Валентин Распутин - Эти двадцать убийственных лет
Почему? Во-первых, «организаторы набрали в жюри людей известных, но друг с другом совершенно несовместимых: с одной стороны, Юрий Давыдов, Владимир Войнович и Евгений Сидоров, с другой – Валерий Ганичев, Сергей Есин, Владимир Солоухин». Я не понял, правда, чем это плохо. Казалось бы, наоборот – гарантия большей широты взглядов и, стало быть, большей объективности.
Ну, а во-вторых, возмутило коллегу вот что: из трех лауреатов, выбранных писательским жюри (ими стали Фазиль Искандер, Людмила Петрушевская и Валентин Распутин), «абсолютного лауреата назвало общественное жюри». Это, по выражению автора «МК», «школьники, студенты Литинститута и пары-тройки других гуманитарных московских вузов».
Ох, тут уж раздражение недовольной журналистки дало волю язвительности и ехидству! «Профессиональное жюри, доверившись библейскому «устами младенца глаголет истина», поручило непосредственным детишкам определить, кто же из трех классиков достоин стать абсолютным… Около четырехсот подростков постановили: «Валентину Распутину абсолютным быть».
Не правда ли, глуповатая рисуется картина? Какие-то детишки решают серьезный вопрос! В кон ложится и фраза «одной литературной дамы», которая по-своему объяснила сделанный выбор: «А что вы хотите? У Искандера и Петрушевской толстые тома, а у Распутина – два маленьких журнальных рассказика. Что легче прочитать?» На что один из членов жюри «пошутил»: «Не спорьте с читателем! Читатель – дурак!»
Про студентов Литературного института, думаю, подробно говорить не надо: сами без пяти минут писатели. «Пара-тройка других гуманитарных вузов», студенты которых вошли в общественное жюри, – это оказались МГУ (факультет журналистики), Университет дружбы народов, МГИМО, то есть Институт международных отношений, Лингвистический университет имени Мориса Тореза и Московский педагогический университет имени В. И. Ленина.
Кто еще зачислен в «детишки»? Старшеклассники трех лучших столичных школ гуманитарного профиля плюс сто двадцать активнейших читателей одной из московских библиотек – люди совсем не детского и не подросткового возраста.
Вот такое оно было, общественное жюри из четырехсот человек. Что называется, очень репрезентативное. Но… «Московский комсомолец» предпочел этого не раскрывать. Как и много другого, относящегося к данному конкурсу.
Читатель «МК» даже не поймет смысл названия премии: «Москва – Пенне». А дело-то в том, что Пенне – это небольшой итальянский город, где уже много лет присуждается литературная премия прозаикам. Причем именно так: жюри писательское определяет несколько финалистов-лауреатов, а лауреата абсолютного из их числа называет общественное, читательское жюри. Думается, есть в этом немалый смысл: мнение писателей как бы подкрепляется мнением тех, для кого собственно они пишут.
Хороший опыт решено было использовать и с российским аналогом итальянской награды. Премия стала международной, российско-итальянской. В жюри, возглавленное министром культуры РФ Е. Сидоровым, кроме наших писателей, вошли итальянцы – в частности, известный славист, профессор Венецианского университета Витторио Страда.
Почему же обо всем этом раздраженная автор «МК» предпочла умолчать?
Понятно: стало бы еще яснее, что уровень конкурса, в котором победителем вышел Валентин Распутин, был высок.
Да, все это безусловно, было бы читателям рассказано (обязательно!), окажись победителем кто-то другой из трех финалистов. Распутин – не подходит. Не тот победитель!..
Грустно и противно, честное слово. Хотя, разумеется, ничего нового.
Прочитал в «Комсомольской правде», что ОРТ создает телевизионный документальный сериал «Жизнь замечательных людей». Очевидно, взамен знаменитой книжной серии советских времен… Кто же открыл этот телесериал? Кто признан самым замечательным? Конечно, Жванецкий. Какие тут могут быть сомнения! А следующий, естественно, Гердт…
Замысел сериала, между прочим, глубокий и глобальный: «От нас один за другим, безвозвратно, уходят актеры, поэты, художники – золотой фонд нашей культуры. Вот и решили: пока еще есть время, пока эти люди с нами, – рассказать о каждом из них. Закончить съемки предполагается в декабре 1999 года, в самый канун нового тысячелетия».
Из писателей персонажами сериала станут Василий Аксенов, Владимир Войнович, Фазиль Искандер, Андрей Битов, Белла Ахмадулина. Все громкие имена. Как и у открывших телеэпопею писателя Михаила Жванецкого и артиста Зиновия Гердта. Однако Валентин Распутин по этому счету к золотому фонду культуры, наверное, не относится.
А судьи кто? Кто решает, кому быть «замечательными людьми»?
Продюсер Светлана Березина.
Не знаю, одна она это решает или вместе с Борисом Березовским, главным хозяином ОРТ. Но, может, и мнение других стоило бы спросить? Людей с разными мнениями! Тогда и круг замечательных на телевидении стал бы у нас более разнообразным. Ведь того же Валентина Распутина я не видел на телеэкране уже целую вечность…
Ноябрь 1996 г.«Всю жизнь я писал любовь к России»
Виктор Кожемяко: Примите, Валентин Григорьевич, самые искренние поздравления с 60-летием. И простите, пожалуйста, что опять как бы пытаюсь вторгнуться в ваш внутренний мир: такая уж должность журналистская. Но ведь в самом деле, думаю, многим интересно то, о чем я хочу вас спросить.
Прежде всего – с каким настроением встречает писатель Распутин свой юбилей?
Валентин Распутин: С настроением, соответствующим 60 годам. Много, но делать нечего, будет еще больше. Одно утешает: через десять лет, если удастся их прожить, я стану вспоминать эту пору как молодеческую, подобную тому, как теперь вспоминаю свои 50. Того молодого человека, который когда-то с ужасом представлял себя сорокалетним, я уже не понимаю. Теперь я знаю, что наша профессия заставляет тратить во много раз больше психической энергии, чем человека любых других занятий, кроме, может быть, наших собратьев по искусству, поэтому если писателю дается возможность жить дольше, чем Шукшину, Вампилову, Рубцову, так это для того, чтобы он успел завершить свое незаконченное дело.
– Такая дата, как 60-летие, предполагает взгляд на прожитое и сделанное. Скажите, хотя бы коротко, что вы думаете в связи с этим?
– Сделано, если говорить о книгах, мало. Но это, во-первых, зависит от индивидуальных возможностей, я всегда работал медленно и по многу раз переписывал свои вещи. Сюда же нужно добавить еще и то, что я не умею писать по первому позыву (имею в виду замысел, начало работы) и жду «зачатия» какого-то нетерпеливого толчкового ощущения, требующего выхода наружу. И, во-вторых, я слишком много времени отдал так называемой общественной работе. Охрана памятников истории и культуры, Байкал, борьба против поворота северных и сибирских рек, борьба, борьба, борьба… Многое из этого было необходимо, потому что речь шла о России, но вдесятеро больше пристегивалось к главному второстепенного, наваливалось только потому, что ты показал себя ломовой лошадью.
Впрочем, это не только моя судьба, но и многих моих товарищей по литературе. Таково в России отношение к писателю. Стал известным, заметным – послужи-ка для дела мирского, будь ходатаем за правду. Во мнении народном это считалось второй необходимой обязанностью писателя. Литература у нас невольно рассматривалась в двух ипостасях – заявление своих гражданских и нравственных принципов в книгах и последующая активная защита этих принципов в жизни.
Одним я могу быть удовлетворен, оглядываясь на свой литературный путь: всю жизнь я писал любовь к России.
– Мне интересно вот что: считаете ли вы себя советским писателем? Все-таки основная часть вашего творчества приходится на советские годы. Как относитесь к понятию «советская литература» и как эту литературу оцениваете? В моем представлении, скажем, Шолохов и Пеонов – писатели не только русские, но и советские.
– Я понимаю себя и всегда понимал все-таки как писателя русского. Советское имеет две характеристики – идеологическую и историческую. Была петровская эпоха, была николаевская, и люди, жившие в них, естественно, были представителями этих эпох. Никому из них и в голову не могло прийти отказываться от своей эпохи. Точно так же и мы, жившие и творившие в советское время, считались писателями советского периода. Но идеологически русский писатель, как правило, стоял на позиции возвращения национальной и исторической России, если уж он совсем не был зашорен партийно.
Литература в советское время, думаю, без всякого преувеличения могла считаться лучшей в мире. Но она потому и была лучшей, что для преодоления идеологического теснения ей приходилось предъявлять всю художественную мощь вместе с духоподъемной силой возрождающегося национального бытия. Литературе, как и всякой жизненной силе, чтобы быть яркой, мускулистой, требуется сопротивление материала. Это не обязательно цензура (хотя я всегда был за нравственную цензуру или за нравственную полицию – как угодно ее называйте); это могут быть и скрыто противостоящие механизмы, вроде общественного мнения. К примеру, нынешнего, которое вора и проститутку считает самыми уважаемыми людьми и предателю воздает почести.
