Джозеф Стиглиц - Ревущие девяностые. Семена развала
В других странах было, может быть, более тщательное изучение трюков американских корпораций, банков и отчетно-аудиторских фирм осуществляется теми, кто мог нажиться на использовании их опыта, чем правовыми структурами, предназначенными для пресечения подобной практики. Особое беспокойство вызывает то, что это происходит в развивающемся мире и в бывших коммунистических странах, совершающих переход к капитализму, где пытаются выявить факторы успеха[148]. В некоторых случаях, как, например, в Республике Чехия, уже выявились связи с американскими правонарушителями, служившими как бы наставниками страны, когда она начала свой путь к рыночной экономике. В России американские псевдоэксперты из Гарварда, финансируемые Американским агентством помощи зарубежным странам, под видом «консультаций» по построению правового государства использовали свои связи для личного обогащения.
Все это внесло смятение во многие страны развивающегося мира и переходной экономики. С одной стороны, им советовали проводить дерегулирование, убирать государство из экономики. Америка добилась успехов, несмотря на плохое корпоративное управление. Однако кое-кто на «Диком Востоке» (как иногда называют эрзац-капитализм в России и некоторых соседних с ней странах) пытался утверждать, что Америка смогла добиться успеха благодаря «свободе» (читай: отсутствию законов и правил регулирования, не допускающих подобных злоупотреблений). В этих странах отмечали уклончивое поведение администрации Буша в отношении корпоративных скандалов. С другой стороны, американцы до тошноты читали им нравоучение о прозрачности и необходимости хорошего бухгалтерского учета и корпоративного управления.
Но добрая весть состоит в том, что, наконец, необходимость решения проблем, связанных с корпоративным управлением, получила во всем мире то внимание, которого оно заслуживает, даже если кое-кто в корпоративном сообществе обеспокоен тем, что это приведет к избыточному регулированию. Капитализм покоится на доверии, и это неоспоримый факт: заработавшие упорным трудом свои деньги должны доверять их сбережения другим и при этом должны быть уверены, что их, по крайней мере, не обманут. Сильное регулирование создает сильный капитализм. Если мера регулирования хорошо разработана, честные бизнесмены, не злоупотребляющие своей властью и доверием для обмана своих акционеров, могут их только приветствовать.
Страны, добившиеся наибольших экономических успехов, такие как Корея и Китай, к счастью, вновь проявили способность к правильным выводам из чужого опыта; они поняли, что всегда существуют и будут существовать сильные узкогрупповые интересы, добивающиеся смягчения регулирования и ослабления корпоративного управления, но они также осознали, что страна в целом выигрывает от правильно сбалансированного подхода. В Корее, в условиях сильной демократии, противники этого подхода продемонстрировали образцы грязной политики, и реформа далась нелегко, так же, как это было нелегко и в Соединенных Штатах.
Из других областей вести были менее добрыми. Те же самые высшие менеджеры, что нажились на бонусах в сотни миллионов долларов, стали горячо требовать гибкости рынка труда — что означало снижение степени защиты рабочего места, заработной платы и дохода наемных работников. Определенная необходимость некоторых реформ в большинстве европейских стран была очевидна; но было также очевидно, что фирмы (или в более широком смысле все общество) всегда располагают большими возможностями принятия на себя рисков, связанных с изменениями рыночной ситуации, чем наемные работники. В некоторых случаях условия защиты рабочего места были настолько несбалансированными, что материальное положение работников было лучше после выхода на пенсию, чем когда они работали или болели, чем когда они выздоравливали и выходили на работу, а защита рабочего места была настолько сильной, что работник мог безнаказанно пренебрегать обязанностями. Вызов заключался в необходимости обеспечения совместимости защиты и справедливости со стимулированием; вспыхивавшие иногда острые конфликты между менеджментом и персоналом усугублялись щедрыми и благожелательными отношениями менеджмента в своей среде в противоположность высокомерному отношению к труду, что отнюдь не способствовало созданию атмосферы, благоприятной для поиска взаимовыгодного решения.
В макроэкономической науке администрация Буша может приводиться как пример самого худшего из возможных правоцентристских правительств во всем мире. Жестокая ирония состоит в том, что левоцентристские правительства стали яркими защитниками концепции ответственного бюджета, как в Соединенных Штатах, так и Европе[149]. С другой стороны, аргументация правоцентристов в пользу стимулирующего воздействия снижения налогов на экономику восприняла кейнсианскую риторику, но только риторику. Снижение налогов предназначено не для стимулирования экономики, а для передачи денег тем, у кого их и так достаточно много. Но ни одна европейская страна не последовала авантюризму Буша — как в отношении размера дефицита, простирающегося далеко в будущее, так и в отношении несправедливости его политики. При этом Пакт стабильности сыграл двойственную роль: он предотвратил образование крупных дефицитов, но в то же время и воспрепятствовал принятию Европой мер, необходимых для поддержания сильной экономики. (Сейчас, по крайней мере, признано, что гибкость рынка труда далеко не единственная проблема, с которой сталкивается Европа.)
Забавная дискуссия развернулась в некоторых частях Европы и в Америке: лучше ли снижение налогов, чем увеличение государственных расходов с точки зрения придания импульса экономике? Правоцентристы утверждают, не опираясь при этом ни на теорию, ни на факты, что лучше снижение налогов. Правильный ответ состоит в следующем: все зависит от того, какого рода снижение налогов. Увеличение расходов гораздо более результативно, чем снижение налогов на богатых (особенно отмена налога на дивиденды, как в Америке); и если оно направлено на здравоохранение и образование, то может обеспечить основу большей экономической справедливости и более высокие темпы будущего роста. Но, с другой стороны, целевой налоговый кредит или снижение налогов на бедных могут быть столь же результативны, как увеличение расходов. В некоторых случаях для ограничения бюджетного дефицита, связанного со снижением налогов, могут быть сокращены расходы, но такие меры могут реально оказать угнетающее воздействие на экономику.
Когда эта книга шла в печать, Европа проходила через фазу спада, который вылился в повышение уровней безработицы. В некоторых кругах полагают, что безработица в Европе уже длительное время на таком высоком уровне, что подобные флуктуации не заслуживают внимания. Но тем не менее эти флуктуации связаны с очень высокими издержками, потому что они уменьшают перспективы возвращения людей на работу и способствуют болезненным социальным явлениям и росту социального недовольства. В Европе, как и в Америке, основная тяжесть безработицы ложится на неквалифицированную и необразованную рабочую силу, а во многих европейских странах, как и в Америке — на определенные этнические группы. В некоторых случаях проблема может быть частично перенесена за рубеж: снижение спроса на труд в Испании отражается в статистике как рост спроса в Эквадоре. Но с точки зрения глобальной перспективы этими издержками пренебрегать нельзя.
Есть другая сторона политики периода Ревущих девяностых, привлекающая, наверное, меньшее внимание, чем бум на фондовом рынке, но которая имеет большее отношение к Европе, пытающейся решить проблемы застойной безработицы. Она связана не с ликвидацией защиты рабочих мест, а с реорганизацией форм этой защиты, предполагающей, например, налоговый кредит для получателей (заработной платы), с помощью которого государство поощряет наем низкооплачиваемых работников, возмещая им недополученную от фирмы часть дохода в пределах до 40 процентов; активную политику на рынке труда, включающую переквалификацию рабочей силы, чтобы она могла заполнить создаваемые новые рабочие места, и позволяющую тем самым переводить работников с социальных пособий на трудовые заработки; реформирование системы социального вспомоществования с тем, чтобы у индивидуумов, начинающих работать, материальное положение не ухудшилось.
Отклик Центрального европейского банка на спад иллюстрирует аспект политики, занявший видное место в дискуссии о глобализации: иногда перенесение решений на «более высокий уровень» снижает и внимание к проблеме на локальных уровнях и создает дефицит демократии. Как я уже отмечал, подозреваю, что если бы граждан Европы и Америки спросили, поддерживают ли они такой уровень защиты прав на интеллектуальную собственность, при котором умирающие от СПИДа в Ботсване будут лишены доступа к спасающим жизнь препаратам по приемлемым ценам, то они почти единогласно отвергли бы его. Но перед нами не ставили такого вопроса; его решение было предоставлено министрам торговли, которые под давлением фармацевтических компаний дали прямо противоположный ответ. Я подозреваю, что если бы граждан Европы спросили, озабочены ли они рабочими местами и ростом и должен ли Центральный европейский банк уделить хоть некоторое внимание этим проблемам, они тоже ответили бы «да». Но те, кто учредил Центральный европейский банк, обеспечили иной ответ, дав Банку мандат только на борьбу с инфляцией.
