Валерий Шевченко - Жертвы Черного Октября, 1993
Расстрелы на стадионе начались ранним вечером 4 октября и, по словам жителей примыкающих к нему домов, видевших, как расстреливали задержанных, «эта кровавая вакханалия продолжалась всю ночь»[138]. Первую группу пригнали к бетонному забору стадиона автоматчики в пятнистом камуфляже. Подъехал бронетранспортер и располосовал пленников пулеметным огнем. Там же в сумерках расстреляли вторую группу[139].
Анатолий Леонидович Набатов незадолго до выхода из Дома Советов наблюдал из окна, как на стадион привели большую группу людей, по словам Набатова, человек 150–200, и у стены, примыкающей к Дружинниковской улице, расстреляли.
Геннадий Портнов чуть тоже не стал жертвой озверевших омоновцев. «Пленный я шел в одной группе с двумя народными депутатами, — вспоминал он. — Их вырвали из толпы, а нас прикладами стали гнать к бетонному забору… На моих глазах людей ставили к стенке и с каким-то патологическим злорадством выпускали в мертвые уже тела обойму за обоймой. Усамой стены было скользко от крови. Ничуть не стесняясь, омоновцы срывали с мертвых часы, кольца. Произошла заминка, и нас — пятерых защитников парламента — на какое-то время оставили без присмотра. Один молодой парень бросился бежать, но его моментально уложили двумя одиночными выстрелами. Затем к нам подвели еще троих — „баркашовцев“ — и приказали встать у забора. Один из „баркашовцев“ закричал в сторону жилых домов: „Мы русские! С нами Бог!“ Один из омоновцев выстрелил ему в живот и повернулся ко мне». Геннадий спасся чудом[140].
Свидетельствует Александр Александрович Лапин, находившийся трое суток, с вечера 4 по 7 октября, на стадионе «в камере смертников»: «После того, как пал Дом Советов, его защитников вывели к стене стадиона. Отделяли тех, кто был в казачьей форме, в милицейской, в камуфляжной, военной, кто имел какие-либо партийные документы. Кто ничего не имел, как я… прислоняли к высокому дереву… И мы видели, как наших товарищей расстреливают в спины… Потом нас загнали в раздевалочку… Нас держали трое суток. Без еды, без воды, самое главное — без табака. Двадцать человек»[141].
Ночью со стадиона неоднократно раздавалась бешеная стрельба и слышались истошные вопли[142]. Многих расстреляли недалеко от бассейна. По словам женщины, пролежавшей всю ночь под одной из частных машин, остававшихся на территории стадиона, «убитых отволакивали к бассейну, метров за двадцать, и сбрасывали туда»[143]. В 5 часов утра 5 октября на стадионе еще расстреливали казаков.
Приведем свидетельство, записанное Валерием Роговым на Панихиде по убиенным: «Очутился рядом с высоким спортивно-молодым мужчиной, которого назвал бы парнем, если бы не девочка лет шести, в белой шубке, очень на него похожая… А потом, почему-то на „ты“, я спросил его:
— Ты не знаешь, кого все-таки здесь расстреливали?
— Знаю, — твердо ответил он, взглянув на меня испытующе. — Я был здесь в ту ночь.
— Ты из защитников?
— Да. Нас взяли на втором этаже Дома Советов. Пригнали на стадион. — И он замолчал.
— Ну… И кого же расстреливали?
— Расстреливали тех, кто говорил им в лицо: „Сволочи“! Или отказывался держать руки на затылке. Избивали и тащили вот сюда. В общем, — добавил сумрачно, — всех тех, кто им не нравился. У них ведь был приказ на уничтожение.
— Могли и тебя?
— А что я для них — ценность? — В его голосе металлически зазвучала дрожь. — Разве не тот же „совок“? Не красно-коричневый? Впрочем, теперь они нас называют проще — чернь. Которую не жалко и уничтожить.
Глухо заключил:
— Уцелел чудом.
Группа ПОРТОС. Фото предоставлено редакцией газеты „Завтра“
Он, не попрощавшись, потянул молчаливую, испуганную дочурку в людское скопище. Они протиснулись к расстрельной стене, и я наблюдал, как он перекрестился, склонил надолго голову. И как вслед за ним неумело сделала то же самое девчушка, собрав все пальцы в щепотку, и потом гибко наклонилась, уткнув их в ржавый мох около горящих свечей»[144].
После публикации статьи В. Рогова в газете «Правда» его вызвали на допрос в прокуратуру. Следователь просил назвать фамилии и адреса людей, со слов которых автор написал о расстрелах на стадионе «Асмарал»[145].
Юрий Евгеньевич Петухов, отец Наташи Петуховой, расстрелянной в ночь с 3-го на 4 октября в Останкино, свидетельствует: «Рано утром 5 октября, еще затемно, я подъехал к горевшему Белому Дому со стороны парка… Я подошел к оцеплению очень молодых ребят-танкистов с фотографией моей Наташи, и они сказали мне, что много трупов на стадионе, есть еще в здании и в подвале Белого Дома… Я вернулся на стадион и зашел туда со стороны памятника жертвам 1905 года. На стадионе было очень много расстрелянных людей. Часть из них была без обуви и ремней, некоторые раздавлены. Я искал дочь и обошел всех расстрелянных и истерзанных героев»[146]. Юрий Евгеньевич уточнил, что в основном расстрелянные лежали вдоль стены. Среди них оказалось много молодых ребят в возрасте примерно 19, 20, 25 лет. «Тот вид, в котором они пребывали, — вспоминал Петухов, — говорит о том, что перед смертью ребята хлебнули лиха в достатке»[147]. 21 сентября 2011 года в День Рождества Пресвятой Богородицы мне удалось встретиться с Ю. Е. Петуховым. Он заметил, что смог побывать на стадионе около 7 ч. утра 5 октября, т. е., когда палачи уже покинули стадион, а «санитары» еще не пришли. Вдоль выходящей на Дружинниковскую улицу стены стадиона, по его словам, лежало примерно 50 трупов.
30 марта 1994 года советник посольства США, человек номер два в посольстве, Луис Сел и его супруга Кэти устроили для И. И. Андронова с супругой семейный обед на четверых. Перед обедом в гостиной, из окна которой виден стадион, состоялся следующий разговор:
— А у наших посольских соседей окна квартиры были разбиты пулями, — сказала миссис Сел. — Я пряталась с женщинами в подвальном гимнастическом зале. Когда утром 5 октября Луис вошел в нашу квартиру, то увидел на стадионе груды трупов.
— Хм, примерно так, — отозвался дипломат, смущенный, вероятно, эмоциональным прямодушием супруги.
— Но ты же, Луис, видел эти груды трупов? — воскликнула она. — Ведь ты видел трупы на стадионе?
— Да, видел, — признал он угрюмо[148].
Баркашовцы у мэрии. 3 октября 1993 года. Фотограф: Баксичев Г. Я. Фото предоставлено редакцией газеты «Завтра»
С утра 5 октября на стадион закрыли вход. В тот и в последующие дни, как свидетельствуют местные жители, там по кругу ездили БТРы, въезжали и выезжали поливальные машины — смывать кровь. Но 12 октября пошел дождь, и «земля ответила кровью» — по стадиону текли кровавые ручьи. На стадионе что-то жгли. Стоял сладковатый запах. Вероятно, жгли одежду убитых[149]. Когда 9 октября игрокам и тренерам футбольного клуба «Асмарал» с большим трудом удалось попасть на свой стадион, они увидели удручающую картину: «Футбольный газон представлял собой перепаханное поле, — рассказывал журналисту газеты „Известия“ главный тренер „Асмарала“ Николай Худиев. — Мы увидели совершенно четкие следы военной техники, превратившей поле в абсолютную непригодность. На нем не то что бы играть, даже тренироваться было невозможно»[150].
Для полноты картины приведем несколько описаний стадиона после того, как на его территорию все-таки стали пускать всех желающих. Защитник Дома Советов О.А Лебедев побывал там на девятый день после штурма. Вот что он увидел: «В правом дальнем углу стадиона, где расположен небольшой бассейн без воды в это время года, стояли еще две домушки (видимо, раздевалки, похожие на бытовки строителей) со стенами, облицованными профилированным дюралевым листом. Все стены были густо заляпаны кровью и испещрены пулевыми отверстиями на уровне роста среднего человека»[151].
И. И. Андронов побывал на стадионе на сороковой день со дня расстрела. «Передо мной, — вспоминал он, — лежало в комьях грязи перепаханное бронемашинами футбольное поле. Слева от него сгрудились переломанные деревяшки скамеек для зрителей. Справа горбатился жестяной домик, изрешеченный дырками от выстрелов крупнокалиберного пулемета. И будто неведомая сила подтолкнула меня пройти вперед по кромке поля стадиона к его противоположной ограде из вертикальных бетонных плит. Четыре из них были сплошь исколоты кружками пулевых вмятин и зияли дюжиной сквозных пробоин мощного пулемета — от земли до высоты человеческого роста… А тут еще… подошел пожилой сторож стадиона…. пособолезновал и принес из прострелянного пулеметом жестяного домика ворох измятых бумажек, перепачканных чем-то буро-желтым. Сторож сказал: „Это я подобрал здесь после расстрела“… Траурный презент состоял в основном из листовок, предсмертных прокламаций распятого парламента и голубых талончиков на скудное пропитание в его блокадной столовой»[152].
