Альберт Кан - Измена Родине. Заговор против народа
«Порядок разбора дел в комиссии по проверке лояльности, — писал в своей статье «Наша противозаконная программа проверки лояльности» адвокат Л. А. Николорич, — нарушает пятую и шестую поправки к биллю о правах. Государственный служащий держит ответ по поводу предъявленных ему обвинений, не перед беспристрастным судьей, а перед теми же, кто его обвиняет. Ему не сообщают, от кого получены порочащие его сведения. Он не может доказать недостоверность источника этих сведений… Он может оправдаться, лишь доказав свое «лояльное» умонастроение — понятие весьма туманное».
Но «самой отвратительной чертой» программы проверки лояльности, пишет Николорич, «является характер улик, на которых строится обвинение».
В подтверждение этого Николорич, защищавший ряд правительственных служащих на процессах, связанных с проверкой лойяльности, приводит несколько характерных примеров из своей практики.
«Мисс А. раз в неделю собирала деньги в фонд военной помощи России перед одним кинотеатром, кроме того она приглашала сенаторов Болла и Пеппера выступать в ее городе с речами на тему о необходимости союза с Россией. Все это происходило в 1943 г., когда русские несли на своих плечах основное бремя войны в Европе. Мисс А. работала также в Красном Кресте, собирала деньги и свитеры в фонд помощи Англии и Франции и дежурила один вечер в неделю в «Объединенной организации по обслуживанию вооруженных сил». На основании всего этого ее обвинили в «нелояльности».
Г-н Б. женился на девушке, которая за десять лет до этого, учась на втором курсе колледжа, состояла членом комсомольской организации. Комсомольская организация ее колледжа занималась главным образом вопросами удешевления стоимости общежитий и повышения оплаты за работы, выполнявшиеся студентами. Пробыв в комсомоле месяцев 6–8, девушка из него вышла и с тех пор никакой связи с коммунизмом ей не приписывается. Г-н Б. был обвинен в «нелойяльности».
У г-на В. был знакомый по колледжу, которого он не видел 15 лет. Этот знакомый был привлечен к суду по одному из дел «коммунистов». Когда он обратился к своим приятелям, бывшим одноклассникам, с просьбой о поддержке, г-н В. принял участие в сборе денег на расходы по приглашению защитника. За это он был обвинен в «нелойяльности», хотя его знакомый и был оправдан.
Г-н Г. служил по вольному найму в оккупационных силах США в Японии. На одном совещании он внес предложение о том, чтобы при распределении удобрений среди японских крестьян оккупационные власти, в целях борьбы с утайкой продовольствия, потребовали немедленной продажи известной доли продукции сельского хозяйства через каналы, контролируемые оккупационными властями. Старший из присутствовавших офицеров спросил, не коммунист ли он и верит ли он в свободу частной инициативы. Г-н Г. ответил, что он не коммунист и верит в частную инициативу, но считает, что его предложение поможет обуздать «черный рынок». Вскоре после этого г-н Г. был освобожден от работы и откомандирован в Соединенные Штаты, чтобы держать ответ по обвинению в «нелойяльности».
Один из сослуживцев г-на Д. сообщил ФБР, что, как он «слышал», теща г-на Д. сочувствует русским. Г-н Д. был обвинен в «нелойяльности».
И это не единичные случаи. Таковы, по словам Николорича, «обвинения, типичные для большого количества дел, с которыми я знаком. Часто служащий даже после окончания процесса не в состоянии понять, почему он оказался в положении обвиняемого».
Допросы правительственных служащих комиссиями по проверке лойяльности носили не менее дикий характер, чем «улики», на основании которых им предъявлялись обвинения в «нелойяльности». Приведем несколько типичных вопросов, задававшихся этими комиссиями. Они взяты из стенограмм заседаний:
«Ведете ли вы знакомство или дружбу с умными, толковыми людьми?»
«Есть ли у вас какая-нибудь книга Джона Рида?»
«Вас подозревают в том, что вы сочувствуете обездоленным людям. Верно ли это?»
«Родился ли ваш отец в Америке? А дед?»
«Считаете ли вы, что форма правления, существующая в России, годится для русских?»
«Одобряете ли вы план Маршалла?»
«Как вы относитесь к изоляции негров?»
«Приглашали ли когда-нибудь вы или ваша жена негра к себе домой?»
«Не считаете ли вы, что у вашей жены либеральные политические взгляды?»
«Был ли когда-нибудь кто-либо из ваших родственников членом коммунистической партии?»
«Были ли вы с женой когда-нибудь в таком месте, где высказывались либеральные взгляды?»
«Что вы думаете о положении в Италии?»
«Понимаете ли вы, почему католическая церковь выступает против коммунизма?»
«Как бы вы поступили, если бы обнаружили, что ваша жена коммунистка?»
Собирая материалы для серии разоблачительных статей на тему о программе проверки лояльности, Берт Эндрюс, лауреат премии Пулитцера в области журналистики за 1947 г., заведующий вашингтонским отделением газеты «Нью-Йорк геральд трибюн», посетил государственный департамент, чтобы познакомиться с делами семи служащих, уволенных по обвинению в «нелояльности». В частной беседе с тремя чиновниками государственного департамента Эндрюс подверг сомнению «справедливость и пристойность» такого порядка, при котором служащего обвиняют в «нелояльности» и увольняют, «не дав ему возможности узнать, кто и в чем его обвиняет».
«Разве это по-американски?» — спросил Эндрюс.
Наконец одному из собеседников Эндрюса этот разговор надоел, и он выпалил:
«Зачем в подобных вопросах ходить вокруг да около? Вполне возможно, что любой из нас мог бы стать жертвой очередной судебной инсценировки, будь у него в департаменте достаточное количество врагов, которым хотелось бы от него избавиться».
Эндрюс слушал его, все больше изумляясь. Чиновник продолжал:
«Да, это вполне возможно. И у нас будет не больше возможности оправдаться, чем у мистера… — он назвал одного из уволенных служащих департамента, — даже если бы мы были совершенно невиновны».
«Как вы сказали?» — спросил пораженный Эндрюс. Чиновник спокойно повторил свои слова. «Если человек с вашим умом, — сказал Эндрюс, — может говорить такие вещи, не испытывая стыда и не чувствуя опасности, которая грозит и ему, то здесь у нас что-то не в порядке».
Да, определенно что-то было не в порядке, и притом не только в столице, но и во всей стране.
Глава XV
Система подавления
«На наших глазах чрезвычайные полномочия, которые были необходимы для спасения страны во время войны, широко применяются и после того, как отпали военные ограничения, и в условиях, для которых они не были предназначены. Учитывая этот прецедент, мы имеем серьезные основания сомневаться, уцелеет ли существующее еще в нашей республике конституционное правление после другой большой войны, даже если она окончится нашей победой.
Из речи Чарльза Эванса Юза в Гарвардском юридическом институте 21 июня 1920 г.В действительности Америку в настоящее время предают… именно те лжепатриоты, которые заглушают голос правды, мешают социальному прогрессу, лишают людей права свободно мыслить и, в то время когда над головой собираются зловещие грозовые тучи, изображают Америку как нежного голубя мира и благополучия, как райскую птицу, несущую благую весть охваченному отчаянием человечеству.
Из предисловия Сэмюэля Д. Шмальгаузена к книге «Смотри, Америка!», вышедшей в 1931 г.
1. Зловещий план15 июня 1947 г., возвращаясь в Вашингтон из официальной поездки в Канаду, президент Трумэн решил по пути насладиться зрелищем знаменитого Ниагарского водопада. Несколько мгновений он задумчиво молчал, созерцая лавину ревущей воды, а затем глубокомысленно заметил: «Да, не хотел бы я переправиться через него в бочке».
Но в то время перед американским народом стояли более насущные проблемы.
После войны стоимость жизни продолжала расти, а заработная плата далеко от нее отставала. К июню 1947 г., по официальным данным министерства труда, цены возросли на 18 % по сравнению с июнем 1946 г. «Если стоимость жизни будет расти и впредь, — предупреждал инспектор нью-йоркских больниц доктор Эдуард Бернекер, — возникнет серьезная угроза ухудшения состояния здоровья широких слоев населения. Если цены на продовольствие будут повышаться и дальше, заболеваемость населения, ослабленного недоеданием, неизбежно возрастет». Сенатор же Роберт А. Тафт сухо заметил по поводу значительного роста продовольственных цен, что он согласен с Гербертом Гувером: «Самый правильный выход заключается в том, чтобы люди отказались от излишеств и ели поменьше».
Жилищный кризис достиг чудовищных размеров. Около трех миллионов семей не имели своего крова: сотни тысяч были заняты безнадежными поисками жилья; свыше 20 млн. человек ютились в трущобах, лачугах и в домах, где в случае пожара они сгорели бы заживо; одна треть всех семей в стране жила в домах, совершенно непригодных для жилья.
