Виктор Еремин - 100 великих литературных героев
Островскому пришлось оставить учебу и вернуться в Шепетовку. Там он вновь с головой ушел в комсомольскую работу, даже вступил в ЧОН.
Однако состояние здоровья Николая ухудшалось. С 1924 г. он вынужден был уволиться и заняться лечением. В этих целях в 1925 г. молодой человек перебрался на жительство к Черному морю – в Новороссийск, к семье Мацюков – друзей матери. Вскоре дочь их Раиса Порфирьевна Мацюк (1906–1992) стала женой будущего писателя.
Николай Алексеевич не собирался бросать учебу и поступил на заочное отделение Московского коммунистического университета им. Свердлова. Тогда же он сделал первую пробу пера – написал повесть о котовцах, но рукопись была утрачена. Болезнь прогрессировала – Островский уже мог ходить только на костылях, начал слепнуть…
В октябре 1927 г. Николай Алексеевич по просьбе друзей взялся за работу над воспоминаниями о своей боевой молодости. Рукопись была готова в 1928 г. Неожиданно друзья стали советовать Островскому опубликовать ее как художественное произведение. Чисто литературных недостатков в книге было много, но Николай Алексеевич решил представить ее в издательство такой, как есть, поскольку считал, что выправление текста только выхолостит из него живое начало. И начались мытарства с публикацией. Автор несколько раз отсылал рукопись в издательство «Молодая гвардия», но ее дважды теряли, а затем прислали резко отрицательный отзыв – того, о чем написано в книге, просто не может быть!
Осенью 1929 г. жена привезла почти неподвижного и слепого Николая Алексеевича на лечение в Москву. Восемь месяцев пребывания в больнице результатов не дали. Островские остались жить в столице, получив комнату в коммунальной квартире. Упорный писатель продолжал работать над своей книгой. И хотя слепец ежедневно на 12–16 часов оставался дома один, жена и друзья изготовили ему специальный «транспарант» (папку с прорезями), с помощью которого Николай Алексеевич пытался писать. Но и это продолжалось недолго – пришла полная неподвижность, и Островский вынужден был диктовать книгу родным, друзьям, соседке по квартире, даже девятилетней племяннице.
Одновременно он не оставлял попыток опубликоваться. Наконец, рукопись попала к М.Б. Колосову, который сразу оценил истинное значение произведения.
Первая часть книги публиковалась в журнале «Молодая гвардия» с апреля по сентябрь 1932 г. и прошла незамеченной. Обескураженный Островский по настоятельному совету врачей в октябре того же года переехал жить в Сочи. Там он завершил работу над второй частью книги. Полностью «Как закалялась сталь» вышла отдельным изданием в 1934 г. Автором заинтересовался прославленный в те годы журналист газеты «Правда» М.Е. Кольцов. Современные обличители советской литературы уже по традиции утверждают, что он получил от Сталина коварное партийное задание создать из Островского очередной миф. В конце 1934 г. Кольцов приехал в Сочи на встречу с Николаем Алексеевичем, а в марте 1935 г. в газете «Правда» был опубликован очерк «Мужество» о слепом и обездвиженном писателе.
Так началась всемирная слава Николая Алексеевича Островского и его литературного героя – Павки Корчагина. Островскому оставалось жить четырнадцать месяцев.
Со времен перестройки писатель подвергается хуле и осмеянию. Особенно со стороны демократической интеллигенции. Это неудивительно, ведь Николай Алексеевич все советское время считался олицетворением, апофеозом истинного коммуниста. Главное обвинение – малограмотный Островский не мог написать такое произведение. Ссылаются на слова критика Г.М. Ленобля, голословно утверждавшего, что роман написан им и еще шестью авторами.
Клюют на эту «клюкву» люди, не понимающие специфики литературной работы. Ленобль страдал дюмизмом, болезнью, свойственной многим редакторам в XX столетии: они считают литобработку чужого произведения своим авторством! Если бы «обличитель» Островского смог назвать хотя бы один эпизод романа, сочиненный, а не обработанный им или другими редакторами литературно, можно было бы ставить вопрос об авторстве. В противном случае и говорить не о чем. Это прекрасно понимали опытные писатели – А.А. Караваева и Александр Серафимович, о помощи которых в работе над книгой не раз с благодарностью упоминал сам Николай Алексеевич. Никто из них автором романа «Как закалялась сталь» себя не называл даже в «кухонных» разговорах.
Что уж говорить о жалком лепете рафинированных «интеллектуалов», радеющих по поводу «художественной неполноценности» романа, с невероятной в истории мощью давшего обществу величайшие духовные ценности, рядом с которыми любое искусство и его каноны приобретают лишь вспомогательный характер и (используя штампованное выражение) подобно Луне сияют только отраженным светом от Солнца духовности. Виновниками бессмысленной критики являются, очевидно, ложные представления ее апологетов о приоритетах в художественной литературе и о высшем предназначении творчества как такового.
К сожалению, роман «Как закалялась сталь» жестоко страдает от многолетнего выпячивания его второстепенных, сопутствующих тем в ущерб главным, выявившимся только в наши дни. Сегодня Павел Корчагин перешагнул закономерную ограниченность автора – мы уже неоднократно говорили о подобном явлении – и вышел в ряды величайших социально-философских и эсхатологических литературных героев.
Проблема преодоления человеком физической немощи, бесспорно, очень важна, но не она превалирует в романе. Большевистский фанатизм Корчагина вообще понимается зачастую извращенно. Наиболее точное разъяснение ему дал еще П.Я. Чаадаев, сказавший: «Социализм победит не потому, что он прав, а потому, что не правы его противники». [317]
Современный критик Л.А. Аннинский одним из первых вплотную подошел к верному толкованию образа Павла Корчагина, когда написал: «Весь его характер построен на ощущении безмерной, всеобщей, конечной справедливости, которой нет… Ненависть Корчагина не измерима личным частным масштабом: безмерное попрание вызвало безмерную ненависть… усугублено до предела чувство бесправности, непреодолимой уязвленности, ощущение безличности, в которую походя отшвыривают его сильные мира. Бездна униженности рождает бездну ответной злости – физические страдания бледнеют при этом». [318]
Другими словами, Павел Корчагин есть литературный герой вне политики, он даже выше идеологии, ибо несет в себе сразу три ипостаси, стоящие вне мира идей, но целиком сотворенные верой. Прежде всего, Корчагин есть воплощенный в слове апокалиптический ангел возмездия, посланный к нам возвестить неизбежность небесной кары преступным власть предержащим силам и их потомкам непосредственно на земле, а не только в мире ином, и посредством этого обратить заблудших лицом к Справедливости. Во-вторых, это Дон Кихот в ярости, не только готовый защищать, но и во всеоружии защищающий слабых мира сего от зла сильных и богатых. И, наконец, в-третьих, Корчагин есть вселенский граф Монте-Кристо, пришедший вершить высшую Справедливость и карать предавших, оболгавших и нажившихся на погублении живых страждущих душ.
Одним словом, Павел Корчагин является сегодня олицетворением и критерием Высшей социальной Справедливости, посланной нам через русского юродивого-калеку, каковые испокон века были особо почитаемы в нашей национальной среде. Одновременно он есть праведный страж и этой Справедливости, и революции.
Отношение современных российских «хозяев жизни» и обслуживающей ее интеллигенции к таким, как Корчагин, да и к Богу вообще, блестяще, хотя и не желая этого, сформулировал И.И. Гарин: «И вообще все эти разглагольствования о бескорыстии творца несколько попахивают портянками вечных люмпенов, нивелляторов и экспроприаторов – неумирающей рати настоящих и грядущих хамов…» [319] Воистину Корчагин и есть герой тех самых, лживо трактуемых освоившимися при «кормушке» болтунами, «вечных люмпенов» и «хамов», которые в конечном итоге и есть наш народ, а другому и не бывать. И как верно высказался рафинированный интеллигент – за ним, Корчагиным, будущее, потому что он и есть Высшая Справедливость. А потому именно о Корчагине сказал столь непонятные для наших современников слова русский гений, на многие годы вперед проникший в истинную суть революции:
Так идут державным шагом,
Позади – голодный пес,
Впереди – с кровавым флагом,
И за вьюгой невидим,
И от пули невредим,
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз —
Впереди – Исус Христос. [320]
Полиграф Полиграфович Шариков
Гениальный драматург, талантливый беллетрист, но поверхностный, очень слабый мыслитель, Михаил Афанасьевич Булгаков всю жизнь стремился занять не свое место в отечественной литературе. Он тщился стать бóльшим, чем был на самом деле, видимо, понимал свою немощь и оттого слишком часто опускался до бессмысленного ёрничества, завистничества и сплетен с кукишем в кармане. В наше время это стыдное для серьезного писателя снисхождение к собственным слабостям воздалось Булгакову сторицей – менее чем через сто лет после кончины непозволительная таланту мелочность обратила Михаила Афанасьевича в жупел злобствующей образованщины, возомнившей себя интеллектуальной элитой российского народа.
