Андрей Громыко - Памятное. Книга первая
Лорд Галифакс и Поль-Бонкур
Теперь о лорде Галифаксе, который возглавлял английскую делегацию после отъезда Идена из Сан-Франциско. Фигура лорда, которого шутя участники конференции называли «каланчой», видится мне так отчетливо, как если бы я встречался с ним всего лишь несколько дней назад.
Собственно, если быть точным, то его титул гласил «лорд Ирвин», и получил он этот титул еще в 1926 году, когда король Великобритании Георг V направил его в Индию на пост вице-короля. Эдуард Фредерик Вуд Галифакс, член палаты общин с 1910 года, сменил ряд министерских портфелей. Он являлся настолько известной личностью на политическом горизонте, что его стали звать не «лорд Ирвин», а «лорд Галифакс».
В свое время, до второй мировой войны, лорд Галифакс осуществлял значительное воздействие на внешнюю политику Англии и оказался среди тех, кто добивался соглашения с Германией на антисоветской основе. В качестве министра иностранных дел он входил в состав правительства Чемберлена — одного из отцов мюнхенского сговора. Галифакс сохранил этот пост и в коалиционном правительстве Черчилля, пришедшем к власти в Англии с началом второй мировой войны. Однако вел он себя нерешительно, постоянно менял свою политическую позицию по отношению к Гитлеру. Именно из-за этого лорду пришлось распрощаться с министерским портфелем.
В опубликованных уже в 1957 году мемуарах Галифакс пытается снять с себя ответственность за политику «умиротворения» агрессоров, приведшую к роковой развязке — второй мировой войне, переложить ответственность на других британских и европейских политиков, якобы «прозевавших» события в Германии. Он уверяет, что соглашение в Мюнхене хотя и представлялось «ужасным и грустным делом, но было меньшим из двух зол». Даже после всего того, что пришлось пережить народам в годы фашизма, по мнению Галифакса, большим из зол оставалась организация решительного отпора гитлеровской Германии. Вплоть до своих последних дней он не признавал историческую правоту Советского Союза, делавшего все, чтобы предотвратить войну.
Познакомился я с Галифаксом в Вашингтоне. С декабря 1940 года он являлся британским послом в США.
Нельзя сказать, чтобы Галифакс принадлежал к категории людей, легко идущих на контакты. Видимо, физический недостаток в какой-то степени его связывал: у него от рождения была атрофирована одна рука.
Кроме того, рафинированный аристократ, он выработал в себе привычку вращаться только в кругу «сильных мира сего», к числу которых он себя причислял. Это часто вызывало улыбку у американцев, да и не только у них. Многие втихую над ним добродушно подтрунивали.
У меня с Галифаксом установились в общем нормальные контакты. Он посещал даже митинги, организатором которых было общество американо-советской дружбы, а на одном из таких митингов, состоявшемся в Нью-Йорке в «Мэдисон сквер гардене», выступил в числе других ораторов с речью.
Во время встреч Галифакс охотно поддерживал разговор по вопросам, относящимся к положению на фронтах. Ему нравилось поговорить и о том, что слышно в «коридорах власти» в Вашингтоне. Однако я часто замечал, что его высказывания о США окрашиваются легким налетом иронии. Видимо, он подобным образом «расплачивался» за не очень лестные характеристики, которые давали американцы его позиции как министра иностранных дел в прошлом. Иногда в присутствии представителей США он отпускал по их адресу шутки из арсенала высказываний, звучавших в великосветских салонах Лондона.
Но чего Галифакс не переносил, так это напоминания о том, какую позицию в отношении Германии он занимал до войны. Его щадили — просто ни о чем, связанном с этой темой, как правило, в его присутствии не говорилось. Старался и я не доставлять ему этого неудовольствия.
Собеседником он был интересным. Разговоры о войне, президентах, правительствах, международных встречах, интригах гитлеровцев в отношении нейтралов, шепот иностранных дипломатов — все это он улавливал, комментировал, одобрял или не одобрял. Его и без того длинная шея, когда он к чему-либо прислушивался, казалось, вытягивалась еще больше. Но на такие темы, как экономика, безработица, прибыли монополии, профсоюзы, с ним не стоило заговаривать. По своим взглядам он относился к аристократам из аристократов.
Видимо, в связи с тем, что в прошлом Галифакс занимал пост министра иностранных дел, ему иногда поручалось возглавлять английские делегации на союзнических встречах, хотя по положению старшими могли бы являться другие представители. Так произошло на конференции в Думбартон-Оксе и в период работы Сан-Францисской конференции.
На совещаниях представителей «большой пятерки», проводившихся в Сан-Франциско, иногда казалось, что Галифакс смотрит на все происходящее рассеянным, почти отсутствующим взглядом.
Наиболее полное впечатление о лорде Галифаксе дала мне беседа, состоявшаяся в 1945 году в Сан-Франциско. Он неожиданно вышел за рамки того, что происходило тогда в этом американском городе, и заявил:
— Не все должно сводиться только к теме конференции.
— Что вы имеете в виду? — спросил я.
— В сфере внешней политики имеется немало проблем, которыми не занимается конференция, — уточнил он.
Развивая свою мысль, он продолжил:
— О периоде, предшествовавшем второй мировой войне, правительства наших стран уже неоднократно обменивались мнениями и излагали свои позиции и во время личных встреч руководителей государств, и через своих послов. Поэтому я хотел бы высказать некоторые мысли о будущем. Хотел бы сказать, какими я представляю себе отношения между Советским Союзом и западными странами в перспективе.
— Это очень интересно, — заметил я. Лорд говорил:
— Конечно, СССР — это государство совершенно другое. Вы называете его коммунистическим.
Тут я подчеркнул:
— Мы называем его социалистическим, хотя наша конечная цель — построение коммунизма.
— Да, да, — откликнулся Галифакс, — именно так. Но недопущение новой военной катастрофы после страшной войны, которая была навязана и вам, и нам, как и многим другим странам, становится главной задачей. Надо сделать все, чтобы новой войны не было.
Я сказал:
— Это почти те же самые слова, с которыми Сталин обратился к Рузвельту на обеде в Ялте, где присутствовал и Черчилль. Не-
допущение новой войны — это главная задача, которая будет стоять и перед новой универсальной международной организацией. Объединенные Нации создают ее здесь именно сейчас, разрабатывая Устав.
— Конечно, — заявил Галифакс, — когда будет утвержден Устав ООН и нужно будет проводить его в жизнь, то будут возникать многие задачи. Но главное, чтобы союзные государства действовали согласованно.
— Именно этой цели, — отозвался я, — и отвечает то, что все мы называем «правом вето». Оно обязывает крупные державы действовать согласованно и исключает возможность военных столкновений между ними, если, конечно, Устав будет строго соблюдаться. Сейчас уже существует договоренность, что принцип единогласия должен быть ясно отражен в Уставе.
— И ничто не мешает, — подхватил эту мысль Галифакс, — принять Устав в целом, имея в виду, что его вступление в силу произойдет тогда, когда после утверждения на Сан-Францисской конференции положенное число государств ратифицирует его. Англия с этим делом тянуть не будет.
В этот момент представился случай высказать и нашу точку зрения на проблему ратификации Устава:
— Не будет тянуть и Советский Союз. Что касается США, то, надо полагать, что с их стороны задержки, вероятно, тоже не будет.
Галифакс сказал:
— США, уделив такое большое внимание вопросам разработки Устава, не могут затягивать его ратификацию.
Затем он затронул вопрос о системе колоний и о том, как в конце концов должны быть сформулированы соответствующие статьи Устава, касающиеся колоний:
— Англия, конечно, понимает, что существовавшее до сих пор положение не может оставаться неизменным. В то же время Англия не может просто перечеркнуть то, что было до сих пор. Ведь в развитие колоний нами вложены огромные ресурсы и колоссальные усилия. И это все, конечно, надо учитывать.
Я обратил внимание Галифакса на такое обстоятельство:
— Между советской, американской и английской делегациями в основном уже наметилась договоренность. Французская делегация тоже присоединилась к ней. Из этого и следует исходить.
По всему было видно, что Галифакс решил еще раз как бы под занавес конференции прощупать позицию Советского Союза по колониям, узнать, насколько прочно мы ее придерживаемся.
В общем, лорд Галифакс оставался лордом Галифаксом. Он с большим трудом, можно сказать мучительно, воспринимал все, что подрывало милые его сердцу устои в вопросе о колониях. Когда ему хотелось что-то сказать, о чем он предварительно договаривался с Кадоганом, то выражал мысль подчеркнуто витиевато, так, что иногда мало кто мог его понять.
