Александр Семенов - Империя и нация в зеркале исторической памяти: Сборник статей
Поднявшись на плато и въехав на центральную площадь у мечети ( годекан ), где было назначено совещание старшин, Хочбар встречает кади Хунзаха. Тот удивленно спрашивает его, как же он осмелился приехать в стан своих злейших врагов. Реплики кади с упоминанием хорошо известных в Дагестане (но не объясненных в песне) исторических персонажей требуют комментария. Например, он называет некоего Муртузали, которого, похоже, можно отождествить с сыном Сурхай-хана Казикумухского, одним из предводителей ополчения горцев, которое осенью 1741 года разбило войска Надир-шаха, вторгшиеся в Дагестан из Ирана. Муртузали стал одним из любимых героев исторического фольклора аварцев, лакцев и даргинцев [500] . Кади приписывает ему чудесный меч пророка Мухаммеда по имени Зульфукар (от араб. Зу-л-факар , «С волнистым лезвием»), доставшийся тому в битве при Бадре (март 624 года), а после смерти пророка перешедший к Али. Шиитские легенды говорят о волшебных свойствах этого меча [501] . Общий смысл слов кади – спасти Хочбара может только герой Муртузали, и то при помощи своего чудесного меча. В ответ ему Хочбар называет Муртузали своим отцом и показывает на саблю Зульфукар.
Действие быстро приближается к трагической развязке. Кади ведет Хочбара на гумно за ханским дворцом. Здесь их встречают юноши-хунзахцы, которые бросаются на Хочбара, обезоруживают и вяжут его. Перерезают горло его коню, разбивают о скалу кремневку и чудесную саблю Хочбара. Затем самого его подводят к огромному костру и издевательски просят потешить их музыкой и пением с пляской. Хочбар прославился не только как разбойник, но и как искусный танцор и музыкант. Он хорошо играл на бубне и чаган е, струнном инструменте вроде скрипки или виолончели, звучавшем на манер арабского уд а или новогреческой лютни. Услар, поясняя значение этого слова русскому читателю, назвал его «липовым гудком» [502] . Чагана оканчивалась длинной спицей, которую при игре упирали между ступнями. Хочбар соглашается исполнить просьбу хунзахцев, если ему освободят руки и ноги. Старики-старшины не соглашаются, но гордая молодежь переспоривает их, и Хочбара развязывают. Чуть ли не все эти подробности и развитие действия в песне опущены. Слушатели и так прекрасно знали сюжет песни. В ней остался только диалог-перебранка хунзахской молодежи с Хочбаром.
Под аккомпанемент бубна и чаганы Хочбар поет импровизированную песню, в которой называет своих врагов-хунзахцев трусами, никчемными людьми, сравнивает их с баранами, а себя с отважным волком, разоряющим овчарни. Хочбар насмехается над прошлым величием Хунзаха, рассказывая, как съездил в Тифлис на рыжей кляче, прежде служившей конем знаменитому правителю Аварского ханства Умма-хану Великому (1774—1800). Под конец он бесчестит нуцала. Показывая на стоящую рядом жилую башню ханского дворца в квартале Самилакх (авар. Самилахъ ), Хочбар рассказывает о том, как украл оттуда шелковую сорочку (по другой версии шаровары – авар. тIажу ) жены нуцала и, разодрав ее на части, разделил в качестве свадебных подарков среди гидатлинцев и келебцев. К этому месту песни Услар сделал следующее примечание: «Нет большего позора для горца, как если шаровары его жены унесет чужой мужчина» [503] . Окончив песню, Хочбар пустился в пляс. Внимание хунзахцев ослабело. Они и не заметили, как разбойник схватил обоих сыновей нуцала и, зажав их под мышкой, сам прыгнул в костер. Мальчики были совсем маленькие. Они еще не умели ходить, а ползали на четвереньках. Несмотря на жестокость мести, симпатии певца остаются всецело на стороне геройски погибшего Хочбара.
Исторический контекст
Что можно сказать об историческом контексте только что разобранного сюжета? Вопрос этот непростой. Исторический фон обрисован в песне о Хочбаре слишком бегло. Не совсем понятно даже, к какому времени она относится. Литературоведы помещают ее между XVI—XVII и XVII—XVIII веками [504] . Но никаких твердых оснований для такой датировки нет, кроме разве того, что в песне ни слова не говорится о Российской империи и русских, появившихся в Аварии в начале XIX века. Аргумент, по-моему, слабый. Ведь Аварское ханство существовало и в составе империи (до 1864 года).
К тому же в песне упомянут умерший в начале XIX века аварский нуцал Умма-хан. Целый ряд обстоятельств указывает на то, что песня складывалась на протяжении столетий. В аварском тексте заметны следы двух разных эпох: 1) объединения сельских конфедераций горцев под властью Аварского ханства (XV—XVIII века); 2) раскола ханства и всего горского общества в ходе Кавказской войны (конец XVIII – первая половина XIX века), окончившейся присоединением мусульманского пограничья к Российской империи.
Ключевой для понимания исторического контекста обоих периодов является тема власти и насилия. Она связывает главных героев песни – гидатлинского разбойника Хочбара, аварского нуцала и молодежь Хунзаха. В начале песни есть мелкая, но существенная деталь. Читатель, наверное, помнит, что нуцал пригласил Хочбара на совет старшин Аварского ханства. В историческом фольклоре других народов, например в русских песнях о Стеньке Разине, такое было бы просто невозможно. Как связаны между собой разбойник и «государственный совет»? Ответ на этот вопрос нужно искать в отдельных аварских соционимах XV—XVIII веков, упомянутых в песне. Это понятия бо, руккел, магъ-уш и чIухIби . Первое слово означает одновременно как «общество, народ» (в смысле политического образования, союза сельских общин), так и «ополчение». Остальные три термина касаются органов управления и должностных лиц конфедерации-ополчения. Нуцал был лишь верховным военным предводителем (араб. амир , авар. цевехъан ) аварского бо , которым управляли старшины- чIухIби , время от времени собиравшие через глашатая- мангуш а сельский сход всего общества.
Ополчение охватывало всех свободных горцев Аварии. Полноправным членом общества мог быть лишь его воин. При этом, конечно, сохранялось деление на простолюдинов ( узден ей) и знать ( хан ов, бек ов), к числу которой относились кланы ( тухум ы) Шамхалов Гидатля и нуцал ов Хунзаха. Основу ополчения составляли союзы неженатой молодежи, реликты которых описаны этнографами [505] . Юноши старше 14 лет проводили зиму и часть весны в большом доме-крепости (авар. гъоркъо рукъ ), пируя и упражняясь в воинском искусстве. Крепости такого рода сохранились до наших дней. Одну из них я своими глазами видел в селе Кванада. У союза был военный предводитель (шах) и сложная внутренняя иерархия. Особенно почетным считался пост глашатая-церемониймейстера (мангуш). В любую минуту горская община могла превратиться в военный отряд, способный сокрушить врага. Понимание общества как войска можно обнаружить в позднесредневековых источниках из Нагорного Дагестана. Бо переводилось на арабский как «войско» (джайш, ‘аскар). Ополчения селений объединялись в конфедерации, а те – в сверхсоюзы и ханства. Похожая военно-политическая иерархия была и у других народов Нагорного Дагестана – андо-цезских, даргинцев, лакцев и лезгин. Она отмечена также у хевсур, пшавов и сванов горной Грузии. [506]
Крупнейшим политическим образованием мусульманского пограничья этого периода было Аварское ханство, представлявшее военно-политический союз конфедераций, управлявшийся старшинами ( чIухIби ) Хунзаха. У соборной мечети Хунзаха проходили сходы ( руккел ) представителей конфедераций ханства. Отношения между Хунзахом и Гидатлем не всегда определяла вражда. Сохранились арабские копии соглашений (араб. иттифак ) между обоими союзами. Одна из них вошла даже в знаменитый сборник Гидатлинских адатов XV—XIX веков. Этот договор закреплял объединение Гидатля и Аварского ханства в единый союз- бо . «Поистине члены Хунзахского бо (джайш) со своим предводителем ( амиру-хум , зд. хан. – В.Б. ) Мухаммед-нуцалом и члены Гидатлинского союза (джайш Хид) согласились объединиться при хорошем и дурном и стать единым союзом (каджайш вахид)». Далее в нем говорилось об объединении правовых сводов ( ‘адат ) хунзахцев и гидатлинцев [507] . Мухаммед-нуцал, при котором было заключено соглашение, приходился отцом Умма-хану и правил в 1735/36–1774 годах. Итак, еще в XVIII веке нуцал и Хочбар вполне могли сойтись на государственный совет «у входа в мечеть». Их пути разошлись позднее, к XIX веку, а песня отразила сразу оба исторических периода, отчего в ней появились некоторые противоречия.
Первоначально гидатлинцев и хунзахцев связывала не только иерархия институтов власти, но и совместные походы. Насилие было направлено не столько внутрь, сколько вовне мусульманского пограничья, в основном на Грузию. Осенью, а чаще в апреле – мае, когда горные перевалы были свободны от снега, молодежь Хунзаха совершала набеги на грузин-христиан. Во главе войска часто шел сам нуцал. Умма-хан дважды разорял Алазань, в 1785 и 1800 годах, а в 1797 году поход на Грузию совершил его брат Гебек [508] . Нуцал рассылал письма в другие конфедерации с приглашением, а порой приказом присоединиться к походу. В конце XVIII века по требованию аварского хана гидатлинцы выставляли ополчение «на собственном их продовольствии» [509] . В одной из грузинских хроник говорится, что, когда владетель Хунзаха совершил набег на Кварельскую крепость, «он взял с собой всех лезгин, живущих по ту и по сю сторону хребта; кто добровольно не пошел, взял силой» [510] . Путь от Хунзаха до Тифлиса, который согласно песне проделал Хочбар на коне Умма-хана, до 60-х годов XIX века шел через Северный Азербайджан (Джар) и занимал пять-шесть дней. Сборы юношей в поход и набег (авар. чабхъен ) стали общим местом песен о военных предводителях:
