Коллектив авторов - Интернет и идеологические движения в России. Коллективная монография
Д. Хоскинг считает, что в начале XX века Россия предприняла смелый эксперимент: правители пытались, в равной степени преднамеренно и неосознанно, превратить полиэтническую империю в национальное (русское) государство, а самодержавие – в конституционную монархию[114]. Именно тогда были сделаны первые шаги к созданию из разнообразного и рассеянного имперского «материала» основ будущего национального государства. Э. Лор назвал это сложное социально-политическое состояние «национализирующейся империей»[115].
Но в 1917 г. «официальному национализму» Российской империи, который свелся к этому времени главным образом к русификации окраин империи (что де-факто означало форму национального строительства), суждено было потерпеть крах вместе со Старым порядком. Однако парадоксальным образом это не привело имперский национализм к окончательному историческому поражению.
«Русская партия» и «красно-коричневый синтез»Партия большевиков и ее главный идеолог Владимир Ленин никогда не игнорировали национализм ни в качестве инструмента реакционной политики, ни в качестве конкурирующей идеологии в борьбе за умы масс. С подачи Ленина в 1913 г. будущий «вождь народов» Иосиф Сталин написал статью «Марксизм и национальный вопрос», ставшую впоследствии одним из основополагающих текстов для советской национальной политики. Сталин называл нацию
исторически сложившейся устойчивой общностью людей, возникшей на базе общности языка, территории, экономической жизни и психического склада, проявляющегося в общности культуры[116].
Революционные процессы 1917 г. и последующий распад Российской империи продемонстрировали конкурентоспособность и мобилизующую силу националистических движений. После того как в начале 1920-х гг. территорию Российской империи удалось «собрать» почти в полном объеме в рамках созданного Советского Союза, большевики занялись переосмыслением своей национальной политики. Плодом их интеллектуальных усилий стала разработка так называемой политики коренизации.
Авторитетный историк советской национальной политики Т. Мартин охарактеризовал СССР как империю «положительной деятельности» (The Affirmative Action Empire)[117]. «Положительная деятельность», или «позитивная дискриминация», являлась целенаправленной политикой советских властей по развитию культуры и самосознания этнических меньшинств, направленной на достижение двух целей: взять под собственный контроль политику деколонизации, проявившуюся в событиях после 1917 г., и нейтрализовать национализм этнического русского большинства, в котором лидеры СССР видели угрозу для большевистского (отметим – имперского по своей сути) проекта «собирания земель».
В обозначенный период в официальной риторике власти апеллируют к интернационализму трудящихся – единству интересов рабочего класса вне зависимости от национальной принадлежности. Постепенно входящий в оборот термин «советский народ» на первых этапах своего употребления обозначает чаще всего всю совокупность жителей советского государства.
С началом 1930-х гг. отношение властей к прежней национальной политике меняется. Начавшийся грандиозный социальный эксперимент, связанный с воплощением в жизнь целей первого пятилетнего плана в конце 1920-х гг., привел к социально-экономическому кризису. Его прямым следствием были признаки утраты центральной властью контроля над ситуацией в стране. В кругах этнических элит союзных республик стало звучать мнение о том, что политика партийного руководства мало чем отличается от имперской русской политики. В немалой степени это было связано с тем, что для эффективного воплощения целей индустриализации требовался единый язык, в качестве которого естественно выступил наиболее распространенный язык этнического большинства – русских. Следствием этого стало преднамеренное и непреднамеренное ущемление (особенно на фоне прежней политики коренизации) языков этнических меньшинств и созданных большевиками титульных наций союзных республик. В СССР началась (или возрождалась) политика русификации под контролем центральной власти.
Д. Хоскинг так объясняет природу «сталинской русификации»:
Логика конфликтов, порожденных «великим социалистическим наступлением», заставила советских вождей занять прорусскую позицию. Они начали придавать должное значение тому факту, что русские были носителями многонациональной идеи (прежнее «триединство» русского народа. – С. П.). Русский был официальным государственным языком страны, им больше всего пользовались для межнациональных контактов. Русские являлись самым многочисленным народом и – наряду с украинцами – наиболее географически мобильным, более всего склонным мигрировать за пределы своей «родной» республики[118].
Сам Хоскинг называет начавшуюся в 1930-х гг. русификацию – «реабилитацией России», подчеркивая, что она носила выраженный имперский и этатистский, а вовсе не этнический характер. В этот период были фактически уничтожены основополагающие цитадели дореволюционного русского сознания – сельская община и православная церковь.
По своему содержанию новая национальная политика Сталина в известном смысле возвращалась к лекалам Российской империи. «Официальный национализм» Советского Союза, так же как и его предшественник, имел «русские корни», но являлся идеологией сохранения полиэтнического государства на огромных территориях Северной Евразии.
Некоторые историки склонны думать, что окончательной хронологической точкой сбора французской нации явилась Первая мировая война (1914–1918), когда в окопах миллионы мужчин усвоили исторический нарратив, национальные идеалы, мифы и культуру, которые транслировались государственной пропагандой: людям было необходимо понимать, за что они погибают[119]. В России подобной точкой перелома стала Вторая мировая война.
Именно тогда русский национализм становится органичной частью государственной идеологии. В 1941–1945 гг. апелляции к историческому прошлому русских стали всеобъемлющими: реабилитировались цари, полководцы, деятели культуры. Отныне в историческом нарративе, создававшемся под зорким надзором Кремля, Советский Союз не был антитезой Российской империи, но ее историческим продолжением. Для утверждения этой идеи со всей мощью работал советский пропагандистский аппарат в органах административного управления, в сфере образования и культуры.
Д. Бранденбергер не вполне удачно использует для обозначения этого явления сложный и многозначный термин «национал-большевизм». Под ним он понимает сталинскую политику, направленную на формирование современного русского национального самосознания под воздействием мобилизации населения в 1930–1950-е гг., коммунистического популизма и массовой культуры[120]. Как известно, урбанизация имеет центральное значение для утверждения «национального принципа»[121]. Русские стали городской нацией в результате сталинской политики индустриализации, а значит, итоги национальной политики Сталина – возвращение к «официальному национализму», совмещение популизма и русификации, авторитарное понимание власти, роль Второй мировой как точки сбора нации – легли в основу развития русского национализма и самосознания в позднесоветское и постсоветское время. В данной главе вместо «национал-большевизма» Бранденбергера будет использоваться либеральный публицистический термин из 1990-х гг. – «красно-коричневый синтез», который, играя с «идеологическими» цветами, точнее передает указанное сочетание патерналистского популизма и имперского национализма.
Интересно, что в силу авторитарного характера «официального национализма» Сталина любые националистические инициативы на местах строго пресекались. Так, во второй половине 1940-х гг. в Ленинграде местное партийное руководство предложило ряд инициатив, направленных на развитие русского национального самосознания. Например, предлагалось сделать столицей РСФСР Ленинград, оставив за Москвой только статус «имперской» советской столицы[122]. Результатом этих предложений стало «Ленинградское дело» и расстрел ленинградской партийной верхушки.
Постсталинский период развития русского национализма в ограниченных объемах данной главы описать не представляется возможным. Стоит остановиться только на ключевой идее русских националистов обозначенного периода – «русской партии». Н. Митрохин указывает, что в силу невозможности оказывать реальное воздействие на политику в условиях авторитарного советского государства движение русских националистов в СССР сделало ставку на «русскую партию», под которой подразумевалось наличие в партийной номенклатуре «русских лоббистов»[123]. В силу этих ничем не подкрепленных надежд русский национализм, даже не будучи официальной доктриной в постсталинском СССР, оставался охранительной идеологией. Это способствовало дальнейшему сращиванию патерналистского популизма и «официального национализма».
