Валентин Распутин - Эти двадцать убийственных лет
Кстати, советская цензура сделала Александра Солженицына мировой величиной, а теперешнее «демократическое» мнение, укорачивая Солженицына, сделало его, что еще важнее, величиной национальной.
– А сегодняшнее мировосприятие русского писателя и гражданина России Валентина Распутина? Что в нем преобладает?
– Преобладает то же, что и у большинства из нас, – боль за Россию, чувство омерзения к тем, кто под видом демократии завел в ней разбойные и бесстыднейшие порядки. Наша патриотическая оппозиция время от времени предлагает теневые кабинеты правительства – пора, я думаю, открыто назвать тех, кто в ближайшем будущем должен пойти под трибунал за тягчайшие преступления перед Россией и ее народом. «Никто не забыт, ничто не забыто» – лозунг этот должен приобрести новый и взыскательный смысл, смысл справедливого возмездия. Хватит послушно и безвольно идти под уничтожение.
– Отношения с читателем. Как их вы ощущаете сегодня? Что вообще могли бы сказать, исходя из ваших наблюдений, об отношениях читателей и литературы в сложившемся у нас сегодня обществе?
– Надо, вероятно, сразу оговориться, что мы имеем в виду не того читателя, который питается нечистотами, – там ничего, никаких отношений с кем-либо, кроме физиологических испражнений, ждать не приходится. Мы говорим о читателе здоровых правил и здорового вкуса. О том, кто по-прежнему относится к литературе как к пище ума и сердца.
Да, читать стали намного меньше. Как-то вдруг, после взрыва читательского интереса в конце 80-х. И это «вдруг», этот сверхбыстрый и глубокий сброс интереса к книге говорит о неестественности этого явления, о каком-то словно бы испуге перед книгой. Именно испуг перед книгой и нужно считать одной из причин резкого падения числа читателей. Главная причина здесь, конечно, – обнищание читающей России, неспособность купить книгу и подписаться на журнал. Вторая причина – общее состояние угнетенности от извержения «отравляющих веществ» под видом новых ценностей, состояние, при котором о чем-либо еще, кроме спасения, думать трудно. И третья причина – что предлагает книжный рынок. Не всякий читатель искушен в писательских именах. А если даже искушен, – возьмет новую книгу любимого В. Астафьева, а там матерщина, чувство брезгливости к человеку, которого судьба занесла в коммунизм… Возьмет произведение автора с громкой фамилией Суворов, а в нем откровения о том, что не Гитлер напал на нашу страну в 1941-м, а мы вероломно напали на Германию. «Демократическая» критика уши прожужжала В. Ерофеевым, его «Русской красавицей» – и вот она перед читателем: ведь это же надо мужество иметь, чтобы не только читать, но и держать в доме подобное произведение. У читателя невольно складывается впечатление, что вся или почти вся литература ныне такова и лучше с нею не знаться.
Он идет в библиотеку… В любой библиотеке вам скажут, что читают по-прежнему немало. Меньше, чем десять лет назад, однако читать не перестали. Но все поступления последних лет – «смердяковщина», американская и отечественная, и для детей – американские комиксы. Из литературных журналов прислужливые «Знамя», «Новый мир», «Нева», «Звезда» – те, что распространяет американский фонд Сороса.
И читатель правильно делает, когда от греха подальше он обращается к классике.
А нас читать снова станут лишь тогда, когда мы предложим книги такой любви и спасительной веры в Россию, что их нельзя будет не читать.
– А есть ли у нас сегодня, на ваш взгляд, литературная критика?
– Есть критики – и Валентин Курбатов, и Владимир Бондаренко, и Лев Аннинский, и другие. Они ведут в журналах и газетах критические дневники и обзоры, откликаются на книги, на явления литературной жизни, дают портреты писателей. Но нет критики, которая влияла бы на общественный вкус, была эхом народного мнения. Нет критики, способной идти впереди литературы и влиять на ее ход. Но такой критики сейчас, при хаотической разнонаправленности литературы, вероятно, и быть не может.
– За последние годы телевидение и пресса определенного толка очень старались, да и стараются до сих пор, причинить Распутину побольше боли. Удалось ли вам выработать хоть какой-то иммунитет против этого?
– Мне пришлось отрастить толстую кожу, и я давно отношусь к этому как к неизбежным эпизодам нашей необычайно занимательной жизни. «Не нравиться дурным – для человека похвально», – говорил мудрый Сенека. А с чего бы я стал нравиться убийцам нашей культуры, нравственности, государства? Мы разной породы.
– Что вы думаете о небывало масштабной и интенсивной продолжающейся кампании по уничтожению отечественной культуры? Удастся ли в конце концов ее остановить? И насколько необратимы результаты?
– Если власть бросила на произвол судьбы армию, оборонку, науку, на чужой манер проводит реформу образования, на что тут рассчитывать отечественной культуре?! У нас благополучествует только одна «культура» – «культура» Васильевского спуска, холуйствующая перед властью.
Все остальное постепенно вымарывается нищетой и порядками, напоминающими оккупационные. Бедствуют Ясная Поляна и Михайловское, Тарханы и Спасское-Лутовиново, все провинциальные театры и музеи, библиотеки и клубы. Знаменитую Некрасовскую библиотеку в Москве на Бронной гонят прочь, чтобы занять ее помещение под ночной клуб. Культура наша, наполовину погубленная, настолько в тяжком положении, что любых слов уже недостаточно, чтобы оплакать ее. А министр культуры больше всего занят сейчас тем, как вернуть Германии трофейные ценности, рассчитывая, вероятно, на титул очередного «лучшего немца» или хотя бы «немца года».
Восполнимы ли эти утраты? Конечно, невосполнимы. Но Россия богата и культурой своей, и, если бы удалось вернуть ее к нормальной жизни, она бы еще и запела, и заплясала, и выставила бы свои сокровища не на аукционы, а для духовного обогащения народа.
Хотелось бы еще напомнить, что самая долгая и беспристрастная память даже не у истории (историю можно подправлять и переписывать), а у культуры. О нашем окаянном времени ей будет что передать потомкам. Петр Первый, под которого подравнивается наш президент, в истории высится как преобразователь России, окно в Европу прорубил, а в сказаньях народных он – Антихрист, ломавший безжалостно и веру, и обычаи, и порядки. И еще триста лет пройдет – Антихристом и останется. Но как бы то ни было, а Антихрист – фигура серьезная. А о шутах гороховых и слава будет незамысловатей.
– Есть ли хоть что-то отрадное для вас в нынешней литературной нашей жизни?
– Да, есть, об этом можно говорить определенно. Писатели, или сбросив оцепенение после подлого захвата России, или оставив политическую стезю, возвращаются к перу, все больше появляется издательств при местных писательских организациях и все живее и обнадеживающее жизнь в провинции; число литературных премий отечественного происхождения и всероссийского звучания перевалило далеко за дюжину. Среди них такие заметные, как Бунинская в Орле, Есенинская в Рязани, Аксаковская в Уфе.
Союз писателей России продолжает проводить совещания молодых литераторов; последнее из них, во Владимире в прошлом году, показало еще раз, что талантами Россия не оскудела. Притом в литературу идут, прекрасно зная, что писанием в наше время не проживешь, видя в литературе поприще для духовного жертвенного служения Отечеству.
И еще одно доказательство того, что русская словесность на подъеме, – положение литературных журналов. Положение не блестящее, но впервые за последние годы подписка на журналы «Наш современник» и «Москва» не упала. И редакционные портфели с рукописями там и там становятся все толще.
Не последнее дело – и общее настроение в нашем литературном кругу. А оно такое: не похороните!
– Помнится, нашу беседу в конце 1993 года вы озаглавили: «Нет, не кончено с Россией…». Минувшие три года прибавили вам в этом смысле оптимизма или, наоборот, пессимизма?
– Казалось бы, никаких оснований для оптимизма нет, положение в стране все хуже, вокруг трона не убавляется число бесов, продолжающих «реформы». Минувший год, к позору России, добавился еще двумя постыднейшими событиями – капитуляцией перед Чечней и участием американских советников в предвыборной кампании президента. А впереди готовится новое грандиозное надругательство – второй поход А. Лебедя на Кремль. Запад бравому генералу устроил смотрины, и Западу Лебедь понравился. Вполне возможно, что в Вашингтоне уже теперь подбирается новая группа специалистов по одурачиванию российского избирателя.
Да, оснований для оптимизма мало, и все же я продолжаю верить в Россию еще больше, чем три года назад, которые миновали после нашего с вами разговора. Эти три года даром не прошли. Богатые стали еще богаче, бедные еще беднее; ныне противопоставляются друг другу не только разные слои населения, но и территории: Москва, Петербург, забитые криминальным капиталом, живут за счет ограбления сырьевых земель и дальнейшего обнищания несырьевых. Окраинная Россия поумнела, губернские выборы подтверждают это. Хитроумной чехардой в правительстве пыль в глаза не пустить. Ненависть к президентским фаворитам типа Чубайса достигла последней степени, их неуклюжие попытки сменить плутовскую личину на патриотическую никого обмануть не могут. Государственная административная машина, громоздкая, неуклюжая и алчная, качается под ветрами одинокой конструкцией, вокруг которой России нет, она ушла в свою жизнь.
