Валерий Шевченко - Жертвы Черного Октября, 1993
В сороковины на стадионе побывал и Ю. Игонин. «Вот угол стадиона, — вспоминал он, — выходящий на начало улицы Заморенова. Глухая бетонная стена и стволы деревьев возле нее выщерблены пулями. Земля возле почему-то горелая, черная. На ветке дерева (видимо, кто-то повесил недавно) вся простреленная, в кровавых пятнах рубашка… А на другом конце стадиона, ближе к зданию бывшего парламента, небольшой закуток-площадка между двумя легкими строениями. Стена одного из них во многих местах насквозь прошита автоматными очередями. Подошел мужчина, загораживая лицо от телекамеры западного журналиста, зло прокричал в его микрофон: „Здесь эти подонки и раненых пристреливали. Я видел!“»[153].
И, наконец, описание стадиона, сделанное В. В. Бурдюговым: «Вот стена одной из металлических хозяйственных построек… Белая жесть изрешечена пулями. Пробоин около сотни… Напротив через десяток метров стоит большой деревянный ящик для хранения пожарного инструмента… Говорят, в нем пытались спрятаться двое молодых ребят. Ящик изрешечен пулями. В местах пробоин до сих пор торчат щепки… На противоположной дальней стороне стадиона опять следы расстрела.
Фотограф: Питалёв И. Фото предоставлено редакцией газеты „Завтра“
В стене бетонного забора пулевые отметины… Их немного — возможно несколько десятков. Но люди упорно говорят, что здесь, именно здесь расстреляны многие. Именно здесь расстреливали раненых пленных. Их не надо было ставить к стенке. Их можно было расстреливать лежащих, потому и немного пулевых отметин на стене». Большинство пленников каратели, сильно избив, практически в упор добивали уже лежащими на земле. Владимир Викторович обратил внимание и на то, что земляная насыпь, которая вела к той бетонной стене, после расстрелов исчезла. «Метровый слой земли, — констатировал он, — был вывезен из этого места. Глину чуть-чуть припорошили слоем привезенного дерна. Значит, на целый метр в глубину хранила земля следы преступления»[154].
Свидетельства очевидцев дают возможность установить основные расстрельные точки на стадионе. Первая — угол стадиона, выходящий на начало улицы Заморенова и представлявший тогда собою глухую бетонную стену. Вторая — в правом (если смотреть от улицы Заморенова) дальнем углу, примыкающем к Белому дому. Там расположен небольшой бассейн и недалеко от него закуток-площадка между двумя легкими строениями. По словам местных жителей, там пленных раздевали до нижнего белья и расстреливали по несколько человек. Третья расстрельная точка, судя по рассказам А. Л. Набатова и Ю. Е. Петухова, — вдоль стены, выходящей на Дружинниковскую улицу.
Сохранились свидетельства и того, как выглядели помещения, коридоры, лестницы, подвалы Белого дома вечером 4 октября и в первые дни и недели после штурма. Когда бойцы группы «Альфа» выводили из здания парламента очередную группу пленников, в числе которых находился В. А. Блохнин, он увидел, что ступени двух лестничных пролетов покрыты равномерным слоем запекшейся крови[155].
Начавших в 19 ч. 28 мин. тушение огня пожарных УПО ГУВД города Москвы в 20 ч. 19 мин. остановили военные, отказавшиеся сопровождать их выше пятого этажа[156]. Пожару дали разрастись настолько, что, когда после 2 ч. ночи к зданию бывшего парламента прибыл начальник Главного управления государственной противопожарной службы МВД РФ генерал-майор В. Е. Дедиков, огнем были охвачены пятый, восьмой, девятый этажи, и особенно сильно — с четырнадцатого по девятнадцатый[157]. По словам пожарных, разрывы снарядов вызвали большие разрушения в здании[158]. «Это не поддается описанию, — пересказывал позже журналистам то, что увидели пожарные на горящих этажах, руководитель Московской пожарной службы генерал-майор Владимир Максимчук. — Если там кто-то и был, от него ничего не осталось: горящие этажи превратились в крематорий»[159]. «Жуткое это было зрелище, — вспоминал оперативный дежурный по городу подполковник Сергей Перепелкин. — Загляните в паровозную топку — и вы будете иметь представление, что творилось выше пятнадцатого этажа. Крематорий. Были там в момент возгорания люди или нет, и если да, то сколько, — этого теперь уже никто не узнает. На верхних этажах „Белого дома“ не осталось даже пепла»[160].
Московским криминалистам удалось 5 октября осмотреть помещения Дома Советов выше третьего этажа. Они видели кровь на уцелевших потолочных перекрытиях, зафиксировали и то, что кто-то замывал кровь на полу[161].
Фотограф: Таболин В. И. Фото предоставлено редакцией газеты «Завтра»
Корреспондент «КП» Равиль Зарипов тоже 5 октября смог попасть в здание расстрелянного парламента. «На стенах видны следы автоматных очередей, — рассказывал он, — разбросаны гильзы, но трупов не видно. Уже убрали вниз для проведения следственного опознания. Лишь в сумраке коридоров можно увидеть бурые пятна, переходящие с паркета на ковровые дорожки… Пытаюсь открыть один из кабинетов и тут же слышу предупредительный окрик. Пока не пройдут саперы, к кабинетам лучше не подходить». Равиль Зарипов отметил, что верхние этажи (с тринадцатого по шестнадцатый) прогорели основательно, и пожарные сомневались в надежности перекрытий[162].
Журналисту С. Трубину только через несколько дней после штурма удалось подняться на ставшие черными верхние этажи Белого дома. «Поднимаемся с четырнадцатого на пятнадцатый, — вспоминал он. — И переходим из дня в ночь, из света в тень. Грань шокирующе резка. В нос бьет запах гари. Копоть, обугленные перила, вывороченные дверные и оконные рамы, полностью выгоревший интерьер этажа. Последующие этажи в таком же состоянии»[163].
В середине октября по Белому дому прошелся журналист В. Головачев. Вот что он увидел: «Пятнадцатый этаж… Все черным-черно. Сверху свисают куски проволоки, свитые в спираль металлические ленты, сбоку — погнутые, искореженные трубопроводы. Некоторые внутренние стены разрушены, одна из них изогнулась в виде дуги… На некоторых этажах — шестнадцатом-семнадцатом — пройти вообще невозможно: завалы металла, кирпича, арматуры выше человеческого роста перегораживают полностью проход… А ниже пятнадцатого этажа вид помещений иной — нет сплошной черноты. На четырнадцатом, тринадцатом этажах — разрушения от прямых попаданий снарядов»[164].
Но и на тех этажах, которые в основном не пострадали от пожара, оставалось немало следов произошедшей бойни. В. Н. Хайрюзов, допущенный в здание бывшего парламента, увидел следующее: «Коридоры были заляпаны чем-то жирным и густым, я догадался — там, где лежали убитые, кровь просочилась сквозь паркет, его выламывали, выворачивали солдаты и выносили во двор к самосвалам. Пахло гарью и карболкой, показалось, мы попали в огромный крематорий»[165].
Турецкие рабочие, которые с вечера 6 октября «наводили порядок» в передаваемых милицией и военными помещениях, видели засохшие лужи крови, окровавленные бинты, различную одежду в заскорузлой крови, особенно в районе двадцатого подъезда[166]. В грузовых лифтах и на лестницах, ведущих в подвал, очень долго оставались пятна крови[167]. По словам А. Л. Набатова, побывавшего в здании 8 октября (в газете «Правда» ошибочно указали 9 октября)[168], в подвалы не впускали даже ремонтников. Асфальт в подвале, по свидетельству очевидцев, был залит кровью. После артобстрела Белого дома из 175 тысяч кв.м. 75 тысяч сгорело[169].
Противоречия в показаниях медиков и других очевидцев трагедии
Приведенные факты расстрелов и гибели людей, описания вида стадиона «Красная Пресня» и Дома Советов после свершившейся трагедии свидетельствуют о большом числе жертв и никак не соотносятся с официальными данными. Еще больше неясностей возникает при анализе работы медицинских служб и бригад медиков-добровольцев в те дни.
Руководитель Главного медицинского управления Москвы (ГМУМ) А. Н. Соловьев заявил, что в ночь с 3 на 4 октября из 450 машин скорой помощи для эвакуации пострадавших задействовано 100[170]. СЮ ч. утра 4 октября около сотни машин скорой направлены в район Дома Советов. Однако скоро они были оттеснены далеко от первоначальной позиции в Девятинском переулке и продолжительное время не имели доступа к непосредственной зоне боевых действий[171]. Неслучайно заведующий оперативным информационным отделом Центра экстренной медицинской помощи (ЦЭМП) Д. К. Некрасов констатировал тот факт, что на одну машину скорой, доставлявшей пострадавших в Институт им. Н. В. Склифосовского, приходилось три-четыре частных[172].
