Коллектив авторов - Новые идеи в философии. Сборник номер 7
Здесь не место дальше развивать это понятие логики, как науки о теоретических ценностях10. Задачей нашей здесь было только наметить ход мыслей, приводящий к этому своеобразному царству смысла и его ценностным формам или законам и научно принуждающий принять подобное царство, которое, будучи совершенно изъято из ведения наук о бытии, является поэтому объектом для совершенно особой своеобразной науки.
Как бы науки о бытии ни различались между собой по своему материалу и методу, все они все-таки имеют нечто общее, так как тем или иным способом и тем или иным путем все они стараются установить то, что есть и как оно есть. Теория познания, как наука о теоретических ценностях, никогда не задается подобным вопросом. Единственная проблема ее – это ценности, которые должны обладать значимостью для того, чтобы ответы на вопросы о бытии (что есть?) вообще имели бы смысл, для того, чтобы вообще имело смысл то, что математика говорит о бытии, или что мы говорим о действительности, являющейся материалом для различных эмпирических наук о бытии; чтобы вообще имело смысл то, что мы признаем действительность мира воздействующих друг на друга вещей и волящих существ, живущих в общении друг с другом; и чтобы, наконец, имело смысл познавать этот действительный мир при помощи естественно-научных и психологических дисциплин, при помощи исторических наук или систематических наук о культуре. Наука о теоретических ценностях касается, следовательно, того, что логически (begrifflich) предшествует всем наукам, их существующему или признаваемому действительным материалу. Она, можно сказать, имеет дело с априори наук. Это спорное понятие получает в ней простое и ясное значение, оказываясь в то же время необходимо связанным со всяким научным и до-научным познанием. Априори не есть ни психическое бытие, ни «уверенность», ни «задатки», ни «способность», или «сила», ни вообще что-либо, что вызывает познание, оно вообще не есть ни реальное, ни идеальное бытие, но только форма смысла, теоретическая ценность, имеющая трансцендентную значимость, без которой смысл всякого суждения о бытии перестал бы быть смыслом, без которой не было бы вообще истины, не было бы не только «опыта», но даже и «восприятия» и вообще никакого апостериорного познания. Что таким образом перед трансцендентальной логикой открывается широкая область своеобразных изысканий, простирающаяся от наиэлементарнейших фактов до самых сложных гипотез наук, – это не подлежит уже теперь никакому сомнению.
VI. Преимущества второго путиВыяснив это, мы можем обратиться к вопросу о том, что может дать эта наука для проблемы предмета познания, а затем уже и установить, как относится ее метод к методу трансцендентальной психологии. На первый вопрос ответить легко. В наших поисках того нечто, с чем сообразует познание свои формы, наука о теоретических ценностях дает, по-видимому, недвусмысленный ответ. Формы действительного познания должны соответствовать формам трансцендентного смысла. Следовательно, эти трансцендентные ценности, обладающие безусловной значимостью, и суть трансцендентный предмет. Мышление, сообразуя с ними свои формы, становится познанием. Самой общей формой, как мы видели, является положительный смысл вообще. Следовательно, мышление, чтобы быть более чем простым мышлением, должно каждый раз мыслить трансцендентный смысл. Этот смысл, как самая общая теоретическая ценность, есть самая общая форма познания. Таким образом, мы нашли, по-видимому, предмет, не прибегая ни к психическому акту познания, ни к понятию познания и очевидности, и притом пришли к точно тому же результату, как и на первом пути, когда исходили из суждения и сопровождающего его чувства необходимости. Этим уже вполне выясняются преимущества второго пути перед первым. Достаточно только вспомнить данную выше характеристику трансцендентально-психологического метода. Та предпосылка, из которой этот метод должен был исходить в целях истолкования имманентного смысла и которая была там молчаливой и недоказанной предпосылкой, Здесь явно высказана и обоснована: предмет познания есть трансцендентная ценность. По этой причине трансцендентально-логический путь лишен всех тех недостатков, которые необходимо связаны с трансцендентально-психологическим методом.
Даже более того. Строго говоря, мы пришли не к точно тому же результату, что и прежде, но даже достигли гораздо лучшей и научно более строгой формулировки для понятия предмета познания. Первый путь привел нас к требованию и это требование было истолковано тогда нами как трансцендентное долженствование. Второй путь привел нас непосредственно к трансцендентной ценности. Но лишь это понятие ценности дает предмет познания в его чистом виде. Ценность и долженствование не просто совпадают. Долженствование не есть чистая ценность. Оно есть (несуществующая, а только значащая) ценность, выражающая веление, следовательно, отнесенная к бытию, к субъекту, от которого оно требует послушания, признания и подчинения. Но эта отнесенность имеет второстепенное значение. Она даже затушевывает истинный характер ценности. Только самодовлеющая ценность, совершенно независимая от какой бы то ни было отнесенности к бытию и тем более к субъекту, к которому она обращается, только такая в себе покоящаяся ценность есть трансцендентный предмет: сущность трансцендентного вполне исчерпывается его безусловной значимостью. Оно не спрашивает, для кого оно значит. Трансцендентность ценностей состоит именно в этом самодовлении, и поэтому, включая в понятие ценности момент долженствования для признающих его субъектов, тем самым только затушевывают его.
Различие между ценностью и долженствованием было доведено до резкого противоположения Мюнстербергом, который на место философии долженствования хочет поставить «философию ценностей». То же различие резко выдвигает Ласк11, указывая, однако, также связь между значимостью ценности и нормой: «Значимость становится для нас требованием или нормой тогда, когда мы не рассматриваем ее сущности в себе, чисто и отвлекаясь от всего постороннего, но когда мы вместе с тем втайне уклоняемся в сторону подчиненной значимости, субъективности». Следовательно, и по Ласку идея долженствования по сравнению с ценностью в себе производна и вторична, и так как для теории познания существенна лишь трансцендентная значимость предмета, то, следовательно, она должна избегать всяких таких уклонений, т. е. должна говорить только об обладающей значимостью ценности, а не о долженствовании.
Конечно, нельзя отрицать (что особенно следует заметить против Мюнстерберга), что ценность становится долженствованием, как только мы относим ее к познающему субъекту. Тогда она противостоит ему, как правило, как норма, с которой субъект должен сообразоваться. Но, именно, эта мысль низводит ценность с ее трансцендентной выси, с ее трансцендентной значимости и умаляет ее теоретическое достоинство. В особенности же такое рассмотрение недопустимым образом передвигает центр тяжести теории познания, как науки. Оно отнимает у науки, которая должна быть теорией теории, ее чисто теоретический и ее собственно-научный характер. Оно делает из нее «нормативную дисциплину» или даже техническое учение о мышлении, а этого должна остерегаться теория познания. Техническое учение (Kunstlehre) не есть наука, но всего только применение научных выводов. Гуссерль вполне убедительно доказал это: нормативные дисциплины нуждаются в чисто теоретическом фундаменте12. В этом последнем вся суть. Превращение ценностей в нормы для действительного процесса познания уже не есть научная задача. Установление норм и правил – дело техники. Так что также и на этом основании можно сказать: теория познания, как чистая наука, не имеет дела с долженствованием, которое обращается к бытию, но исключительно с царством чистой «мысли», трансцендентного смысла. Уже поэтому трансцендентально-логический путь предпочтительнее трансцендентально-психологического, ведущего нас к долженствованию.
Что можно возразить на это? Нельзя оспаривать, что эти мысли справедливы, и что трансцендентально-логический метод представляет преимущества. Исходя из действительного познания, мы навсегда остаемся как бы опутанными психическим процессом. Предмет, смысл, ценность здесь не свободны. Они остаются простыми нормами для человека, так что все, по-видимому, принимает антропоморфную окраску. Мы должны уяснить себе, что смысл лежит высоко над всем человеческим, а следовательно, и над всякими суждениями и актами признания.
К этому присоединяется еще нечто особое. Чтобы оградить понятие науки о ценности от недоразумений, лучше всего, пожалуй, было бы из тактических соображений пожертвовать понятием нормативной науки. Возражения, справедливо направленные против понятия нормы, как понятия не теоретического, совершенно не касаются понятия теоретической ценности. Прежде всего надо показать, что вопрос, искать ли логическое в «идеальном бытии» или в нормативном, основан на ложной альтернативе. Имеется еще нечто третье, а именно, теоретическая самодовлеющая ценность. Таким образом, действительно, необходимо резкое разделение нормы и ценности, особенно, в виду того, что и теперь еще против понятия науки о ценности выставляется аргумент о необходимости для всякой нормативной дисциплины «теоретического фундамента», построение которого и составляет единственную научную задачу теории познания. Этот аргумент может быть, однако, направлен только против понятия нормативной дисциплины, но отнюдь не против понятия чистой науки о ценностях. Напротив, искомый фундамент под нормы может подвести только наука о ценностях. Из наук о бытии никак нельзя вывести норм, имеющих более чем условную, от воли определенного индивида зависящую значимость: технические правила имеют значимость только для того, кто, желая определенной цели, сознает, что он должен желать также и средства. Здесь логика совершенно не при чем. Итак, конечно, всякая нормативная дисциплина предполагает чисто теоретические выводы, которые сами по себе не устанавливают ни норм, ни правил, но верно также и то, что теоретической основой нормативной дисциплины являются ценности, и что только на основании значимости этих ценностей норма может претендовать на руководство мышлением. Понятия теоретического и ценности, как мы видели, не представляют собой противоположности. Всякая «теория» и всякое познание основываются на значимости ценностей, и эти теоретические ценности, как ценности, исследует теория познания, именно потому, что она есть теория теории. Установление норм вытекает тогда, собственно, само по себе и постольку оно может быть названо вторичным по сравнению с чистой наукой о ценностях. Если долженствование понимать только как производное из ценности правило для суждения, то слово ценность есть действительно самое лучшее и даже единственно верное обозначение для предмета познания.
