Григорий Ландау - Сумерки Европы
Всякое міропониманіе, строя дѣйствительность на какомъ либо мотивѣ, тѣмъ самымъ устанавливаетъ нѣкое послѣднее, подлинное бытіе — абсолютную объективность, коею опредѣляется міръ опыта. Мотивъ формы выноситъ это объективное бытіе за предѣлы опытнаго міра, видя его въ надъэмпирическомъ; мотивъ субстанціи точно также выноситъ его за предѣлы опытнаго міра — если можно такъ выразиться, въ обратномъ направленіи — дѣлая его не надъ эмпирикой витающей и въ ней только воплощающейся формой, а неизмѣнной подосновой эмпирики, надъ которой эта послѣдняя зыблется, какъ ея поверхностная модификація. Абсолютное и постоянное въ обоихъ случаяхъ внѣопытно; опытъ въ обоихъ случаяхъ лишь нѣчто, перемѣнно производное отъ незыблемыхъ внѣположныхъ по отношенію къ нему началъ.
Иначе обстоитъ дѣло при мотивѣ комплексномъ. Сводя предметы и явленія опыта на составы частей, онъ послѣднюю реальность, дальше неразложимую и не сводимую, объективно тѣмъ самымъ усматриваетъ въ ихъ предѣльныхъ элементахъ въ предѣлѣ комплекснаго разъятія. Другими словами абсолютное бытіе, объективность, подлинная реальность устанавливается при комплексномъ мотивѣ не внѣ опыта, (не надъ нимъ и не подъ нимъ), а въ предѣлахъ самаго опыта. Абсолютное внутри-опытно, остается въ предѣлахъ эмпирики; объективность интрареальна.
Этимъ опредѣляется глубочайшее различіе міропостроенія комплекснаго отъ большинства другихъ, въ частности отъ формальнаго (платоно-аристотелевскаго) и субстанціальнаго (бруно-спинозизма). Такъ какъ въ комплексномъ построеніи объективное, абсолютное — интрареально, то и реальность — объективна, абсолютна. Этимъ и опредѣляется глубочайшій реализмъ комплекснаго міропостроенія.
Мы получаемъ такимъ образомъ такое сочетаніе. Ново-европейская культура, основанная на мотивѣ комплекса, строитъ всѣ явленія и содержанія, какъ нѣкіе синтезы и составы, — но составы эти объективны, самосущи. Посмотримъ на нихъ не въ плоскости ихъ воспринимаемости, а въ плоскости ихъ становленія; объективное, абсолютное окажется строящимся иа нашихъ глазахъ путемъ послѣдовательнаго синтезированія во времени — эволюціи. Усмотримъ въ этомъ становленіи и активность человѣческаго дѣланія — и мы придемъ отъ становленія синтезовъ къ ихъ производству. Посколько человѣческая активность участвуетъ въ этомъ производствѣ, человѣкъ оказывается строящимъ самое объективность, оказывается творцомъ абсолюта, или претворенія абсолюта. Природа въ комплексномъ міросозерцаніи сама объективна и абсолютна, а не есть только воплощеніе абсолютныхъ формъ или; модификація абсолютныхъ субстанцій. Ея бытіе — въ ея комплексности, въ установленіи или разложеніи таковой; а въ этомъ установленіи и разложеніи участвуетъ человѣкъ. Отсюда совершенно исключительное, неповторимое въ другихъ міросозерцаніяхъ, положеніе и самочувствіе человѣка при міросозерцаніи комплексномъ — онъ здѣсь становится сосозидателемъ природы, строителемъ объективности, соучастникомъ становленія и произведенія абсолюта.
Отсюда небывалый и неповторимый подъемъ самосознанія и самоутвержденія личности въ комплексномъ міропостроеніи. Конечно причинное соотношеніе могло быть и обратнымъ: не торжество комплекснаго мотива приводило къ самоутвержденію личности, а ея ростъ и самоутвержденіе могло содѣйствовать или закрѣплять торжество комплекснаго мотива. Могло быть и такъ, что сплетались оба пути взаимодѣйствій, одинъ другого поддерживая ц усиливая. Какъ бы то ни было, сейчасъ существенно лишь подчеркнуть внутреннюю связность и согласованность этихъ двухъ моментовъ. Реализмъ комплекснаго мотива связанъ съ самоутвержденіемъ личности въ ея созиданіи реальности, въ ея участіи въ становленіи, т. е. въ производствѣ объективнаго міра; объективность доступна человѣческому воздѣйствію и этому воздѣйствію подвергается.
Отсюда на ряду съ небывалымъ самоутвержденіемъ личности въ современномъ мірѣ и небывалая увѣренная тяга къ строительству, созиданію. Вся среда становится предметомъ сознательнаго планомѣрнаго, отважнаго претворенія. Человѣкъ выходитъ за предѣлы того, что ему дается средой, не ограничивается приспособленіемъ или видоизмѣненіемъ ея; по случайно уловленнымъ слѣдамъ, по вдохновеніемъ проведеннымъ линіямъ, по чертежамъ, отважно наброшеннымъ въ самоупоенной увѣренности, онъ претворяетъ и творитъ, строитъ, отрываясь отъ незыблемости окружающей среды, уносясь въ безграничные просторы, разлагаетъ, чтобы по своему заново сложить въ твердой увѣренности, что остается въ предѣлахъ объективности, на незыблемыхъ основахъ самосущаго абсолюта. Онъ творитъ здѣсь не подражаніемъ, не дополненіемъ или перемѣщеніемъ даннаго въ средѣ, а его полнымъ претвореніемъ по собственнымъ замысламъ. Сосредоточеніе, выработка, использованіе энергіи произво·-дится въ ни съ чѣмъ несравнимомъ масштабѣ; быть можетъ, ни въ чемъ эта безоглядная отвага не сказывается съ такой яркостью, какъ въ овладѣніи — можно сказать выдумкѣ и созданіи — міра электрическаго использованія и, быть можетъ, особенно — въ передачѣ энергіи безъпредметныхъ проводниковъ. Въ сопоставленіи водяной и вѣтряной мельницы, пользованія вьючнымъ животнымъ — съ паровой машиной, двигателемъ внутренняго сгоранія и безпроволочной передачей энергіи, мы видимъ не простой преемственный, хотя бы и чрезвычайно значительный ростъ одной и той же дѣятельности, — мы можемъ усмотрѣть принципіально различный подходъ, принципіально новое установленіе. Здѣсь уже не использованіе даннаго въ средѣ, здѣсь построеніе новой среды, исходящее изъ убѣжденія въ объективномъ бытіи ея невидимыхъ, неосязаемыхъ элементовъ и въ объективной равнозначности человѣческаго строительства съ природнымъ становленіемъ. Человѣкъ не приспособляется къ природѣ, не ограничивается использованіемъ ея, какъ она дана въ образѣ среды, а создаетъ ее, творитъ въ природѣ — вторую природу. Онъ не Прометей, заимствующій для нуждъ человѣческихъ искру небеснаго огня; онъ — Атлантъ[19], на свои плечи взваливающій претворенный имъ земной шаръ. Онъ не строитъ своей постройки на фундаментѣ до него данной природы, онъ самое природу перестраиваетъ на фундаментѣ своихъ размышленій и дѣятельности. Эта вторая природа, созидаемая имъ, пренебрежительно называется матеріальной культурой, а дѣятельность ея построенія — техникой. Экстазъ техническаго творчества матеріальной культуры такимъ образомъ вытекаетъ изъ комплекснаго мотива, опираясь на устанавливаемый имъ реализмъ и поддерживаемый волевымъ напряженіемъ современнаго передового человѣчества. Оно предполагаетъ объективность элементовъ опыта, выдѣляемыхъ и устанавливаемыхъ человѣческимъ познаніемъ. Человѣческая дѣятельность опирается на продукты человѣческой мысли, — отсюда провѣрка своей мысли, критика познанія, рефлексъ на самого себя вытекаетъ неотъемлемой составной частью изъ этого міропостроенія. Бѣшеное техническое творчество, провѣрочная критика познанія одинаково вытекаютъ изъ комплекснаго мотива, одинаково приводятся въ движеніе неукротимой активностью современнаго духа. Отвага неограниченнаго созиданія на самоустанавливаемой основѣ — въ этомъ послѣдній пафосъ и величіе ново-европейской культуры.
* * *Если всякая органическая жизнь и ростъ чреваты опасностями противорѣчій и саморазложенія, если этими опасностями особенно чревата органическая жизнь усиленно функціонирующая, то нетрудно себѣ представить, какую опасность представляло органическое развертываніе небывалой по сверхнапряженности своихъ функцій ново-европейской культуры. Эта опасность не отъ слабости, а отъ избытка силъ, не отъ исчерпанности, а отъ напряженія, не отъ умиранія, а отъ полноты жизни.
Въ работѣ уже упомянутой о комплексномъ мотивѣ я въ схемѣ отмѣтилъ ту діалектику его развертыванія, которая приводитъ его къ саморазрушенію. Философская концепція, какъ болѣе разрѣженная, обобщенная и прозрачная, быстрѣе проходитъ путь своего развертыванія, чѣмъ насыщенная матеріаломъ толща культуры въ другихъ ея областяхъ. Можно сказать, что уже въ 18 вѣкѣ она въ этой своей отвлеченной, изолированной философской плоскости пришла не только къ саморазрушенію, но и къ попыткамъ его преодолѣть (въ кантіанствѣ и его производныхъ); но посколько эти послѣднія попытки были уже не коррелатомъ обще-культурнаго устремленія эпохи, онѣ проходили свой самодовлѣющій специфически-философскій путь, въ которомъ не отражалось движеніе всей культуры. Толща культуры продолжала быть пронизанной комплекснымъ мотивомъ и тогда, когда онъ въ своемъ самодовлѣющемъ философскомъ развертываніи уже пришелъ къ самоотрицанію; продолжала развертывать его діалектику по путямъ, предначертаннымъ уже завершившимся его чистымъ развитіемъ. И въ этомъ движеніи чистая философія все болѣе приспособлялась къ частичной роли — провѣрки предпосылокъ мышленія, коимъ и на коемъ строилась культура — къ роли критики познанія, гносеологіи.
