Тьерри Вольтон - КГБ во Франции
Особенно скрытые и трудные для обнаружения операции такого рода могут выполняться как завербованными по всем правилам и действующими по прямому приказу агентами, так и некими "доверенными агентами", которые хотя формально и не завербованы, но готовы добровольно служить какой-нибудь стране. Можно, наконец, воспользоваться услугами некоторых лиц таким образом, что те даже не догадается об отведенной им роли.
Социалистические страны не являлись единственными, кто прибегал к услугам "агентов влияния", но они гораздо активнее, чем остальные, стремились закрепить свои отношения с ними какими-то договорными обязательствами. Во Франции, как мы увидим позднее, в этом плане особую активность проявляли советские и румынские спецслужбы.
Журналист, действующий по чьей-то указке, является идеальным "агентом влияния" (или доверенным агентом) благодаря своим многочисленным контактам, а также эффекту, который могут вызвать его публикации в том органе массовой информации, где он работает. "КГБ особенно интересуют обозреватели, прекрасно разбирающиеся в политических, экономических и военных вопросах, – объяснил Станислав Левченко, бывший офицер КГБ, занимавшийся "активными мерами" в Японии, перед тем как перебежать на Запад в 1978 году. – Четверо из агентов, которыми я руководил в Японии, были достаточно известными в своей стране журналистами. Они поддерживали отношения с лидерами социалистической и либерально-демократической партий, а также с высокопоставленными чиновниками и министрами. Кроме того, эти журналисты добывали мне секретные документы и сведения из правительственных источников. Я им также поручал различные операции по оказанию давления на некоторых влиятельных политических деятелей".
Завербованный журналист не должен выступать простым рупором советской пропаганды, чтобы не быть быстро разоблаченным и, следовательно, обезвреженным. Левченко уточняет, в каких условиях он работал со своими агентами, чтобы добиться умелого распространения советской пропаганды в японских средствах массовой информации: "Я им давал лишь общие указания, лишь основные темы; я снабжал их только общей информацией. Но они всегда должны были сами писать свои статьи. Мне казалось неловким навязывать им заранее составленные тексты. Причина тому была проста: у каждого журналиста есть свой стиль, своя собственная манера представления фактов. В этих условиях статья, написанная мною или кем-то другим в Москве, неизбежно привлекла бы внимание японской контрразведки. В общих чертах я представлял лишь направление, тему, определял цель. Впрочем, я мог дать некоторые советы, как лучше достичь намеченной цели…"
Бывший заместитель начальника службы дезинформации чехословацкой разведки Ладислав Биттман, перешедший на Запад в августе 1968 года, подтверждает такие высказывания: "Насколько мне известно, ни одному из наших агентов не передавались заранее подготовленные статьи. В оперативном плане это было бы оплошностью, способной разоблачить наши с ними связи. Я особо выделяю этот нюанс, так как крайне трудно сымитировать стиль другого человека. В сущности, я передавал лишь общий план, которому агент должен был следовать. Речь шла о двух или трех страницах, где уточнялись задачи статьи, а также некоторые темы, которые следовало раскрыть. Затем, получив указания, агент должен был лишь сформулировать их в своей статье. Иногда, чтобы помочь ему лучше справиться со своей работой, я снабжал его определенной документацией".
Касаясь характера этой работы, Биттман, в чьем подчинении находилось достаточно много журналистов, конкретно указывает цели, преследовавшиеся чехословацкой разведкой в Европе, которая в свою очередь действовала по прямым указаниям КГБ: "Главной задачей журналистов было написание статей, в которых им следовало не столько активно поддерживать политику СССР, сколько поносить Соединенные Штаты и НАТО, с тем чтобы создать атмосферу недоверия между Западной Германией и Францией или между США и их союзниками. К примеру, если речь шла о Федеративной Республике Германии, то Соединенные Штаты обвинялись не только в преднамеренном игнорировании интересов немцев во время всего периода оккупации, но также в стремлении навязать глубоко чуждые им политические и культурные институты. И наоборот, во Франции и других европейских странах мы представляли Западную Германию как нацию, сохранявшую сильные нацистские тенденции, в правительстве которой важные посты занимали многочисленные военные преступники. Такое положение вещей должно было создать видимость серьезной угрозы для всей Европы". Мы увидим дальше, что для подкрепления тезиса о нарождавшемся нацизме чехословацкие спецслужбы решились даже на организацию убийства во Франции.
Деньги, убеждения, шантаж и особенно лесть (с целью создать у "агента влияния" впечатление, что он играет основную роль в поддержании мира) – вот лишь некоторые из методов, обычно использовавшиеся советской разведкой и спецслужбами восточноевропейских стран с целью добиться согласия на сотрудничество (сознательное или неосознанное) от некоторых журналистов. Вербовка "агента влияния" осуществляется теми же методами, что и "обычных" агентов. Но гораздо труднее доказать предательство какого-нибудь журналиста, политического или профсоюзного деятеля, тайно пропагандирующих просоветские идеи, чем предательство шпиона, переправляющего секретные документы на Восток. Ведь, если не считать фальшивок, дезинформация по своей натуре неосязаема: никому не запрещено заявлять, что СССР является свободной страной, а в Соединенных Штатах царит диктатура. Некоторые, впрочем, так и поступали, хотя и не являлись советскими "агентами влияния" в том значении этого термина, каким мы его определили.
Франция в течение долгого времени была наиболее желанной мишенью для советской дезинформации. Генерал Иван Агаянц, первый руководитель службы "Д" Первого главного управления КГБ, созданной в 1959 году для организации ряда крупных дезинформационных операций против Запада, был с 1945 по 1949 год резидентом КГБ в Париже. За четыре года он смог довольно близко познакомиться с нашей страной, установить множество контактов и организовать разветвленную агентурную сеть. Все это было им использовано при тайном распространении дезинформации, подготовленной его подчиненными в Москве.
Впрочем, Франция стала излюбленной мишенью для дезинформации еще задолго до появления самого этого термина в советском лексиконе. Использование Советским Союзом "активных мер" стало насущной необходимостью после того, как марксизм-ленинизм перестал владеть умами большинства представителей западной интеллигенции, и когда Москва перестала быть Новым Вавилоном для левых сил. Сегодняшний "агент влияния" в некотором смысле пришел на смену вчерашнему "соратнику", такому полезному СССР и социалистическому лагерю до середины 50-х годов. Однако после кровавого подавления венгерской революции произошла решительная переоценка ценностей в сознании многих людей на Западе.
Раньше советская дезинформация могла без особых ухищрений проникнуть в средства массовой информации и в конечном счете в сознание людей. Если взять за основу тот факт, что, как пишет Анни Кригель в предисловии к книге Годсона и Шульца, "дезинформация есть техника, нацеленная не на замену истинной информации ложной, а на замену информации идеологией", то, несомненно, "золотым веком" этой формы подрывной деятельности является период с 1917 по 1956 год. За почти сорокалетний отрезок времени идеология не только позволила извратить истинную природу советского режима, что прекрасно показал Кристиан Желан в своей книге "Ослепление" (Christian Jelen. L'Aveuglement. Flammarion, 1984), но она также использовалась для разного рода "разоблачений" врагов СССР, изоляции и подрыва их позиций. Это всегда было главной целью Кремля, которую он стремился осуществить посредством "активных мер".
Многие операции по дезинформации, проводимые во Франции, делали ставку на непреодолимое влечение французской интеллигенции к коммунистической идеологии. ФКП, другие массовые организации, такие, например, как Всемирный совет мира, опутанные советскими спецслужбами, в течение многих лет. играли первые роли в подобных спектаклях, делая невозможными любые дебаты о советской угрозе и о будущем западных демократов.
СССР в умах людей
С 24 января по 4 апреля 1949 года Париж был похож на центр грандиозного паломничества. Лучшие представители прогрессивной интеллигенции предстали перед уголовным судом департамента Сены, для того чтобы высказать свое восхищение в адрес СССР и осудить действия сорокачетырехлетнего Виктора Кравченко, чья вина заключалась в написании антисоветского бестселлера "Я выбрал свободу".
Сразу же после ее выхода в свет книгу ожидал ошеломляющий успех, который был одновременно и удивительным и неожиданным. Удивительным потому, что все темы, подробно описанные в ней, – сталинский террор, лагеря, миллионы умерших от голода и насильственной коллективизации – уже нашли свое отражение более чем в 20 произведениях, вышедших за период начиная с 20-х годов и переведенных на французский язык. Неожиданным же он был потому, что к моменту ее появления, как показал опрос, проведенный французской службой изучения общественного мнения, 35 процентов французов считали, что положение дел во Франции гораздо хуже, чем в СССР. Значит, можно было верить в счастливую жизнь советских людей, прекрасно зная о том аде, в котором они находились. Интересный парадокс.
