испрашивать вашего сиятельства согласие на удаление из Москвы Раппопорта. При этом считаю долгом присовокупить, что Раппопорт не состоит в таких промышленных предприятиях, уничтожение которых повлекло бы за собою полное разорение лиц, как из самих евреев, так и из местных жителей». Учитывая хорошее поведение Раппопорта ему тогда всё-таки разрешили жить в Москве.
Проживали в Москве и так называемые «резники». В одном из сохранившихся в архиве полицейских дел за 1898 год имеется рапорт «работника полиции», из которого мы можем кое-что о них узнать. «Масса проживающих в Москве евреев, — читаем мы, — прописанных по доверенности еврейских купцов будто для покупки товаров, вовсе не занимаются покупкою товаров, ибо никакой товар им не нужен, так и ихним доверителям, а имеют фиктивные доверенности и занимаются тёмными делами, а многие из них исправляют должность еврейских резаков для резки птиц по-еврейски… Ходят по квартирам евреев и режут кур, за что и получают плату. Этим они занимаются в кухмистерской Малки Рожик и Выдриной в Георгиевском переулке и в еврейской резальне в Ершовском переулке… Подобные резники приходят часто в Охотный ряд и режут для евреев птиц, а охотнорядские торговцы птицами их допускают, зная о том, что они не имеют право жительства». В конце рапорта отмечается, что у задержанного Шмуля на одежде Писхакова Четыско — приказчика Либера Лейбова Сидлина обнаружена масса кровяных пятен, а при обыске найдено два свидетельства на еврейском языке от раввинов на право резания животных по еврейскому обряду, записи и счета по резке кур. У второго задержанного — Марголина, проживавшего в Москве под видом приказчика купца Тумаркина, в кармане найдены два ножа-бритвы, употребляемые еврейскими резаками, разрешение раввинов и оселок. Оба еврейских тореадора из Москвы были выдворены.
Русская поговорка «голь на выдумки хитра» как нельзя более подходила к евреям, живущим в Москве нелегально или временно и лишённым в ней сколько-нибудь твёрдой почвы под ногами. Лишь изощрённость еврейского ума, выработанная за тысячелетия выживания, позволяла им находить самые разнообразные источники существования и обогащения. Уже во время Первой мировой войны солдаты-евреи, находившиеся в лазарете, делили каждую спичку пополам и из одной коробки спичек делали две. В мирное время евреи, например, проворачивали «операции» с мелкой монетой. «Утром, — писала газета, — еврей со своими чадами и домочадцами в 5–6 душ отправляется в банк и добывает мелкой монеты на 10 рублей, хотя одному полагается монеты не больше чем на 1–2 рубля. Доставляют менялам мелкую монету и комиссионеры за вознаграждение, заходя в казначейство по несколько раз. В мелкой торговле (булочной, бакалее) мелкая монета (1,2, 3 копейки) особенно необходима. Пользуясь этим, евреи продают лавочникам рубль двух-, трёхкопеечных монет за 7–8 копеек, а рубль однокопеечных — за 10 копеек». Не случайно, наверное, пошли анекдоты про еврея, который брил крыжовник и продавал его за виноград, или про еврея, который продавал варёные яйца по той же цене, что и сырые, но зато был при деле и имел «навар». Всё это, конечно, смешно. Грустно другое: дети, росшие в таких семьях, получали довольно специфическое воспитание. На фоне религиозных фантазий о богоизбранности своего народа, о том, что евреи — народ вечный, а другие — временные и пр., обман с целью наживы, пробивание себе пути в жизни при помощи, мягко говоря, недостойных приёмов — всё это воспринималось ими как должное. Не случайно ведь свободу вероисповедания называют свободой совести. Для некультурного религиозного человека человек другой веры — и не человек вовсе, так что в обмане его совесть не помеха. И не случайно, наверное, министр юстиции Н. А. Манасеин обратил в своё время внимание на то, что евреи, влившиеся в русскую адвокатуру, вводят в её деятельность «приёмы, не гарантирующие моральную чистоту». А какие ещё приёмы могли ввести те еврейские адвокаты, которые выросли в среде постоянного мелкого жульничества? Тогда, как и теперь, многие не понимали, что жить нужно так, чтобы любая, сказанная или написанная о тебе гадость, оказалась ложью.
Интеллигент и человек интеллигентной профессии — это не одно и то же. Евреи, получившие образование в русской школе, влились в русскую интеллигенцию с идеями равенства и уважения к личности вне зависимости от её национальности и вероисповедания. Они развили и обогатили русскую науку и культуру своим трудом и талантом — и это прекрасно. К сожалению, правда, прекрасные идеи о свободе, равенстве и братстве использовались и до сих пор используются некоторыми их носителями до тех пор, пока они не добрались до кассы, а потом призывы к равенству нередко глохнут и на их место являются призывы к стабильности, незыблемости конституции и принципа частной собственности, а то и просто слышится возглас: «Карте место!» И всё-таки евреи стали близки русской интеллигенции. Любить того, кого не любит и притесняет грубая жестокая власть, для неё было естественным. Когда известный сионист В. Жаботинский сказал, что русская революция 1905 года ничего не дала евреям (остались и черта осёдлости, и процентная норма), кто-то ему на это заметил, что в результате всех произошедших событий российское еврейство добилось гораздо большего: оно отождествило себя с русской интеллигенцией, представителей которой называют теперь «жидами». Симпатичной стороной еврейства для русской интеллигенции явилась, конечно, склонность евреев к интеллектуальному труду, что в сочетании с накопленными за века страданиями давало неплохой эффект. Достоевский не случайно ответил на вопрос о том, что надо для того, чтобы стать писателем, коротко и ясно: «Страдать надо».
