Борис Кагарлицкий - Сборник статей и интервью 2004-05гг.
Борьба с Империей сводится к сопротивлению, к «бытию-против». Это не программа, не идеология, а образ жизни. Который, кстати, может прекрасно вписываться в буржуазную реальность, не преобразуя, а дополняя ее - вместе с майками с портретами Че Гевары, радикальными бестселлерами и другими символами протеста, рыночный спрос на которые возрастает тем больше, чем меньше остается желающих покупать идеи неолиберализма.
Восторг многих радикальных читателей вызвала финальная фраза про «безудержную радость быть коммунистом» (с. 380). Признаться, я подобного восторга не разделяю. Идеи действительно могут доставлять наслаждение. И с давних пор мы знаем про «радость борьбы». Но, да простят меня поклонники Негри, слова о «безудержной радости» у меня ассоциируются не с революцией, а скорее с глупостью. В данном случае этика «Империи» как раз противоположна марксистской. Маркс, в отличие от Хардта и Негри, понимал, что знание и убеждение предполагают также ответственность.
Любопытно, что, хотя большинство западных марксистов от книги Хардта и Негри пришли в ужас, сами авторы вполне искренни в своем позитивном отношении к идеям Маркса. Дело в том, что, высказывая нечто противоположное марксизму в одной части книги, они с «безудержной радостью» повторяют общие места марксистской теории в другой. Создается впечатление, что авторы «Империи» любят общие места искренне и бескорыстно - неважно, откуда почерпнута та или иная банальность, насколько она стыкуется с другим общим местом, повторенным на следующей странице. Банальность любого тезиса для авторов «Империи» является синонимом его убедительности. Верую, ибо банально!
Возможно, впрочем, что именно это нагромождение банальностей оказалось своего рода конкурентным преимуществом книги, предопределившей ее кассовый успех. Благодаря изобилию общих мест читатель овладевает текстом без особых интеллектуальных усилий - несмотря на изобилие философской лексики и изрядную длину текста.
Впечатляющая величина этого тома объясняется не в последнюю очередь множеством повторов, особенно во второй половине книги. Кажется, что уже все сказано, но авторы как будто не могут остановиться. Признаюсь, впрочем, вторая половина «Империи» понравилась мне больше: ведь изрядная часть написанного в ней никак не вяжется с основными идеями, высказанными в начале. По существу, эта часть книги представляет собой повтор общих мест современного (а иногда и классического) марксизма, что, конечно, приятно левому читателю. Как в старом антисоветском анекдоте: «Сколько раз можно повторять, советской власти больше нет?!» - «А вы повторяйте, повторяйте!»
Похоже, два автора так до конца и не смогли договориться о том, что они в конечном итоге хотели написать. Почерпнутые из марксистских учебников тезисы о рабочем классе уживаются с вышеприведенными рассуждениями о бедности. Понятия класса, производства, пролетариата неожиданно возвращаются к нам в совершенно традиционной трактовке. Однако какое значение имеют подобные противоречия, если все в этом мире, как мы уже поняли, зыбко и неуловимо…
По существу, Хардт и Негри предлагают нам новую версию младогегельянских идей - тех самых, с критики которых начинал формирование своей теории Карл Маркс. Отсюда, видимо, и многие длинноты книги. В духе гегелевской эволюции абсолютной идеи развивается перед нами и идея Империи (от Древнего Рима, через перипетии Новой истории, к эпохе империализма), чтобы достичь абсолютного и полного выражения в современной глобальной Империи. Осознав себя в трудах Хардта и Негри, Империя завершает свою эволюцию.
Поучительно, что сегодня подобный подход воспринимается не просто как продуктивный, а как оригинальный и новаторский. Дело не в том, что новое - это хорошо забытое старое: в области теории подобная обывательская мудрость не срабатывает. Авторы «Империи» ссылаются на перемены, произошедшие в мире. Но в данном конкретном случае не общество изменилось, а общественная мысль деградировала. Такое ощущение, что интеллектуальный багаж, накопленный на протяжении полутора столетий, практически утерян, сохранились лишь обрывки идей да набор имен, кое-как встраиваемых в структуру интеллектуального повествования, на самом деле глубоко архаическую. Что-то подобное было, наверно, после гибели Александрийской библиотеки. Нам остались лишь клочки папирусов, случайные фразы, полемические формулировки, утратившие контекст. Сохранился Альтюссер, но потерян Сартр и почти забыт Грамши, ветер принес несколько разрозненных страниц из Макса Вебера, воспринимаемого эпигоном Мишеля Фуко. Осколки марксистской теории всплывают в идеологическом бульоне вперемешку с фрагментами структуралистского дискурса и постмодернистской критики.
Подобное интеллектуальное несчастье может случиться только на фоне глубочайшей социальной реакции (в этом плане перемены действительно налицо). Можно сказать, что неолиберализм действительно добился триумфа, обрушив мировую общественную мысль до такого уровня, когда появление книг, подобных «Империи», не только становится возможно, но и оборачивается успехом. Создается ощущение, что вся работа критической мысли европейских левых, проделанная со времен Маркса, пошла псу под хвост и мы благополучно вернулись ко временам, в лучшем случае, «Рейнской газеты». Революция 1848 года еще далеко впереди…
И все же хочется думать, что дело не так безнадежно плохо. Ведь книги на самом деле не сгорели. Можно снять с книжных полок того же Маркса, Фрейда, Троцкого, Маркузе, Валлерстайна… Ленина, в конце концов.
Кроме модных книг, на свете бывают еще и умные.
Опубликовано в журнале: «Критическая Масса» 2004, №3
Рецензия Олега Кильдюшова
Вышедшее в 2000 году фундаментальное исследование рождающегося на наших глазах нового мирового порядка успело получить массу восторженных оценок читателей и критиков. Вот лишь некоторые, наиболее “сильные” из них. New York Times: “The next big theory”. Frankfurter Rundschau: “Теоретический голос противников глобализации”. Или же: “Книга для обязательного чтения американских левых”, - Neue Zurcher Zeitung. Большинство рецензентов едины во мнении: теоретический уровень дискуссии о феномене глобализации значительно вырос с выходом этой книги. Медиамыслитель Славой Жижек даже (риторически) сравнил совместное творение американского литературоведа Майкла Хардта и итальянского философа Антонио Негри с “Коммунистическим манифестом” - в любом случае это очень лестный для любого левого интеллектуала комплимент. Еще дальше пошла газета Welt am Sonntag, по мнению которой “Империя” стала Библией противников глобализации.
Примечательно, что книга с “коммунистическим” налетом и с одним из авторов, обвиненным в участии в террористических актах и убийствах 17 человек (итальянскими “Красными бригадами”), вышла в издательстве элитного Гарвардского университета, готовящего будущих консулов и проконсулов новой Империи (“unified global command” в терминологии авторов). В этой связи сам собой напрашивается вопрос об “объективной” или структурной функции книги: в последнее время словечко “empire” активно используется консервативными американскими интеллектуалами и политиками. В смысле умиротворяющего всех и вся Pax Americana…
Эту книгу - безусловный интеллектуальный бестселлер начала XXI века - в России с нетерпением ждали многие мыслящие и думающие (что мыслящие) люди. Причем по совершенно разным мотивам. Одни, под условным названием “левые”, надеялись получить тем самым “лекарство против неолиберальной депрессии”. Именно таким, политико-медицинским образом оценил один из немецких рецензентов мощное терапевтическое воздействие этой книги на умы и сердца западных левых. Другие, соответственно, так называемые “правые”, - очередное подтверждение интеллектуальной импотенции левой мысли после краха мира реального социализма. Третьи, условно “принципиальные оппортунисты”, просто хотели посмотреть, что из этого всего получилось. И вот, наконец, дождались. До России эта книга, имеющая один из самых высоких индексов цитирования в современном политико-интеллектуальном сообществе, добралась всего за четыре года. Многие отечественные мыслители даже успели заготовить свои рецензии, рефераты, реплики и прочие мысли по поводу. Каково же было удивление коллег из издательства “Праксис”, преподнесшего российской читающей публике столь долгожданный подарок, когда первая рецензия на русскую “Империю” появилась в таком вроде бы неожиданном издании, как журнал “Афиша. Все развлечения Москвы”, - известном навигаторе в мире московской культурной жизни.
На первый взгляд в этом нет ничего удивительного: журнал о самом модном и актуальном в мире культурных развлечений пишет о модной книжке, говорить о которой уже “in”. Однако при желании в этом можно увидеть и более глубокий смысл. Чем не самое лучшее подтверждение главного тезиса авторского дуэта о принципиально новом качестве технологии господства, осуществляемого в зарождающейся Империи не (с)только посредством внешнего принуждения типа юстиции, полиции или армии, но прежде всего путем биополитики. Биовласть - важнейший для авторов термин - означает, прежде всего, постоянное воспроизводство имперского порядка в телах, мозгах и душах самих подданных. Именно глубинная интериоризация логик “естественного” господства и “добровольного” подчинения гарантирует Империи столь эффективный и тотальный социальный контроль над субъектами. Сами их аффекты, телесные практики, творческие порывы или просто любопытство работают на легитимацию имперской власти. То есть “лишь” открыв модный журнал, - хотя бы статью о рецензируемой здесь книге, - мы тут же оказываемся перед лицом глобальной системы. Здесь уже не поможет никакой Хабермас со своим “коммуникативным действием”, понимаемым как способ противостояния колонизации системой жизненного мира, самого бытия. Теперь такой перспективы, базирующейся на жизни и истине, больше не существует. “Напротив, коммуникативное производство шагает рука об руку с конструированием имперской легитимации и отныне с ним неразлучно” (с. 45).
