Андрей Громыко - Памятное. Книга первая
Когда говорил американский президент, все присутствовавшие выслушивали его очень внимательно. Они наблюдали за ходом и поворотами его мысли, за меткими суждениями, шутками. Все сознавали, что он высказывал мысли, которые имеют огромное значение в предстоящем строительстве здания мира.
Выступал или делал замечания премьер-министр Англии. Он умело и даже ловко формулировал свои мысли, умел блеснуть и шуткой. Чувствовалось, что он на «ты» не только с политикой, но и с историей, особенно новейшей. Ведь он побывал в огне англобурской войны в Южной Африке еще в начале XX века.
Тем не менее как-то само собой получалось, что все присутствующие — и главные, и не главные участники — фиксировали взгляды на Сталине. Даже если говорил другой участник, то почему-то большинство присутствующих все равно наблюдали за Сталиным, за выражением его лица, за взглядом, стараясь понять, как он оценивает слова и мысли своих коллег.
И вот тихо, как бы между прочим, начинал говорить Сталин. Он говорил так, как будто кроме него присутствовали еще только двое. Ни малейшей скованности, никакого желания произвести эффект, ни единой шероховатости в изложении мысли у него не было. Каждое слово у него звучало так, как будто было специально заготовлено для того, чтобы сказать его в этой аудитории и в этот момент.
Обращало на себя внимание то, что во время высказываний Сталина, даже если они не относились к высокой политике, Рузвельт часто старался дать понять свое отношение — либо кивком головы, либо своим открытым взглядом — к словам советского лидера.
Не только я, посол, но и другие советские товарищи, обмениваясь мнениями после такого рода встреч, констатировали, что центральной фигурой на них, безусловно, являлся советский руководитель.
Характерен и такой факт. Во время конференции в Крыму о появлении Сталина еще в коридоре Ливадийского дворца мгновенно какими-то неведомыми путями становилось известно в зале заседаний глав, куда он направлялся. Живая связь работала сверхэффективно.
Уже в те времена частых союзнических конференций и встреч, в том числе на самом высоком уровне, нетрудно было каждому мало-мальски наблюдательному человеку ответить на вопрос: чем объясняется такой авторитет Сталина и такое уважение к нему руководителей США и Англии?
Главное, что необходимо подчеркнуть в этой связи, — это, конечно, беспримерный подвиг советского народа, ставшего грудью на защиту своей страны.
Эти сообщения контрастировали с распространенным в то время в Америке, да и не только в Америке, мнением, что Советский Союз не сможет противостоять фашистскому нашествию и Гитлер одержит победу.
Помню хорошо, как в первые дни после нападения гитлеровской Германии на Советский Союз многие американцы задавали мне и другим советским представителям вопросы:
— Каково положение на фронте?
— Уверенно держится Советский Союз или нет? Мы отвечали:
— Да, уверенно.
Слушатели воспринимали такой ответ с выражением дружеских чувств к нашей стране, но сдержанно и часто с большой долей скептицизма.
С течением времени, когда выяснилось, что гитлеровские армии несут огромные потери, настроения в общественном мнении США стали постепенно меняться. Прежние сомнения и даже пессимизм в отношении возможности Советского Союза устоять против сильного врага стали заменяться долей оптимизма, которая постоянно возрастала.
Даже в официальных кругах, в правительстве стало утверждаться мнение, что способность Советского Союза к сопротивлению не убывает, а, напротив, увеличивается.
Это особенно было заметно после того, как гитлеровским армиям под Москвой в конце 1941 года советские воины нанесли сокрушительное поражение.
Дальше — больше: стала крепнуть надежда, а затем уверенность в том, что в войне может наступить перелом в пользу Советского Союза.
В это время представители администрации, особенно военных кругов в Вашингтоне, высказывались в таком духе:
— Что это за чудо?! Откуда Советский Союз берет танки, артиллерию, самолеты? Ведь его важные промышленные районы оккупированы!
Особенно сильное впечатление производили танковые бои с вводом в действие с советской стороны большого количества этих машин.
Вспоминаю такой случай. Было это в начале лета 1942 года. Тогда В. М. Молотов прилетел в Вашингтон для подписания соглашения о ленд-лизе. В один из дней его пребывания мы поехали за город, в Аппалачские горы. В машине помимо шофера нас было трое — Молотов, Литвинов и я. Во время разговора Молотов нам сообщил:
— У нас уже создано такое количество танковых корпусов, что можно с уверенностью сказать: мы обязательно победим! Эти корпуса в самое ближайшее время себя еще проявят.
Так оно и получилось.
То же самое говорилось и о советской артиллерии, и о советской авиации.
И вот тут-то грамотные и наблюдательные люди вспомнили:
— Ведь в Советском Союзе еще до войны была осуществлена индустриализация страны! Значит, это дело было серьезное.
Произвести громадное количество вооружений возможно только тогда, когда есть, где производить, из чего производить и кому производить.
В те дни было всеобщим признание великих заслуг страны и ее государственного руководства, добившегося создания крупной индустрии.
Огромное впечатление произвело и то, что советский народ проявил монолитное единство. Рабочий класс, крестьянство, интеллигенция в едином порыве встали на защиту Родины против сильного и жестокого врага.
Писала иногда об этом и печать, признавали это и представители американской администрации.
Уважение к Сталину, а он представлял собой советское руководство, являлось отражением того, что было сделано в стране, в Советском государстве. Это было уважение и к тому, что осуществил Советский Союз до войны и чего он добился в ходе ее.
Страна и ее руководство строго следовали завету Ленина о необходимости индустриализации и создания крупной машинной индустрии.
До нас дошел исключительно интересный эпизод. В ноябре 1923 года Ленин был нездоров. В один из тех дней его навестила группа рабочих из города Глухова. Состоялась сердечная беседа. Среди гостей находился и ветеран труда по фамилии Кузнецов. Прощаясь с Ильичем, он сказал:
— Я — рабочий-кузнец. Владимир Ильич, мы выкуем все, намеченное тобой.
Эти слова и сегодня звучат с той же силой.
Выковали трудящиеся нашей страны и индустрию, и социалистическое сельское хозяйство, и единство народа — создали мощную державу, о которую размозжил голову агрессивный гитлеровский орел.
В гостях у Вильгельма Пика
Какая колоссальная работа потребовалась, чтобы очистить будущую столицу ГДР от руин и завалов после гигантского сражения между победоносными советскими войсками под командованием маршала Жукова и последними частями преступного гитлеровского вермахта.
Как я уже отмечал, город был тяжело изранен. На каждом шагу встречались руины. Наверно, ни одна естественная катастрофа еще не приводила к таким тяжелым последствиям, ни один большой город в мире не оказывался таким разрушенным. К этому тоже привел Германию фашизм. Его главари мечтали о победах и «жизненном пространстве». На деле они лишили себя права на пространство для своего существования на земле.
Мне пришлось вновь посетить Берлин — столицу ГДР — несколько лет спустя. Я был поражен проделанной работой. Уже не было хлама, уже все, что подлежало восстановлению и ремонту, было в основном восстановлено. Конечно, еще кое-где зияли пустоты на улицах и в переулках. Не успели отстроить новые дома лишь в тех из них, которые остались от уничтожения больших зданий этого города, камни которого могли бы многое рассказать из истории немцев.
Во время этого визита я был приглашен к президенту Пику. Скажу прямо — я с волнением вошел в небольшой особняк, являвшийся резиденцией президента. Хотя до того я с ним встречался в Москве, на более широких встречах. На этот раз у нас состоялась беседа по некоторым вопросам политики.
Пик во время беседы подчеркивал:
— Необходимо укреплять новое германское государство, которое должно пойти по пути социалистического развития. Западные державы, конечно, не допустят подобного развития в западной части Германии, оккупированной ими.
Потом заявил:
— Ну и что же. На востоке мы будем строить свою, новую Германию.
Меня поразила ясность суждений убеленного сединой ветерана немецкого рабочего движения, убежденного коммуниста.
Во время беседы я обратил внимание на то, что в комнате, где мы сидели, стояло много шкафов, заполненных книгами. Заметив, что я обратил внимание на книги, хозяин подвел меня к своему книжному богатству. Мы медленно обошли шкаф за шкафом.
— Здесь, — сказал он, — находится полное собрание сочинений Гёте. В нем около полутора сотен томов.
