Джонатан Пауэлл - Новый Макиавелли
К сожалению, куда легче дать подобный совет, нежели следовать ему. У нас, например, была возможность после выборов 1997 года навсегда поменять политику Британии путем привлечения в правительство либерал-демократов и объединения прогрессивных сил (впервые, считая с XIX в.). В месяцы, предшествовавшие выборам, мы имели тайные беседы с Пэдди Эшдауном, Роем Дженкинсом и другими лидерами либерально-демократической партии, неизвестными большинству членов теневого кабинета. Мы разработали выборную стратегию «два против одного»; она помогла победить консерваторов, но когда в день выборов Пэдди Эшдаун позвонил Тони Блэру в дом при избирательном округе, выдержка нас подвела. Тони Блэр не предложил Пэдди стать членом Кабинета, а Пэдди твердил, что ему нужно немедленное «добро» на пропорциональное представительство, иначе да будут прокляты лейбористы. Пэдди хотелось попасть в Кабинет. Позднее Тони признавался, что в тот момент чувствовал себя недостаточно сильным для подобных мер. Кстати, политические лидеры часто недооценивают свои возможности на самых ранних стадиях. Им кажется, что на конкретные шаги нужен особый мандат, одной победы на выборах мало. В действительности же никогда лидер не бывает так могуществен, как на самой ранней стадии правления.
Итак, после выборов мы продолжили переговоры с либерал-демократами; кульминацией стал обед с Роем Дженкинсом и Пэдди Эшдауном 21 октября 1997 года. Обедали на Даунинг-стрит, 11. Мы сошлись на том, что после следующих выборов внедрим систему альтернативного голосования, за которой должно следовать внедрение полупропорциональной избирательной системы; а уже в ноябре в Кабинет войдут два министра от либерал-демократов — Минг Кэмпбелл и Алан Бейт. Сам Пэдди Эшдаун получит место в Кабинете через полгода. Однако, как и в мае, обе стороны проявили малодушие — иными словами, влюбленная пара так и не добралась до алтаря.
По выражению Роя Дженкинса, власть — это «драгоценное яйцо», которое премьер-министр несет в ложке, а трасса, между прочим, составляет тысячу миль, бежать надо босиком по раскаленным угольям, и уронить яйцо никак нельзя — слишком многое будет тогда потеряно. Этот-то страх — много потерять — и сковывал нас, в том числе в вопросах реформирования социальной сферы. Наша стратегическая цель была — от социальных услуг, регулируемых их поставщиками, перейти к системам здравоохранения и образования, где тон задают пациенты, родители и учащиеся; причем сохранить бесплатную основу. Чтобы этого добиться, следовало немедленно начать радикальное реформирование. Но мы были связаны собственным обещанием в первые два года придерживаться программы капиталовложений, заданной тори, и не могли продемонстрировать финансовую компетентность лейбористов. Не могли доказать, что мы — не расточители, которым лишь бы денежки налогоплательщиков проматывать; что мы — уже не та партия, которая привела к девальвации в шестидесятых и недовольству народа — в семидесятых. В июне 1998-го я отметил в дневнике, что в первые годы правления мы страшились экономического спада, из-за которого могли войти в историю как очередное лейбористское правительство, ничего не смыслящее в экономике; действительно, что с них, с лейбористов, взять?
Начав увеличивать расходы на социальную сферу, мы вскоре поняли, что сами по себе деньги, как бы много их ни было, решением проблемы не являются. Мы попытались сделать акцент на целевые бюджетные фонды и оборону, но и это не сработало. Наоборот — спровоцировало неожиданные нюансы, которые существенно затормозили приход улучшений. Стало понятно, что реформирование «сверху» не прокатит. В конце концов, уже после 2001 года, мы принялись внедрять смешанную систему условий с использованием частного и благотворительного секторов экономики наряду с социальным сектором. Такая смешанная экономика позволила пользователям «рулить» и принесла реальные, существенные перемены. Если бы мы смогли провести их сразу, мы бы уже пожинали политические преимущества, а так они достались нашим преемникам. Нам же не хватало знаний о том, каким образом система работает; мы не хотели пугать партию слишком скорыми шагами, а сражение, для которого мы приберегали реформу, позднее показало, что оппозиция более чем реальна. Мудрый премьер должен игнорировать оппозицию и стремиться к цели, пока силен, а не действовать по принципу «шаг вперед и два назад», в то время как стена сопротивления укрепляется с каждым днем. В устах Исайи Берлина совет Макиавелли звучит следующим образом: «Если намерен применить крутые меры, примени их разом, не растягивай пытку».
Деятельность лейбористов в XX веке сравнима со знаками препинания, вкрапленными в текст консерваторского правления. Два полных срока в правительстве были нашей идеей-фикс. Прежде подобного не случалось; неудивительно, что мы боялись показаться слишком радикально настроенными, вследствие чего вторые выборы могли быть проиграны нами, или наше большинство могло сократиться до такой степени, что пришлось бы отказаться от борьбы (так уже было с лейбористским правительством в 1945 году). Вот почему мы припрятали политический капитал, вместо того чтобы тратить напропалую. Не надо забывать и о призраке Билла Клинтона на первом сроке: он разбазарил свои активы посредством целого ряда неграмотных шагов — например, законом о гомосексуалистах в армии[19] и реформой здравоохранения, позволив республиканцам во главе с Ньютом Гингричем получить контроль над Палатой представителей США на промежуточных выборах 1994 года. Желая избежать ошибок, могущих привести к провалу на выборах, мы усилили дисциплину в партии. Макиавелли нас бы одобрил. Вергилий устами Дидоны говорит:
Молодо царство у нас, велика опасность; лишь это
Бдительно так рубежи охранять меня заставляет[20].
Ключевой вопрос для любого нового правительства звучит так: позитивно к нему настроен народ или негативно? Макиавелли предупреждает об опасностях сугубо негативного настроя. «Я желал бы напомнить государям, пришедшим к власти с помощью части граждан, что следует вдумываться в побуждения тех, кто тебе помогал, и если окажется, что дело не в личной приверженности, а в недовольстве прежним правлением, то удержать их дружбу будет крайне трудно, ибо удовлетворить таких людей невозможно»[21]. Именно с такой проблемой столкнулось нынешнее консервативно-либерально-демократическое правительство — за него голосовали не ради него самого, а лишь с целью избавиться от Гордона Брауна. С другой стороны, проблемы не исключаются и при позитивном настрое избирателей (каковой настрой они явили в 1997 году, в случае с Тони Блэром); в частности, позитивно настроенным избирателям свойственны завышенные ожидания от нового правителя. Мы намеренно выдвинули непритязательную предвыборную программу, с пятью очень скромными обязательствами (в частности, сократить количество учащихся в классах). Эти обещания мы выполнили за пару лет, но о них вскоре было забыто. После восемнадцати лет власти консерваторов народ все свои надежды и чаяния перенес на новое правительство и уже не помнил, что это правительство ему обещало, а чего не обещало. Многие надежды и чаяния находились в противоречии друг с другом, и всякий раз, когда нам предстояло сделать выбор, мы лишались благосклонности соответствующей части сторонников. И это закономерно: стоит развить деятельность в правительстве, как разочаруешь половину избравших тебя; а если деятельность не развивать, разочаруешь всех скопом.
Куда легче было бы жить без такого понятия, как «тест первых ста дней». В идеальном мире премьеры-новички будут получать отпуск после выборов и к работе приступать не раньше чем у них прояснятся головы. Однако пресловутый тест существует со времен Теодора Рузвельта; СМИ неизменно судят о пригодности нового политического лидера по тому, как он проявил себя за этот короткий срок. Поэтому поневоле приходится действовать быстро и решительно. Урок, который мы из собственного опыта извлекли? Пожалуйста: новоиспеченный политический лидер должен, еще находясь в оппозиции, подготовиться к этому спринту в правительстве и ни в коем случае не робеть в первые недели у власти, дабы успеть пожать плоды своей деятельности до очередных выборов (такую попытку предпринял Барак Обама со своей рискованной реформой здравоохранения[22]).
Итак, в первые же дни на Даунинг-стрит премьер осознает, как трудно провести ту или иную реформу. Конституциональные теоретики высказывают мнение о том, что власть британского премьер-министра не встречает никакого сопротивления в Парламенте; на деле все иначе. Премьер-новичок дергает рычаги правления — а ничего не происходит. Ощущение полной беспомощности не отпускает, преследует изо дня в день. Я об этом и в дневнике писал (мы как раз подвергались нападкам): дескать, тем, кто околачивается под вожделенной дверью с номером «10», не понять, какими политически слабыми чувствуют себя те, кто в эту дверь вошел.
