Вадим Роговин - Конец означает начало
Описывая характерологические особенности Сталина, Троцкий подчёркивал, что сталинское «честолюбие не давало ему покоя, как внутренний нарыв, и отравляло его отношение к выдающимся людям, начиная с Ленина, мнительностью и завистливостью» [775]. Эти качества не могли не получить сгущённого, концентрированного выражения в сложной ситуации, возникшей в марте 1923 года в связи с болезнью Ленина и с предстоящим в апреле съездом партии, которому, как было известно членам Политбюро, Ленин подготовил документы, призванные сыграть сокрушительную роль в дальнейшей политической судьбе Сталина. «Никто (из членов Политбюро.— В. Р.) во всяком случае не сомневался, что появление Ленина на предстоящем через несколько недель съезде партии означало бы устранение Сталина с поста генерального секретаря и тем самым его политическую ликвидацию. Больной Ленин находился в состоянии подготовки открытой непримиримой атаки против Сталина, и Сталин слишком хорошо знал это» [776].
К этому можно добавить, что Ленин смог справиться с двумя предшествующими крайне тяжёлыми приступами болезни и вновь включиться в работу: принимать самое активное участие в политической жизни, выступать на важнейших политических форумах и т. д. Такой же исход мог получить и третий приступ болезни.
Если Сталин, понимавший всю опасность для него выздоровления Ленина, и вынашивал замысел помочь работе смерти, то тогда всё равно остаётся вопрос: зачем он сообщил о просьбе Ленина членам Политбюро, если он собирался так или иначе её выполнить? «Он, во всяком случае, не мог ждать поддержки или содействия с их стороны,— замечал по этому поводу Троцкий,— наоборот, он был уверен, что встретит отпор прежде всего с моей стороны» [777].
В этой связи Троцкий напоминал, что в марте 1923 года уже сложилась такая ситуация, когда все важнейшие вопросы не только обсуждались, но и решались триумвиратом (Зиновьев, Сталин, Каменев) за его, Троцкого, спиной. На заседаниях Политбюро, происходивших при участии Троцкого, обсуждение вопросов было чисто формальным. «Зачем же вообще понадобилось посвящать меня в это дело? На это я могу ответить гипотезой, которая мелькала у меня давно, но которая превратилась, я готов сказать, в уверенность только после московских процессов» [778].
Поведение Сталина в марте 1923 г., по мнению Троцкого, может показаться загадочным и необъяснимым только на первый взгляд. В то время Сталин был ещё далёк от всевластия. Он мог с основанием опасаться, что после смерти Ленина в его теле будет обнаружен яд и тогда станут искать отравителя. «Гораздо осторожнее было при этих условиях сообщить Политбюро, что Ленин хочет отравиться. Политбюро решило вопрос о доставке ему яда отрицательно, но Ленин мог получить яд другим путём» [779].
Политбюро лишило Сталина возможности легально выполнить просьбу Ленина. Но в этом не было нужды. Ленин мог обратиться к Сталину с этой просьбой не в официальном, а в личном порядке, рассчитывая, что Сталин охотно окажет ему такую услугу. «Передать больному яд можно было разными путями через очень надёжных людей в окружении. При Ленине были члены охраны, среди них люди Сталина. Могли дать яд при таких условиях, что никто не знал бы о характере передачи, кроме Ленина и его самого». Никто и никогда не узнал бы, кто именно сделал это. Сталин всегда мог сослаться на то, что из-за его отказа в соответствии с решением Политбюро Ленин нашёл, очевидно, какой-то иной источник. «Зато на случай открытия дела, вскрытия тела и обнаружения отравы преимущества предупреждения были поистине неоценимы: все члены Политбюро знали, что Ленин хотел достать яд. Сталин вполне легально предупредил об этом Политбюро. С этой стороны Сталин обеспечивал себя, таким образом, полностью… В случае, если бы яд в трупе оказался обнаружен, объяснений искать не пришлось бы… очевидно, несмотря на отказ Сталина в помощи, он (Ленин.— В. Р.) сумел её найти…» [780]
Троцкий считал, что когда-нибудь подлинная причина смерти Ленина будет разгадана и все преступления Сталина получат должную оценку хотя бы и после смерти последнего. Статью «Сверхборджиа в Кремле» он заключил словами: «Сейчас мы снова живём на переломе двух систем, в эпоху величайшего социального кризиса, который, как всегда, сопровождается кризисом морали… Когда в доме провалилась крыша, сорвались с цепей окна и двери, в нём неуютно и трудно жить. Сейчас сквозные ветры дуют по всей нашей планете. Традиционным принципам морали приходится всё хуже и хуже, и притом не только со стороны Сталина… Историческое объяснение не есть, однако, оправдание. И Нерон был продуктом своей эпохи. Но после его гибели его статуи были разбиты, и его имя выскоблено отовсюду. Месть истории страшнее мести самого могущественного генерального секретаря. Я позволяю себе думать, что это утешительно» [781].
IV
Убийцы
Появление многочисленных статей Троцкого в 1939—1940 годах показало, что бесчисленные наветы на него, даже распространяемые устами его бывших друзей и единомышленников — на московских процессах,— не сломили его, не подавили силу его разоблачений, обрушиваемых на Сталина. В десятках стран мира троцкистское движение набирало силу. Поэтому, завершив большой террор, не принесший желаемого морального и политического убийства Троцкого, Сталин приступил к форсированной подготовке прямого террористического акта против него. В феврале 1939 г. он приказал Берии заняться немедленной разработкой плана этой операции, которую потребовал осуществить в кратчайшие сроки. Спустя несколько месяцев был разработан и одобрен Сталиным план под кодовым названием «Утка», согласно которому одновременно готовились две операции: штурм дома Троцкого группой под руководством мексиканского художника-сталиниста Сикейроса и индивидуальный террористический акт, выполнение которого было возложено на молодого испанского сталиниста Рамона Меркадера.
Прежде чем перейти к описанию подготовки и осуществления этих террористических актов, я расскажу о судьбе шести непосредственных их организаторов и исполнителей.
1. СудоплатовРуководителем группы, которой было поручено непосредственно осуществить террористический акт, по рекомендации Берии был утверждён Сталиным молодой чекист — П. Судоплатов, хотя в то время над ним висела угроза ареста. На собрании парторганизации, в которую входил Судоплатов, был поставлен вопрос о его связях с репрессированными руководителями разведки Шпигельглазом и Пассовым. Среди обвинений в его адрес была и анекдотическая кляуза о том, что, примкнув в возрасте 12 лет к отряду красноармейцев, Судоплатов вместе с этим отрядом в течение суток «находился в плену у генерала Шкуро» и не упоминал об этом «позорном» факте своей биографии в некоторых заполнявшихся им анкетах. Затем на заседании парткома было принято решение об исключении Судоплатова из партии. До очередного партсобрания, которое должно было утвердить это решение, оставалось несколько дней, когда судьба Судоплатова круто изменилась.
В ходатайстве о реабилитации, направленном в Политбюро ЦК КПСС, сам Судоплатов описывал события того времени следующим образом: «В конце 1938 года усилиями Деканозова, назначенного новым начальником Иностранного отдела, и Берии я был обвинён в „преступных связях с Шпигельглазом“ (бывший заместитель начальника Иностранного отдела НКВД.— В. Р.). Мне грозил арест… В подвешенном состоянии я находился до марта-апреля 1939 г. К этому [времени] подоспело возложенное на меня и Эйтингона новое боевое поручение ЦК ВКП(б); все вокруг нас утихомирилось, и мы начали активно готовиться к проведению операции в Мексике» [782].
Здесь Судоплатов несколько смягчает последствия своего «персонального дела». Несмотря на доверие, оказанное ему самим вождём, 14 июля 1939 г. по итогам разбирательства этого «дела» ему был объявлен выговор с занесением в личное дело, который был снят только 18 января 1941 г., когда окончательно выяснилось, что операция «Утка» прошла успешно [783].
После проведения этой «операции» карьера Судоплатова неуклонно развивалась по восходящей линии — вплоть до 1953 г., когда он был арестован, как приспешник Берии, разделявший ответственность за многие преступления последнего. Судоплатов был приговорён к 15 годам тюремного заключения. В многочисленных письмах об освобождении, направляемых из тюрьмы в высшие партийные органы, он упирал на свои «заслуги перед партией», среди которых выделял «успешное выполнение поручения ЦК ВКП(б) по делу Троцкого… Подробностей приводить не буду. Они известны в ЦК КПСС из устного и письменного отчёта об уничтожении Троцкого» [784].
