Сергей Кургинян - Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 2
Институт, закрывающий путь в Систему для несовместимых с ней смыслов и открывающий путь в Систему для совместимых с ней смыслов, — это идеологическая подсистема внутри органов безопасности.
Если две эти решающие Формы (а институты — это именно оболочки, то есть формы) превращаются, то есть «делают все наоборот», то Система приговорена.
Она перестанет обновлять, пестовать и взращивать внутрисистемные смыслы. Она начнет делать обратное. Омертвлять эти смыслы, изгонять их и удушать.
Она одновременно откроет путь для несовместимых с Системой смыслов. И перекроет путь в Систему смыслам, которые могли бы ее каким-то образом подпитать.
Запустили два этих института по схеме превращения — что дальше? Смерть Системы? Но Система-то сверхсложная. «Общество» называется… Легко запустить, а вот остановить… Иногда крайне сложно, а иногда и в принципе невозможно.
Начнем с того, что Система запрограммирована на поедание смыслов, а не на их производство. Пожрав определенные смыслы (советские, коммунистические), Система-пожиратель хочет сожрать еще что-нибудь. Что именно? Для начала что-нибудь родственное. Не коммунистическое, так хилиастическое… Историческое… Греховно занятое развитием… Но если Система-пожиратель запрограммирована на пожирание смыслов, а также на пожирание того, что порождает эти смыслы, а также пожирание всего, что «порождает порождающее»?.. Тогда пожирание смыслов становится самодостаточным. Война против определенных смыслов превращается в войну против смыслов как таковых.
Универсальный пожиратель должен пожрать все смыслы. Смыслы что создает? Масштабная накаленная цель. А ее что создает? Идеальное. Начинается война на уничтожение против смыслов, проектов (то бишь масштабных целей), против амбиций, их носителей (героев), и — Идеального. Конечно же, Новоидеального (новых импульсов, утопий) в первую очередь. Но и не только.
Представьте себе саранчу, пожирающую поля этой самой смысловой пшеницы… ржи, ячменя и так далее. Саранча поедает все поля. И — не абы как. Каждый Институт (Форма), ответственный за Смысл (Содержание), должен пожрать именно свой смысл. «Что посеял, то и пожрешь» — вот принцип этого самого Превращения. Он же — принцип Кроноса. «Пожрать своих детей». Он же, между прочим, принцип Баала, средиземноморского близнеца Кроноса. Он же — принцип Золотого Тельца. Не дешевой карикатуры (мол, «золотой теленок») и не агитпроповских упражнений на тему о всевластии денег, а настоящего, нешуточного Золотого Тельца. «В лоне своем сотвори убийство Нового во славу Старого».
Бог Авраама не дал ему принести в жертву Исаака. И в этом была историческая новизна. Бог Отец посылает Сына испить Чашу за человечество. Но этот Сын воскрес. Смертью смерть попрал. В лоне Золотого Тельца должно сгорать будущее — и буквально, в виде детей. Но и во всех остальных смыслах тоже. Все, созданное для чего-то, должно пожрать то, для чего оно было создано.
Власть денег? Миром правит Невещественное, то есть смыслы. Деньги должны пожрать Невещественное, то есть смыслы. Что не пожрет «смыслосаранча» — пожрут деньги. Смыслопожирающий базис, смыслопожирающая надстройка… Золотой Телец — не деньги.
Для того, чтобы деньги могли разместиться на территории, нужно совсем другое. Деньги должны быть жесточайше защищены несокрушимой силой Закона. В России Закон растоптан. С ним страна и всегда была не в ладах. Но то, что сотворено за двадцать лет, беспрецедентно в плане антизаконности. Институты законодательства и законотворчества заняты тем же, чем и все остальные институты, — уничтожением своего содержания. Новый русский распростерся на шезлонге в своем поместье совсем не так, как немец или австриец. Да, шезлонг сверкает позолотой. А кое у кого — и алмазами… Но под шезлонгом — автомат Калашникова. По бокам — гранаты. Окна виллы бронированы.
Деньги царят. Но они не хотят укореняться на территории. Они призваны согнать с территории смыслы. Вытеснить их и уйти. Они присланы на территорию, как спецназ — для смысловой зачистки. Не себя они размещают на территории — Великое Бессмыслие, Пустоту, Ничто. Но и это — только этап…
Предварительный этап, ибо в Пустое что-то обязательно вторгнется… Смысл? Создана несовместимость Существования и Смысла. Острота смыслоутраты беспрецедентна. Присутствие любого смысла невыносимо, ибо напоминает о том, что вытеснено. Первородство отдано за чечевичную похлебку. Что это значит? Что, обменяв X (смысл) на Y (похлебку), символически придали Иксу функции Игрека. Смысл стал похлебкой и его надо пожирать, ибо обмен есть символическое отождествление: «Обменял — жри». Невещественное овеществлено для пожирания. Потребление становится воинственным смыслоборчеством. Дело не в том, чтобы поклоняться вещи как таковой. Дело в том, чтобы через это поклонение вещи выразить «фе» какому-то там смыслу, плюнуть ему в лицо, сквитаться с ним, огородиться от него. Изгнать его, наконец. «Это — почем? Заплатили… Купили… Выкинули… Избавились… А сосед Вася еще и не такое, говорят, учудил».
Институты производства смыслов сначала эти смыслы овеществляют. Потом — отоваривают. В итоге все превращается… то ли в бойню, на которой забивают «овеществленных» смысложивотных, мычащих от ужаса… то ли в ресторан, где их смыслоплоть подают под разными пиар-соусами… то ли в смысломагазин… то ли в смыслосвалку… А в общем-то, во все сразу… Нельзя кушать и не какать. Нельзя использовать и не ломать. Трансцендентное превращено в имманентное… Вдумайтесь!
С тех пор, как существует человечество, испытаны были все способы соотношения между трансцендентным и имманентным. Трансцендентное восхваляли, превозносили и подчиняли ему жизнь. Во всем видели знамение высших сил ил и олицетворение некоего идеала. Обычно нечто подобное происходило в непосредственной близости от Импульса, от пришествия к человечеству новой великой идеальности. Существование тогда подчинялось смыслу. Ранний христианин не работал, он спасался, уподоблял свой микрокосм великому идеалу, подражая великой личности, олицетворявшей идеал. Но и в раннюю советскую эпоху советский рабочий или инженер — словом, человек — не работал, а строил коммунизм. Это действительно было так.
Потом, когда идеал остывает, возникает место существованию как таковому. Но смысл при этом не исчезает. Он приобретает личные обертоны, более сложно сочетается с земной, несовершенной действительностью. Потом смысл снова пытаются разогреть. Хрущев, например, пытался и создать пространство для внеидеологической личной жизни (отдельные квартиры и пр.), и… чуть ли не поиграть в хилиазм… Что такое «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме»? Это именно хилиастическая игра.
А противопоставление оскверненного идеала (Сталин) идеалу подлинному (Ленин)? Это абсолютный аналог разогревов предыдущих эпох. Хрущев исполнил все крайне противоречиво и глубоко неудачно. Он действительно превратил идеал коммунизма в «булки на деревьях» (Эрих Фромм назвал это «гуляш-коммунизмом»). Десталинизация, конечно же, ударила и по ядру Системы. Но ничего сверх неумелого осуществления того, что все смыслосистемы осуществляли на определенной фазе, Хрущев не делал.
Поздний советизм?..
Человечество в своей истории переживало периоды цинизма. Герои такого времени рассуждали (и рассуждают) так: «Какой там смысл, какое еще трансцендентное! Есть существование, знаем мы этих глупых наивных идеалистов! А мы крепко стоим ногами на этой грешной земле».
Сопоставим подобное отношение к трансцендентному с тем, что происходит у нас сейчас. И убедимся, что происходит-то нечто гораздо более далекое от человеческой нормы. Трансцендентное отрицалось часто. Гораздо реже оно, трансцендентное, превращалось (как бы и не обнуляясь) в свою противоположность — в товар, в вещь, в имманентность, в некое «тело».
Между тем и относительно нормальные, как я сказал выше, периоды цинизма, неоднократно переживаемые человечеством, — это все же, скорее, отклонения, чем норма. Обычно же трансцендентное не делают земной нормой, превращая каждое земное деяние в микроголгофу или в здание коммунизма. Все сопрягается гибче, тоньше. На это и нужны настоящие августины разных времен и народов.
Но гибкость, тонкость, вариативность сопряжений трансцендентного и имманентного не отменяет того, что все строится на этих сопряжениях. Крайний случай — отрицание трансцендентного — это тоже тип сопряжения. Но на «превращении» жизнь не строил никто.
Можно противопоставить трансцендентное имманентному, заявив о богооставленности мира. И это протестантизм. Можно даже провозгласить атеизм, заменив религиозный смысл светским. Или сказать — стоим ногами на земле, и точка. Какое, так-растак, небо… Можно сопрячь небо и землю, смысл и существование гибко. Например, через идею чистилища. И это католицизм. Можно заявить о неустранимом присутствии трансцендентного в имманентном. И это… Это, конечно же, прежде всего русское православие. Вот он, свет! Вот оно, трансцендентное! В каждой березке, в каждом закате — везде!.. Мало ли что еще можно…
