Инна Соболева - Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года
И ещё одна женщина не забыла и не разлюбила. Мария Валевская. Недаром она когда-то подарила ему медальон, в секретном отделении которого лежала прядь её золотистых волос и были выгравированы слова: «Когда ты перестанешь меня любить, не забывай, что я всё ещё люблю тебя». Марии удалось тайно добраться до Эльбы. Она надеялась, что любимый разрешит ей с сыном поселиться на острове, чтобы хоть иногда видеть его, чтобы помочь, если ему будет плохо. Он отказал: его репутация должна быть безупречна, ведь его нынешние владения – всего лишь большая деревня, здесь всё мгновенно становится известно. А он ждал приезда Марии Луизы… Но сыну был искренне рад, играл с ним в прятки, катался по траве. Неожиданно спросил четырёхлетнего Александра: «Почему ты не упоминаешь моего имени в молитвах?» Мальчик смутился: «Я не говорю “Наполеон”, я говорю “папа император”». Отец рассмеялся: «Он добьётся успеха в обществе, этот малыш. Он мудр».
Наполеон безошибочно угадал будущее сына. Граф Александр Колонна-Валевский действительно добился успеха. Он скончался министром иностранных дел Франции, председателем Законодательного корпуса, членом Академии изящных искусств, кавалером Большого креста ордена Почётного легиона и, как писали в позапрошлом веке, прочая, прочая, прочая. Его путь наверх был непростым, но вполне достойным. Четырнадцатилетним мальчиком он гордо отклонил сулившее блестящую карьеру предложение великого князя Константина Павловича (российского наместника в Польше) стать его адъютантом. Потом была Франция и снова Польша, и участие в восстании 1830–1831 годов. После разгрома восстания – снова Франция. Служба в армии, потом – конфиденциальные дипломатические поручения. Незаурядные успехи. Во время революции 1848 года Валевский без раздумий встал на сторону своего родственника Шарля Луи Наполеона (будущего императора Наполеона III).
Именно гибкой политике Валевского новый император был обязан и тем, что Англия признала Вторую империю, и тем, что выступила одним фронтом с Францией против России в Крымской войне. Валевский, непримиримый враг России, председательствовал на Парижском конгрессе и с нескрываемым удовлетворением наблюдал за унижениями, которым подвергали страну, лишившую его родину независимости. Он не обладал пророческим даром отца – ему не суждено было знать, что Россия возродится и всё вернёт.
Но до этого ещё очень далеко. А пока голубоглазая красавица с не понимающим что происходит мальчиком покидает Портоферрайо. На море шторм. Ветер швыряет брызги в лицо пассажирки маленького брига, и не понять, где брызги, где слёзы. А тот, кто остался на острове, наверное, почувствовал облегчение: он не хотел, чтобы жена (она ведь вот-вот приедет!) узнала о визите Марии. Его жена так ревнива…
Но женского общества он лишён не был. Две любящие женщины без колебаний последовали за ним в изгнание: мать и Полина. Летиция переносила падение сына с тем же спокойным достоинством, что и его ошеломивший других взлёт.
По вечерам они играли в карты, как когда-то в Аяччо, и, как когда-то, Наполеон постоянно жульничал. Летиция ловила на этом своего неуправляемого мальчика (с нею он, и правда, чувствовал себя мальчишкой, и это помогало терпеть). Он смеялся: «Мадам, вы богаты и можете себе позволить проигрыш, а я беден и должен выигрывать» (он выплачивал матери на содержание весьма значительные суммы; она тратила их в основном на приобретение недвижимости и драгоценных камней – вечных ценностей). Вскоре бриллианты матери очень пригодятся сыну: по договору, заключённому в Фонтенбло, правительство Людовика XVIII должно было выплачивать Наполеону и членам его семьи вполне достойную ренту Не выплатили ни гроша. А ведь на острове были гвардейцы, которых нужно кормить, – тысяча человек. Он понимал: ему не присылают денег, чтобы вынудить отправить на материк большую часть своего войска. Тогда он останется беззащитным. Но Летиция помогла – без слова рассталась со своими бриллиантами.
А Мария Луиза всё не приезжала. И не писала. Он был уверен: она не могла так поступать по собственной воле. Её заставляли. Значит… А тут до него ещё дошли слухи, что на Венском конгрессе Талейран заявил, будто пребывание Бонапарта в такой близости от Европы крайне опасно и его следует перевезти на Азорские острова. Англичане и австрийцы согласились, предложили даже место, совсем забытое Богом, – остров Святой Елены. Александр промолчал. Итак, Талейран. Он прекрасно знал, на что способен этот человек и как упорен в достижении своих целей. Подозрение, что его собираются убить, перерастало в уверенность.
А между тем во Франции происходили события, которые не могли оставить её бывшего императора равнодушным. Людовик и те дворяне и духовенство, что его поддерживали, настаивали на полном восстановлении старого режима. Это было невозможно хотя бы потому, что время нельзя повернуть вспять. Но главное, этого не хотели и боялись многие французы – около четырёх миллионов новых землевладельцев, что получили земли по наполеоновским законам. Основания для опасений были самые реальные: вернувшиеся на родину эмигранты требовали вернуть когда-то принадлежавшую им собственность. К тому же король был зауряден сам и не предлагал своему народу ничего, кроме как жизнь в соответствии с некоей усреднённой нормой. Не просто скучно – унизительно. Ещё недавно французы чувствовали собственную исключительность, а теперь… Это вызывало досаду, а за ней – тоску по недавнему прошлому, а за ней – идеализацию этого прошлого. Настроение французов едва ли кто-нибудь поймёт лучше, чем русские. В общем, Наполеон тосковал по Франции, Франция тосковала по Наполеону…
Число бонапартистов росло неуклонно. Они знали, что фиалки – любимые цветы Наполеона и Жозефины, и сделали своим символом лиловый цвет. Дамы оделись в лиловые платья, мужчины стали носить часы на лиловых лентах. Рассказывали, что часто при встречах задавали друг другу вопрос: «А вам нравится лиловый?» Ответ на это был один: «Он вернётся весной». Наполеон об этом не знал. Но он, будто желая убедить своих приверженцев в их прозорливости, именно весной и вернулся.
Единственным человеком, с которым он поделился своими планами, была Летиция. Даже Полине просил не рассказывать. Материнское сердце дрогнуло: никогда ещё её мальчик не отправлялся в такой опасный путь. Но она, как всегда, взяла себя в руки: «То, что ты делаешь, – правильно. Лучше умереть с мечом в руке, чем в унизительном изгнании».
Наполеон призывает идти на Париж Карл фон Штейбен. «Наполеон на перевале Лаффре»
Одновременно, притом незаметно, вывезти с острова больше тысячи человек – дело совсем непростое. Он справился. И преодолел множество препятствий, которые встретились и на берегу, и уже в море. Ему везло. Вообще чрезмерное, невероятное везение должно бы насторожить. Тем более такого чуткого человека, как он. Не насторожило. Ему казалось, что удача вернулась к нему, что теперь всё в его руках…
В час пополудни Наполеон высадился на французском берегу неподалёку от Антиба. За ним следовало чуть более тысячи человек. Против него была вся Франция.
Так начались события, вошедшие в историю как Сто дней Наполеона. На самом деле их было не сто, а сто тридцать шесть.Александр. Танцующий конгресс. Дела и лица
А тем временем в Вене шёл конгресс держав-победительниц. Он начался ещё в сентябре 1814 года. Наконец-то все чувствовали себя спокойными. Наполеон – на Эльбе. Бояться больше некого. Можно неторопливо, со вкусом делить добычу. Почему собрались именно в Вене, а не в Петербурге, столице державы, которая покончила с наполеоновским нашествием и освободила Европу? Если бы конгресс организовали в России, это стало бы неоспоримым признанием: настоящий победитель Наполеона – она, Россия. Но союзники делать такого публичного признания не желали. Напротив, «забыв», что присоединили свои войска к русской армии уже после того, как она нанесла французам сокрушительное поражение, считали себя равноправными творцами победы. Единственным, с чем не могли ничего поделать, было общественное мнение, провозгласившее императора Александра «царём царей». Зато тот факт, что столицей конгресса победителей стала Вена, выдвигал Австрию на первое место среди европейских держав.
Именно этого и добивался глава австрийской международной политики князь Клемент Венцель Лотар Меттерних. Был он умён, лукав, коварен. Причём все эти качества присутствовали у австрийского министра иностранных дел (позднее – канцлера) в превосходной степени. Столь же гипертрофированной была и его ненависть к России.
Но не только этой ненавистью и страхом перед северным соседом руководствовался князь Меттерних в своей политике. Неодолимое отвращение вызывала у него и идея германского национального единства. Именно он сумел на долгие годы отсрочить объединение мелких немецких государств в могучую Германскую империю. План объединения германской нации сумеет осуществить только выдающийся прусский политик Отто фон Бисмарк. Но до этого ещё больше полувека.
