Игорь Силантьев - Газета и роман: Риторика дискурсных смешений
Еще о дискурсе «верхов»
Другая тематическая доминанта дискурса «верхов» выражается формулой «номенклатуры». Именно так называется рубрика, под которой проходит материал с заголовком «Зачем новой Думе столько начальников?» и подзаголовком «По числу всяких руководителей российский парламент – первый в мире». Как и в материале о добром президенте, данный текст строится на совмещении двух очень различных дискурсов: основного – собственно политического дискурса с ярко выраженным элементом полемики (что отражено в названии материала и собственно рубрики) – и дискурса улично-сварливого, как бы спровоцированного в своем появлении моментом полемики и отвечающего общему полемическом тону соответствующими словечками: «всякие руководители»; «новоиспеченная Госдума»; «секретарша» (курсив наш. – И. С.). При этом особенный привкус канцелярщины придают сложносокращенные слова, частично взятые из «деревянного» языка государственных чиновников – т. е. из собственного дискурса «номенклатуры» (например, «госдума») – а частично, по-видимому, придуманные автором («политбури»).
Где прячется «советский» дискурс
Перебираемся на 4-ю страницу. Под рубрикой «Протесты» мы встречаемся с текстом, озаглавленным «Франция – для мусульман?!» (о запрете во Франции носить хиджаб в общественных местах), при этом сопутствующее фото (на нем изображены митингующие мусульманки) сопровождено фразой «Неверным французам – наш смертный бой?!» В обоих случаях – подчеркнем – вопросительный и восклицательный знаки вместе. Ну и подзаголовок – «Хиджаб в Париже превратился в знамя».
«Протест», «власти», «повышенные меры безопасности», «наш смертный бой», «знамя», «митинги», «демонстрации», «мишень номер один» – уж очень знакомы нам эти словечки в таком их сочетании! Любопытное дело – советской страны и соответствующей политической и общественной системы нет, идеологии, вроде бы, тоже нет, а вот «советский» дискурс живет, и продолжает воспроизводить себя то здесь, то там. Мы имеем в виду даже не коммунистические газеты, дискурс которых правилен и прост, как пареная репа, а вот такие амбивалентные, как «Комсомольская правда» (хотя, может быть, название обязывает?). Это особенная и крайне интересная проблема – изучить, где прячется и как мимикрирует «советский» дискурс в современном российском коммуникативном пространстве. Вернемся к этой теме в другой раз. Здесь же добавим, что собственный дискурс этой статейки, очевидно, является информативно-политическим, с явным желанием автора парадоксально перевернуть многие клише этого дискурса: «Франция – для мусульман» (на фоне известного «Франция – французам»); или: «Франция с ее традиционным лозунгом „Свобода, равенство, братство“ сегодня стала мишенью номер один для тех, кто любит порассуждать о религиозной нетерпимости».
Обращает на себя внимание попытка автора материала развернуть его как интригу. Текст начинается словами: «Минувшую субботу Париж встретил в состоянии раздраженном. Повышенные меры безопасности всегда нервируют, а в этот день на улицы французской столицы, похоже, высыпали все полицейские города. Источником страха для властей оказались… женщины». Чем не начало детектива? Подчеркнем: многоточие не мы придумали, оно в самом тексте. В принципе, можно говорить о беллетристическом дискурсе-изгое, или дискурсе беллетризации, в таком примитивном виде из литературы уже исключенном, но обосновавшемся в журналистском тексте. Это – только штрих к проблематике газетного нарратива, которому будет посвящена следующая глава.
Сенсация в поле дискурса «болезненного сравнения»
«Американка родила шестерых» – «А в это время в Курске умерло четверо новорожденных». Все это вместе под рубрикой «Рекорды». С этикой у «Комсомолки», как у всякой массовой газеты, порой бывает туговато. Но не стоит упрекать в этом газету и ее авторов – виноват, если так можно выразиться, сам газетный дискурс, по необходимости своего площадно-уличного, полубеспризорного существования вынужденный не церемониться в выражениях – правда, пока не поколотят. Это ведь, к примеру, не бюрократический дискурс, прочно обосновавшийся в присутственных местах, осевший слоем словесной пыли на стандартной мебели, застывший в отблесках очков должностных лиц, вросший в содержимое папок с делами. Это дискурс таблоида, обращенный к улице, продающийся на улице, исчезающий и ежедневно возрождающийся в своем непрочном газетном теле. Постоянно возникающие конфликты газеты и общества на этической почве – это конфликты дискурсов, а не только людей, вовлеченных в производство этих дискурсов. Или, по Р. Барту, это война языков. Данная точка зрения, конечно же, грешит максимализмом, но мы делаем это специально, чтобы обострить саму проблему – проблему ответственности дискурса как такового.
Первый материал из этой связки развернут в поле дискурса сенсаций. Вообще сенсацию можно определить в рамках одной из характерных коммуникативных стратегий средств массовой информации: это установка на изложение определенного момента происходящего как события из ряда вон выходящего и тем самым привлекающего внимание, или такого события, которое в общем плане давно ожидается и к которому уже привлечено общественное внимание.
Однако, оказываясь в связке с последующим текстом, данный материал обретает дополнительное интердискурсивное звучание – он попадает в поле общего для обоих текстов дискурса «болезненного сравнения» – «как у них и как у нас», весьма характерного для российского менталитета. «У них» – все хорошо, «у нас» – если и не плохо, то все равно как-то криво. Сопоставим еще раз: «Американка родила шестерых» с подзаголовком «За полторы недели» – «А в это время в Курске умерли четверо новорожденных». Можно не вдаваться в детали – и лучше не вдаваться, а то выяснится, что «врачи квалифицируют их (американских новорожденных. – И. С.) состояние как критическое, хотя считают, что у близнецов есть шанс выжить», и вся эта наспех построенная дискурсная конструкция развалится, как карточный домик. Отвлекаясь от конкретной темы, заметим, что характерной особенностью журналистского дискурса вообще, а новостного – в частности, является то, что заголовок материала чрезмерно обостряет тему сообщения, стремится перевести ее в поле острой проблемности или сенсационности. Тем самым общее дискурсное пространство газеты становится наполненным силовыми линиями смыслового напряжения, словно трансформаторная будка.
Частица «уже»
Именно так строится заголовок следующего материала: «В Ираке погиб уже 500-й американец». Уберите частицу «уже», и заголовок потеряет необходимую дискурсную остроту, исчезнет требуемое напряжение, и материал останется только тем, чем ему, наверное, и следовало бы быть – не более чем простым информационным сообщением. Однако, чтобы хоть как-нибудь подогреть смысловую остроту, заданную заголовком, автор к завершение материала пускается в обобщения с ссылками на неких «социологов», которые считают, что «критической (для американского общественного мнения. – И. С.) может стать цифра в 1 тысячу погибших». Как и в предыдущем случае, здесь налицо авторская стратегия усложнить дискурсную структуру текстов – изначально не более чем прямо и просто информационных – дополнительными дискурсными планами. Здесь это план навязанной читателю сенсационности, совмещенный с планом псевдоаналитики, в предыдущем материале, – план еще более искусственной сенсационности, совмещенный с мало уместным морализаторством.
Что такое «здравый смысл»?
В авторской рубрике «Здравый смысл Евгения Анисимова» развернута статья «На пенсионные деньги в рулетку не играют». Уже в самой формулировке рубрики, с точки зрения того же самого здравого смысла, совмещаются несовместимые моменты, ведь здравый смысл, осуществленный в суждении, по определению является дискурсом обобществленным, он не может быть персональным. Стратегия парадоксализации текста и особенно заголовков не менее характерна для журналистского дискурса, чем стратегия сенсационности. В этом, в свою очередь, заключена своя парадоксальность: журналистский дискурс как таковой призван транслировать в общество им же, обществом, созданные и им же, обществом, востребованные стереотипы, потому изначально стремится к воспроизведению «общего мнения», «здравого смысла», в общем, доксы[53] и всего того, что П. Бурдье называет «события omnibus»[54]. С другой стороны, сама дискурсная манера представления доксы в журналистском тексте стремится быть по возможности необычной, вплоть до степени парадоксального[55]. Поэтому универсальную формулу журналистского дискурса можно выразить следующими словами: рассказать об обычном через необычное.
