Тимофей Бордачёв - Новый стратегический союз. Россия и Европа перед вызовами XXI века: возможности «большой сделки»
«Миру жизненно необходимо прямо противоположное – осмысление глобальных вызовов и качественно новое сотрудничество в поиске ответа на них».[155]
Вместе с тем сотрудничество отнюдь не является единственным инструментом внешней политики, который мировые державы могут использовать в своих усилиях по заполнению управленческого вакуума. Как показывает история, гораздо более распространенным методом всегда была конфронтация и борьба. Особенно в тех случаях, когда наиболее вовлеченное в мировые дела государство, Соединенные Штаты, находится в состоянии перехода от либеральной мессианской псевдоимперии к классической мировой державе, действующей на основе своих эгоистических интересов.
В течение последних лет американские элиты были серьезно озабочены проблемой неуправляемости мира. Выбор, как можно судить по внешней политике США, пока делается в пользу силового варианта оформления нового баланса сил. Что предполагает вызов потенциальных конкурентов на противостояние и постановку их перед дилеммами, где на кону стоит вопрос выживания в качестве самостоятельных субъектов международных отношений. Столкнувшись с таким вызовом в вопросах размещения в Европе элементов системы противоракетной обороны США, перспектив вступления Украины в НАТО и, наконец, с вооруженным нападением на своих союзников в Абхазии и Южной Осетии, Россия вызов приняла.
Оставаясь, как показывают официальные заявления, не до конца психологически готовой к классическому силовому противостоянию. Стремясь компенсировать эту свою неготовность за счет более тонкой, нежели американская, внешнеполитической игры. Ставка России велика:
«Важнейшая цель игры, которую нам навязывают – сознательно или бессознательно, – сорвать модернизацию России, поскольку выяснилось, что этот процесс ведет не к созданию вассала, а к возрождению конкурента. Новая конфронтация усилит позиции противников демократии и модернизации, мракобесов и даже коррупционеров».[156]
Нет уверенности в том, что России удастся удержаться на модернизационном пути развития, частью которого на определенном этапе должны стать демократизация и создание соответствующей требованиям XXI века структуры отношений государство – бизнес – гражданское общество. Откат на позиции политической автаркии, ведущей борьбу вовне и неэффективно контролирующей все внутри, как признают многие специалисты, очень вероятен, а с ним и поражение в глобальном соревновании держав и неизбежная утрата суверенитета.
Однако не менее серьезная дилемма стоит сейчас перед Европой. Сущность выбора, который должны сделать европейские политики, была обозначена блистательным Раймоном Ароном еще в 1981 году:
«Западная Европа, на мой взгляд... зависит от большого числа сил, не подконтрольных ей. Поэтому она вынуждена – чтобы не слишком терять уверенность в себе – держать слишком большое число пари. Но ведь всегда опасно держать слишком большое число пари».[157]
Сказано это было, напомним, на фоне нарастающего с середины 1970-х годов сотрудничества России и Западной Европы в области энергетики и одновременно усиления военно-стратегической ориентации ведущих европейских государств на США вплоть до размещения на континенте баллистических ракет средней дальности. Первое «пари» было обусловлено объективными потребностями европейской экономики, а второе – страхом перед усилившейся на последнем этапе холодной войны мощью СССР. Однако на этот раз задача выстраивать отношения баланса между Россией и США осложняется уже осознанной европейскими политиками неизбежностью выхода Европы на позиции самостоятельного игрока. Движение в этом направлении идет уже несколько лет, а его практическими проявлениями стали так называемая лиссабонская стратегия превращения ЕС в наиболее динамичный рынок мира, а также система двусторонних партнерств с растущими центрами силы (Китай и Индия).
К большей самостоятельности подталкивают Европу и внешние обстоятельства. В течение последних лет большую озабоченность ЕС вызывала возможность поиска Соединенными Штатами альтернативных по отношению к традиционному евро-атлантическому партнерству моделей регулирования мировой экономики и политики. На этом фоне усиление стратегических расхождений между США и Европой и приобретение трансатлантическими отношениями инерционного характера стали практически необратимыми. Конструктивная роль США в вопросах европейской безопасности минимальна и имеет тенденцию к переходу в негативное качество.
Со своей стороны государства Европы стремятся использовать в своих интересах фактор сокращения объективных возможностей США и конфронтационный характер их политики в отношении России. Неконструктивная позиция, которую занимает Вашингтон в отношении Ирана и постсоветского пространства, предоставляет ЕС и ведущим странам Европы поле для маневра и выхода на мировую арену в качестве единственного объективного посредника. Равно как и представление России в качестве одной из сторон конфликта позволяет ЕС закрепиться в роли универсального арбитра на постсоветском пространстве.
Можно предположить, что в определенной степени государства Евросоюза даже заинтересованы в сохранении российско-американской напряженности. Во-первых, легкая форма холодной войны между США и Россией способствует сохранению за Европой центрального места в мировой политике, но не ставит под удар территорию самих стран ЕС. Во-вторых, продолжение войны слов может быть интересно Европе в силу того, что она не располагает военно-политическими возможностями, но может проявлять большую дипломатическую активность, перехватывая инициативу и лидерство у сражающихся США, тем самым закрывая навсегда историческую главу своего «младшего партнерства» и становясь после стольких лет стратегической ничтожности реальным субъектом международных отношений.
Не случайно в этой связи, что позиция Великобритании и Польши – ближайших союзников США в Европе – пока нацелена на максимальное усиление напряженности в отношениях с Россией. В случае если конфронтационная линия, которую проводят данные страны в рамках ЕС, возобладает и Москва перейдет к реальным мерам устрашения европейцев, Европа будет вынуждена вернуться на позиции «младшего» партнера Соединенных Штатов.
Нельзя забывать и о том, что исторически способность России к полностью самостоятельным силовым действиям на региональной арене воспринимается европейскими странами как угроза, необходимость нейтрализации которой имеет характер безусловного приоритета. В этой связи военный разгром Грузии, являющейся одним из клиентов «единственной сверхдержавы», может рассматриваться европейцами как переход Россией определенной грани, за которой предсказуемость развития военно-стратегической ситуации в Европе снижается до недопустимого уровня.
Данное восприятие способно вернуть Германию и Францию в «коалицию желающих» сражаться за интересы США, покинутую ими в 2002–2003 годах. И оно будет сохраняться до тех пор, пока Россия и Европа не придут к стратегическому компромиссу относительно необходимости совместной реализации своих интересов.
Как и в случае с модернизационными перспективами России, ставка Европы велика. Нет уверенности в том, что Европе удастся добиться главного для выживания в мире XXI века – обрести собственную субъектность, к чему ее пытаются вести политики Германии, Италии и Франции. И главнейшим препятствием здесь становится хорошо известная нам структурная проблема Европы – серьезные, подчас кардинальные различия интересов европейских государств.
Внутренние структурные особенности – политическое единство, но достаточно долго слабый суверенитет у России и сильный суверенитет у каждой отдельной страны при отсутствии политического единства у Европы – всегда играли решающую роль в их неспособности найти формулу устойчивых долгосрочных отношений. Очевидно, что обязательными ингредиентами такой формулы являются максимальное отражение национальных интересов партнеров и их равная выгода.
В результате на протяжении всей истории своих отношений (1991–2008) Россия и Европа, олицетворяемая Европейским союзом, вели между собой «игру с нулевой суммой». За эти годы сторонами был накоплен колоссальный по меркам периода классической холодной войны опыт взаимодействия в разных областях экономики, культуры, человеческих связей и отчасти даже политики. Однако, несмотря на это, стратегия собственного усиления за счет ограничения прав и возможностей соседей оставалась неизменной. Решающее значение в продолжении «игры с нулевой суммой» имеет отсутствие у России и Европы стратегии и цели развития политических отношений.
В ряде областей нараставшая на протяжении этих двух десятилетий взаимозависимость даже начала приводить к реальному ухудшению отношений. Историкам еще предстоит оценить то, насколько соотносились между собой объемы поставок в страны Европы российских энергоресурсов и степень нервозности политических отношений. Но уже сейчас можно предположить, что сложившиеся диспропорции между масштабами экономического и культурного сотрудничества и, с другой стороны, недостаточной развитостью политического и экспертного диалога на всех уровнях играют весьма негативную роль.
