Евгений Морозов - Интернет как иллюзия. Обратная сторона сети
Джон П. Барлоу, киберутопист и автор текстов группы Grateful Dead, сочинивший в 1996 году “Декларацию независимости киберпространства”, либертарианский манифест цифровой эпохи, любит говорить, что “Первая поправка [к Конституции США] стала внутренним документом в киберпространстве”. Это положение, однако, может оказаться временным и измениться, как только правительства иностранных государств поймут, что предпочли бы не отдавать Америке ключевые пункты инфраструктуры информационного общества. Как только западные политики (в данном случае преимущественно американские) начинают говорить об использовании геополитического потенциала интернета, у всех остальных появляются сомнения в том, насколько разумно позволять американцам держать интернет в своих руках (и с точки зрения роли Вашингтона в управлении Всемирной паутиной, и с точки зрения доминирующего положения на ИТ-рынке компаний из Кремниевой долины).
Важно также то, что китайские и российские интернет-компании могут предложить своим пользователям гораздо более удобные и полезные сетевые сервисы просто потому, что им известны запросы соответствующей интернет-аудитории. Поэтому-то они преуспели в привлечении аудитории и, что важнее, в выполнении пожеланий правительств. Политизация сервисов “веб 2.0”, по-видимому, повышает роль местных клонов веб-сайтов с глобальным охватом. “Высокомерие [американцев] заставляет их думать, будто для Китая важны ‘Твиттер’, ‘Фейсбук’ и ‘Ю-Тьюб’. Но на самом деле важны не они… ‘Вэйбо’ (Weibo), ‘Кайсинь’ (Kaixin) или ‘Жэньжэнь’ (RenRen), а еще ‘Юку’ (Youku) и ‘Тудоу’ (Tudou) – вот что действительно важно”, – напоминает китайско-американский блогер Кайзер Ко о грандиозной популярности у китайцев национальных сетевых сервисов.
С точки зрения поборников свободы слова, неминуемый конец американского доминирования в интернете – не слишком хорошая новость. Какими бы дурными и пассивными медиаторами ни были “Фейсбук” и “Ю-Тьюб”, они, вероятно, все же надежнее защищают свободу и возможность самовыражения пользователей, чем большинство российских и китайских компаний (уже потому, что на последние государству проще надавить). Впечатляющий рост заграничной аудитории американских интернет-платформ в последнее пятилетие, сопровождающийся всеобщим восторгом по адресу “веб 2.0”, легко остановить, особенно если западные политики не признают, что деятельность американских интернет-компаний за рубежом все сильнее воспринимается как политическая. Все труднее становится убеждать мир в том, что “Гугл” и “Твиттер” – это не “Халлибертон” и “Эксон мобайл” цифровой эры.
О сомнительной пользе экспорта испорченных продуктов
Когда администрация президента Обамы решила прибегнуть к интеллектуальной помощи интернета для усовершенствования американской демократии, она не ожидала, что возникнет столько проблем. Когда работающие на Обаму супергики попытались сделать процесс определения повестки публичным и попросили пользователей интернета задавать вопросы, они столкнулись с жестокой реальностью сетевой демократии. Наиболее популярной темой стала декриминализация наркотиков. “Был один вопрос, который оказался самым популярным, и вопрос этот был – поможет ли легализация оборота марихуаны оздоровлению экономики и созданию рабочих мест. Не могу сказать, как это характеризует онлайн-аудиторию”, – заметил Обама. На вопрос о марихуане президент ответил отрицательно. Это происшествие отчасти остудило желание Обамы консультироваться с публикой, хотя бы потому, что публика в киберпространстве – это те, у кого больше френдов в “Фейсбуке” и кто может собрать клаку.
Если отвлечься от виртуальной агоры, идут оживленные споры о влиянии интернета на состояние реальных демократических институтов. В большинстве случаев прозрачность полезна, однако она может и дорого обойтись. Даже закаленные борцы за прозрачность сетевого образца, вроде Лоренса Лессига, начали высказываться осторожнее. Если разрешить избирателям оценивать государственные услуги, это может невольно воспитать цинизм и превратиться в политическую необходимость. Аркон Фанг, профессор Гарвардского института государственного управления им. Кеннеди, отмечает, что печальным последствием излишней прозрачности государственного управления может стать просто “дальнейшая делигитимизация правительства, поскольку прозрачность… помогает людям ловить правительство на ошибках… Это похоже на рейтинговую систему, как у ‘Амазона’, но только для оценки действий правительства, причем поставить можно только одну или две звездочки”.
С другой стороны, политики, возможно, будут реже принимать независимые решения, если им не придется думать о том, что их документы могут оказаться доступными для всеобщего обозрения в Сети. Но даже если они будут иметь в виду такую возможность, избиратели все равно могут сделать неверные выводы. Лессиг напомнил в своей язвительной статье, опубликованной в 2009 году в журнале “Нью репаблик”: то, что некий сенатор встретился за ланчем с неким гендиректором, не означает, что сенатор, от чьих действий этот гендиректор косвенно выиграет, не руководствуется соображениями общественной пользы. Конечно, лоббисты и крупные корпорации по-прежнему узурпируют сетевое пространство. Корпорации с успехом пользуются интернетом для распространения своих взглядов, адаптируя их для сегментированных аудиторий.
Политический обозреватель Роберт Райт посетовал на то, что “техника извращает изначальную идею Америки”, а “новая информационная технология не только породила влиятельные круги ‘3.0’, но и вооружила их высокоточным оружием”.
Перечень вопросов об отношениях интернета и демократии, остающихся без ответа, бесконечен. Будет ли интернет способствовать политической поляризации и “анклавному экстремизму” (термин Касса Санстайна)[20]? Углубит ли Сеть пропасть между теми, кто без политических новостей жить не может, и теми, кто всеми силами избегает новостей? Снизится ли уровень политической грамотности, если молодежь узнает новости из социальных сетей? Удержит ли Сеть политиков будущего от рискованных заявлений до начала политической карьеры – ведь теперь эти заявления сохраняются для потомков и могут помешать им избираться? Позволит ли она расслышать новые голоса? Или критики “цифровой демократии” вроде Мэттью Хиндмена из Университета им. Джорджа Вашингтона (который считает, что “запускать веб-сайт – все равно что вести ток-шоу на общественном телевидении в 3.30 ночи”) правы, считая, что цифровое публичное пространство находится в руках элиты, “де-факто аристократии, и управляется теми, кто преуспел в высоком разговорном жанре”?
Даже лучшие умы в правительстве и академической среде не могут ответить на большинство этих вопросов. Однако если они настолько не уверены в характере влияния интернета на нашу собственную демократию, насколько они могут быть уверены в том, что Сеть послужит становлению демократии в странах, где она и без того в дефиците? Можно ли верить в то, что пользователи интернета из авторитарных стран, многие из которых почти не сталкивались с демократией в жизни, возьмут себе аватарку Томаса Джефферсона в Сети? Не преждевременно ли навязывать им средство коммуникации, если сам Запад еще не вполне понимает, как совместить его со своими собственными политическими институтами? Нельзя же призывать к ужесточению регулирования работы сайтов вроде “Викиликс” (так летом 2010 года поступили многие американские политики), одновременно критикуя за такие же поползновения Китай и Иран!
Если выясняется, что интернет помогает подавлять инакомыслие (а также усиливает неравенство в области доступа к медиа, разрушает представительную демократию, укореняет психологию толпы, сводит на нет неприкосновенность частной жизни и лишает нас информации), то не очень понятно, как распространение “свободы интернета” может помочь распространению демократии. Может быть, конечно, что интернет ничего дурного не делает. Важно лишь понимать, что спор о влиянии интернета на демократию не окончен, и не делать вид, что вердикт уже вынесен.
Скрытые прелести цифрового ориентализма
Какие бы выводы ни сделал Запад из наблюдений за интернетом в демократической среде, они едва ли применимы к авторитарным государствам. Всякий раз, когда китайские власти ужесточают меры в отношении интернет-кафе, работающих без лицензии, мы усматриваем в этом попрание демократических свобод, а не проявление общественного беспокойства. Как будто китайских или российских родителей не тревожит мысль, чем заняты в свободное время их дети!
Сходным образом, когда мы обсуждаем влияние интернета на наши мышление и образование (считаясь с вероятностью того, что он скорее мешает, чем идет на пользу), мы редко учитываем авторитарный контекст. Трудно представить себе, чтобы один из ведущих американских журналов сделал гвоздем номера статью “Оглупляет ли ‘Гугл’ Китай?” (именно так поступила в 2008 году редакция “Атлантик”, правда, не упомянув Китай). Почему? А потому, что “Гугл” якобы может оглуплять только американцев и европейцев. В отношении всех остальных он является исключительно орудием просвещения. Многие на Западе признают, что интернет не сгладил, а, возможно, только обострил многие негативные аспекты политической культуры (вспомним, например, разговоры о “комиссиях смерти”), утверждая при этом, что в авторитарных государствах интернет дает больше возможностей распознавать пропагандистские ухищрения. Но почему тогда столько людей, живущих в свободной стране, где свобода мнений ничем не ограничена, продолжают верить в предельные упрощения и в ложь, если факты так легко отыскать – при помощи “Гугла”? Этот вопрос западные наблюдатели должны задавать себе чаще.
