Геннадий Воробьев - Кибернетика стучится в школу
Геннадий Воробьев - Кибернетика стучится в школу краткое содержание
Геннадий Воробьев
КИБЕРНЕТИКА СТУЧИТСЯ В ШКОЛУ
Памяти академика А. Берга
Предисловие для сомневающихся
— Здесь учатся? А где же парты?
— Вы уверены, что они необходимы для учебы?
— Не уверен.
— В таком случае добро пожаловать в кибернетическую школу.
— Мне нужно как-то подготовиться?
— Совсем немного. Отрешитесь от стереотипов прошлого.
О том, как я попал в школу будущего, где ни один предмет не напоминал о традиционной школе, я расскажу потом. А нока несколько слов о самой книге — для тех, кто прочитал название, пробежал оглавление и открыл первую страницу, не совсем уверенный, что дойдет до последней.
Сегодня во многих школах мира, а также в школах нашей страны можно увидеть довольно много ростков нового, которые дадут нам представление о завтрашнем дне.
Научно-технический прогресс ведет пас в информационную эру. Наши потомки будут жить в информационном обществе. Это означает, что профессии многих будут связаны с производством и обработкой информации, а это потребует больших изменений в условиях и методах труда и даже в образе жизни.
Одним из таких информационных учреждений является школа, которая с помощью кибернетики подвергается большим преобразованиям.
Кибернетика в школе — не только и столько ЭВМ, кат; думают довольно многие, неизменно связывая вычислительную технику со всяческой «кибернетикой». Кибернетическая педагогика, о которой в основном пойдет речь, — наука об оптимальном управлении учебным процессом. «Оптимально» значит быстро, надежно, удобно и даже приятно. Понятия «прогулять», «подсказать», «провалиться», быть «отчисленным» связаны с критериями неоптимальности (как выражаются ученые).
Школа не привилегия юности. Она давно стала правом и превращается в обязанность даже для взрослых.
В таких условиях просто невозможно цепляться за старое, взыскивать с учеников больше, чем с учителей, ко всем ученикам подходить одинаково, требуя от них стандартного прилежания.
Чтобы кибернетика стала хозяином в школе, мало в одном из классов установить ЭВМ и всех поголовно обучать программированию. Надо менять технологию обучения, по-новому организовать учебный процесс, подумать о том, какими должны быть учебники и учителя.
Трудиться должны все, учеба — это труд, и все его участники имеют свои обязанности и права. Обязанность ученика — учиться, не пропускать занятия, но опаздывать, на шалить. Право — получать удовольствие от содержания знаний и процесса учебы. Важно подобрать метод обучения к способностям каждого ученика: от этого зависит качество обучения. И тогда можно говорить о бездефектной сдаче продукции — получении одинаково качественных знании всеми выпускниками школ.
Раньше «дробили» обучение в средней школе, давая начальное и неполное среднее образование, а желающим учиться дальше предлагали преодолеть рубеж между средним и высшим — более или менее трудный. В будущем от этой преграды сохранится смутное воспоминание.
Но станут дробить высшее образование и желающим предоставят возможность учиться дальше — получить сверхвысшее. Закончивший обучение будет работать и продолжать учебу — сохранять квалификацию, расширять кругозор и переквалифицироваться, когда обществу потребуются новые, актуальные специальности; при желании он может подняться на ступеньку выше, то есть повысить свою квалификацию.
Поэтому книга повествует о единой школе для всех: детей, взрослых и стариков. В книге приводится множество примеров, не названных поименно, потому что это всего лишь ростки. С каждым днем становится все больше таких ростков, и при желании читатель может увидеть их и в родном городе. Но это пока лишь всходы, которые станут школой будущего.
Если читателю небезразличны эти проблемы, он может смело читать дальше.
ЗАЧЕМ УЧИТЬСЯ
Любили ли мы школу?
На северном болоте белый фундамент будущего здания школы казался огромным валуном. Осенью и весной мы играли здесь, и я пытался представить, какой будет школа, которую так и не построили: началась война.
Но школа существовала — я учился в ней. Не было только здания. И мы занимались то за перегородкой магазина, где продавалась вяленая зубатка и зеленый лук, то в железнодорожном вагоне. Иногда маневровый паровоз увозил вагон на другое место, и опоздавшие на урок слонялись по путям в поисках исчезнувшего класса.
В то время у меня уже выработалась установка, которую психологи называют «мотивацией на школу».
Я был сыном учителей и твердо знал, что учиться надо.
От природы любознательный и ленивый, я хотел делать то, что интересно, энергично занимался поисками путей, требующих меньших энергетических затрат, и для удовлетворения любознательности предпочитал увлекательную книгу скучному уроку.
Единственное, что я слушал со рвением и старался все записать, была история (учебников по истории у нас тогда не было). И не только потому, что любил историю и старался почувствовать дух каждой исторической эпохи.
Дома, в бараке, где день и ночь в печке трещали дрова, я с наслаждением конспектировал толстый том по египтологии, то есть пересказывал его для себя более интересно. А виновником был учитель, перед которым я робел. Когда после болезни я старался разузнать, что было на пропущенном уроке, ребята с трудом извлекали из памяти разрозненные факты, с иронически-восхищенным удивлением смотря на меня.
Другой человек, к которому я относился с уважением, был добрый мученик эстонец Карл Иванович — учитель немецкого языка, совершенно лишенный преподавательских способностей. Класс на его уроках шумел, и даже способные выучить язык были лишены возможности сделать это. Я не был способным и еще раньше вынес свой приговор: сначала с интересом читал подписи к рисункам и старался переводить маленькие рассказы в учебнике, но, сообразив, что пионеры с немецкими именами, говорящие по-немецки, плод фантазии автора, охладел к языку.
Может быть, я стал бы пропускать уроки, по родители преподавали в той же школе. Поэтому ничего не оставалось, как надевать лыжи и отправляться в школу, думая, как бы на уроках полезнее провести время и поскорее вернуться в Древний Египет.
Я упомянул об одной из 13 средних школ, в которых я учился, и о двух из 120 учителей, которые учили меня.
500 одноклассников тоже оставили след в моей памяти.
Среди них были «волки», которые смотрели в лес, часто пропускали занятия, демонстрируя свое пренебрежение к школе, и ждали удобного случая, чтобы ее бросить. «Зайцы» в лес не глядели, знали, что школу все-таки придется кончать, и занимались тем, что придумывали изощренные способы удрать с урока и затем оправдаться.
«Лошади» сбегали редко, они учились, или старались учиться, добросовестно: одни — «ломовые» — прилежные тянули, другие — «иноходцы» подтягивали, иногда делали вид, что тянут, поднимая хвост и взбрыкивая ногами. Все это я испытал на себе, потому что был «иноходцем».
Оглядываясь назад, я думаю, что получил к тому времени некоторую педагогическую подготовку, так как, кроме личного опыта лицезрения учителей, через мои руки подростка прошла большая литература воспоминаний о предреволюционных школьных годах, с галереей портретов плохих и хороших учителей, методологией детских шалостей и ассортиментом знаний, усвоенных, несмотря на эти шалости.
Главная проблема школы заключается в том, что за сравнительно короткий срок она из привилегии превратилась в право, а затем в обязанность, сохранив при этом в неприкосновенности почти все школьные порядки и вызвав сумятицу в мотивациях.
Сто лет назад дворянские дети учились в гимназиях, потому что не могли не иметь по крайней мере среднего образования. Такой же долг дать своим детям элементарную грамоту осознали крестьяне русской деревни в Новороссии в 1920 году. Они не могли построить школу, и дети собирались по очереди в каждом доме, хозяева которого на это время давали приют учителю — моему отцу — и кормили его.
Родители-купцы, сами малограмотные, грозили детям, когда те плохо учились, лишить их родительского благословения, материальной поддержки и стращали черной работой. Эта мотивация «кнута» и «пряника» называется «престиж». Она более дорога родителям, чем детям, которым родительское и общественное мнение старается внушить представление о престижных профессиях и должностях, к которым учение открывает доступ, а неучение закрывает. Теперь тот же престиж принуждает родителей отводить (или относить по причине малолетства) детей в спортивную школу, чтобы через несколько лет увидеть на экране телевизора получающими золотые медали. Престиж заставляет взрослых учиться, чтобы не лишиться занимаемой должности или подняться на следующую ступеньку.
